Иван Тургенев - Том 2. Сцены и комедии 1843-1852
В Москве постановка «Завтрака у предводителя» не вызвала откликов в печати. Петербургские же рецензии на новую пьесу свидетельствуют о том, что она сразу же привлекла к себе внимание критики и прогрессивного и реакционного лагерей. Все эти отзывы должны были иметь для Тургенева особую значимость, так как из шести его пьес, написанных к этому времени, на сцене до «Завтрака у предводителя» появился только «Холостяк», из четырех же других «Нахлебник» находился под цензурным запретом, а «Неосторожность», «Безденежье» и «Где тонко, там и рвется» продолжали оставаться лишь на страницах журналов, в которых они были напечатаны.
«Завтрак у предводителя» поставлен был на петербургской сцене в один вечер с трагедией Расина «Гофолия» (автор перевода неизвестен), комедией-водевилем «Разбитая чашка» Вермона и Любиза, в переводе П. А. Каратыгина, и комедией «Да или нет? или Роковое письмо» Боплана и Араго, в переводе П. А. Каратыгина.
Рецензент «Северной пчелы» Р. М. Зотов в своем отчете о бенефисе П. А. Каратыгина дал весьма положительную оценку новой пьесе Тургенева. Отметив, что «театр был далеко не полон, ибо публика не пошла в театр, видя бедность афиши», Р. М. Зотов писал: «Третьею пьесою (и как она была выставлена первою на афише, то, значит, была главная) была комедия „Завтрак у предводителя“. Тут всё дело в том, что к предводителю дворянства какой-то губернии съезжаются помещики, чтоб произвести полюбовный дележ между братом и сестрою, и вместо того, чтоб помирить их, ссорятся сами между собою и разъезжаются. Следовательно, пьесы здесь нет, а одне сцены современных, а может быть, и прежних нравов. Но эти сцены написаны очень хорошо, характеры обрисованы верно, резко, отчетливо, и в авторе видна большая наблюдательность. Лучше всех составлен характер Анны Ильинишны Кауровой, превосходно сыгранный талантливою Сосницкою. Это удивительный тип провинциальных (а может быть, и столичных) жительниц, которые ни на что не согласны, что бы им ни говорили, и почитают себя вечно обиженными и угнетенными. Вся пиеса была прекрасно обставлена и весьма удачно разыграна. По окончании не вызван никто» (Сев Пчела, 1849, 22 декабря, № 285).
Более сочувственным был отклик на премьеру «Завтрака у предводителя» в «Театральной хронике» журнала «Отечественные записки». Откровенно признавая, что «бенефис г. Каратыгина 2-го, подобно большей части описанных нами бенефисов, прошел бы совершенно незаметно, если бы в нем не потчевали публику чрезвычайно вкусным завтраком у предводителя, новою комедиею И. С. Тургенева», критик заключал разбор фабулы и характеристику персонажей новой пьесы следующими словами: «Сюжет не составляет главного ее достоинства. Комический талант г. Тургенева, как всякий талант истинный, тем и отличается, что у него самое, по-видимому, пустое основание дает сам-пятьдесят. Вас не поражает ни одна, с особенным тщанием отделанная, сцена; все очень просто, как будто безнамеренно; ни вычурной фразы, ни каламбура; лица говорят пустяки или общие места, но все эти мелкие подробности слагаются в такую живую, полную картину, что вы с любопытством следите за каждой чертой. „Завтрак у предводителя“ был разыгран с необыкновенным согласием» (Отеч Зап, 1850, № 1, отд. VIII, с. 47–55. Подпись: Вл. Ч.).
Высокую оценку «Завтрак у предводителя» получил и в статье Ф. А. Кони на страницах январской книжки журнала «Пантеон и репертуар русской сцены» в 1850 г.
Противопоставляя «Завтрак у предводителя» как театральное произведение «Холостяку», который «не мог иметь огромного успеха на сцене потому, что это более повесть в разговорной форме, чем органически драматическое произведение, предназначенное для театральных досок», Ф. Кони характеризовал новую комедию Тургенева как «пьеску, преисполненную житейской наблюдательности, характеров, прямо выхваченных из русского быта, верно набросанных, и черт, указывающих на глубокое изучение мелких побуждений и страстишек человеческого сердца. Автор назвал ее комедиею — и это даже несколько повредило ей во мнении публики: комедии, в строгом смысле теории, тут нет, но есть в высшей степени комическое действие, которое расположено в нескольких сценах, полных занимательности и юмора резкого». Анализируя затем жизненность и остроту самой фабулы пьесы, Ф. Кони заключает, что «эта небольшая комедия, бесспорно, лучшее произведение из всех, какие в последние два года являлись на русской сцене. Все характеры этой пьесы нарисованы мастерской кистью, они естественны донельзя, как в полном своем создании, так и в мельчайших подробностях. В особенности превосходно обработаны лихач-охотник Беспандин, его сестра Каурова, ех-предводитель Пехтерев, судья Суслов, прихлебатель Мирволин и отставной поручик Алупкин. Все это типы, и притом превосходные, достойные карандаша Гогарта и кисти Каллота»[275].
Положительной оценке пьесы, подтверждаемой ее возрастающим успехом — «Завтрак у предводителя» прошел в сезон 1849/50 г. 8 раз и надолго утвердился в репертуаре[276], — противостояла лишь одна резко отрицательная ее характеристика на страницах реакционной «Библиотеки для чтения». Отзыв этот (автор его неизвестен) был облечен в памфлетно-фельетонную форму и ярко свидетельствовал о том, что в борьбе с гоголевской школой в драматургии еще не все блюстители традиций «высокой комедии» сложили оружие.
«„Вот вам и полюбовный дележ!“ — говорит Мирволин, едва стоя на ногах, — отмечалось в „Библиотеке для чтения“. — Вслед за этою заключительною моралью тихо опускается завеса при всеобщем молчании: ни один голос не подает одобрения, не справляются об авторе, который благоразумно не выставил своего имени на афише, и слушают антрактную музыку. Комедия, наполненная преувеличениями и самою неправдоподобною карикатурою, неудачное подражание „Ревизору“, „Женитьбе“ и „Игрокам“ господина Гоголя, спасена от торжественного падения старательным, мастерским исполнением лучших наших артистов. Господа Сосницкий и Самойлов были неподражаемо натуральны, при всех натяжках пьесы со стороны автора; в комедии удачны только характеры Балагалаева и Пехтерьева да проделки госпожи Кауровой, которые, может быть, показались естественны некоторым в забавной игре госпожи Сосницкой; но далеко не забавно было появление на сцене кучера Анны Ильинишны, призванного ею также в свидетели. Господа Григорьев и Каратыгин-младший сделали всё возможное из своих ничтожных ролей, а последний даже и невозможное. В пьесе и без того так много изысканной карикатуры, что не следовало бы, кажется, увеличивать ее резкою выступкою и дикими жестами господина Алупкина, который беспрестанно балансировал локтями. Вот господин Мартынов — живая натура! Его костюм, мимика, походка: ну, право, будто бы видел где-то такого уморительного господина. На него нельзя было смотреть без смеху, хотя роль его была почти бессловесная. В ней ловкий комик доказал, что для истинного таланта нет ничтожных и неблагодарных ролей… Но безвкусный „завтрак“ доказал и другую неопровержимую истину: плохой пьесе не доставит успеха превосходнейшая игра актеров. Пусть бы это была только плохая пьеса, первый слабый опыт. Нет, она написана с отъявленными претензиями на „глубокость“ самой мелкой мысли, на страшный юмор, срывающий горькую улыбку сожаления, с притязаниями на мнимо верное изображение нравов, уже несуществующих!..» (Б-ка Чт, 1850, № 1, «Новости петербургской сцены», с. 105–106).
«Ваш „Завтрак“ игран и имел успех, но он не напечатан, — писал Некрасов 9 января 1850 г. Тургеневу, — ибо один из наших ц<ензоров> заупрямился, он не любит таких сюжетов — это его личный каприз. Как скоро я получу „Студента“, то „Завтрак“ (если Вы согласны) передам Краевскому, и уверен, что те ц<ензора> позв<олят> его» (Некрасов, т. X, с. 141).
Последовав этому совету и предложив пьесу 24 марта 1850 г. редактору «Отечественных записок», Тургенев скоро должен был убедиться в ошибке Некрасова, истолковавшего запрещение «Завтрака у предводителя» как случайность и «личный каприз».
«Тяжелые тогда стояли времена, — вспоминал впоследствии об этой поре своей литературной работы Тургенев, приехавший из-за границы в Петербург в середине 1850 г. — Утром тебе, быть может, возвратили твою корректуру, всю исполосованную, обезображенную красными чернилами, словно окровавленную; может быть, тебе даже пришлось съездить к цензору, представить напрасные и унизительные объяснения, оправдания, выслушать его безапелляционный, часто насмешливый приговор» («Литературные и житейские воспоминания»). Вся эта сентенция была связана с мытарствами Тургенева из-за его «сцен и комедий», а корректурные гранки «Завтрака у предводителя», испещренные красными чернильными пометами, заменами и исключениями цензора «Отечественных записок» А. И. Фрейганга, могут служить и документальным подтверждением точности всего тургеневского рассказа.
