Лев Овалов - Двадцатые годы
Выжлецов повернулся к соучастникам.
- Что ж, мужики, какое будет ваше постановление? - И сам ответил: - А постановление будет такое: за разорение крестьянства предать Быстрова Степана Кузьмича смертной казни через повешение. - Он посмотрел в глаза каждому из судей. - Как, мужики, возражениев нет? - И опять сам ответил: Нет. - Поманил рукой двух парней. - Толька и ты, Ваня, заберитесь вон на тот дуб, завяжите петлю и перекиньте через тот сук.
- Гражданин Быстров, последнее желание у вас будет?
- Будет, - сказал Быстров. - Дай напоследок закурить.
- Это мы можем, - согласился Выжлецов. - Подайте-ка мне кисет...
Ему подали кисет, он аккуратно свернул козью ножку, послюнил, насыпал махорки и поднес цигарку к губам Быстрова.
Но Быстров вдруг отрицательно мотнул головой.
- Нет, не хочу, - сказал он. - Не хочу табаку из твоих поганых рук...
Он бешеными глазами посмотрел на своего палача.
- Вешай! - закричал он. - Вешай, мать твою, все равно не уйти тебе от наших пролетарских рук!
- Мужики, мужики, сюда, - скомандовал Выжлецов и всех до одного заставил подойти и взяться за конец веревки - страховался на всякий случай. - Ну, Степан Кузьмич, извини...
Никто не знал, кто тянул веревку, получалось, тянули все.
Постояли с полчаса возле Быстрова.
- Теперь расходись, - приказал Выжлецов. - А кто проговорится вздернем на том же суку.
Ураган шел ровной иноходью, солнышко холодно сияло над головой, слепило белизной снежное поле, а рядом сидел убийца Быстрова, и Слава ничего не мог с ним сделать.
- Вы палач.
- Водиться с палачами - не торговать калачами, - загадочно отозвался Выжлецов. - Кому негодный, а кому годный, все люди живут по одному закону, и кому-то надо воздавать им по заслугам.
- Как же вы не боитесь? - спросил Слава. - Вернусь, сразу сообщу о вашем преступлении.
- А ничего у вас не получится, - уверенно сказал Выжлецов.
- Почему?
- Никто не поверит, а и поверит, так ничего не доказать. Лови ветер в поле, ничего я вам не говорил, мало ли что придумали вы по злобе. А впрочем, могу себя еще верней обезопасить.
- Это как же? - насмешливо спросил Слава.
- Да по тебе веревка тоже давно плачет, - зло сказал Выжлецов. Крысенок обязательно крысой вырастет, отправлю тебя туда же, куда учителя твоего отправили, и вся недолга.
Слава попытался придать своему лицу беспечное выражение, но в сердце у него затрепетал мерзкий холодный комок.
- В Малоархангельске знают, куда я поехал, будут искать, придется висеть еще кому-нибудь, кроме меня, - сказал он как можно равнодушнее. - Так что бросьте свои штучки.
- А ну, вылезай! - истерически взвизгнул Выжлецов. - Какие там штучки! Будешь до весны в сугробе валяться, покуда собаки не найдут!
- Иди к черту, - сказал Слава, чувствуя себя совершенно беспомощным.
- А ты вроде своего Быстрова, не из трусливых, - с уважением сказал Выжлецов. - Даю тебе еще полчаса жизни, проедем Черногрязку, тогда...
Но в деревне Выжлецов соскочил с ползунков.
- Так я ж шутю! - выкрикнул он с напускным весельем. - Езжай себе с богом, спасибо за компанию, мне отседова домой...
Слава дернул вожжами, Ураган перешел на рысь, оглядываться не хотелось, у Славы не было уверенности, что Выжлецов не выстрелит ему в спину.
Ползунки миновали колодец посреди деревни, теперь вправо на Успенское...
Слава оглянулся.
Пусто. В отдалении стоят двое ребятишек, а Выжлецова след простыл, растаял, растворился в слепящей белизне солнечного морозного дня.
38
В Малоархангельске прежде всего следовало сдать коня, Слава завернул на конный двор и, не заходя в укомол, отправился к Шабунину.
- К нему нельзя, пишет, - сказал Селиверстов.
- Но у меня совершенно, совершенно безотлагательное дело...
- У всех безотлагательное, - проворчал Селиверстов и сжалился: - Ладно уж, иди.
Шабунин, как и было сказано, писал, но тут же оторвался от бумаг.
- Как съездил?
- Хорошо.
Впрочем, что хорошего было в этой поездке?..
- Ничего не поделаешь. Всем нам приходится терять близких людей. Важно уметь расстаться с тем, что когда-то жило, радовало, светило, а потом отжило, превратилось в обузу, стало затемнять свет. Закон развития. Приходится иногда оглядываться, однако оглядываться оглядывайся, а больше смотри вперед. Прошлое может послать пулю в спину, но если далеко ушел вперед, пуля не достигнет цели. Быстров для тебя вчерашний день. В нем было много хорошего, но - вчерашний. А впереди новые дни, много дней борьбы и света, которые тоже станут когда-нибудь вчерашними...
В общем-то - слова, но слова эти успокаивали Славу, ставили все на свое место.
- Я вам должен сказать...
- Слушаю.
- Быстрова убили...
Он рассказал Шабунину о слухах, какие ходили в связи со смертью Быстрова, и, главное, передал свой разговор с Выжлецовым.
- Ты точно передаешь разговор?
- Афанасий Петрович!
- У тебя есть склонность к преувеличениям... Трудно допустить, чтобы человек решился на такое саморазоблачение. Впрочем, это пустой разговор. Может, он придумал все это для того, чтобы отравить тебе жизнь? Если ты поверишь, это надолго оставит в тебе осадок...
Слава видел: Шабунин не верит в насильственную смерть Быстрова.
Слава умоляюще смотрел на Шабунина, а тот смотрел на Ознобишина, и чем горячее тот настаивал на своей версии, тем понятнее становилось ему состояние души Ознобишина. Слишком многим был Быстров для этого парня, и потому вопреки фактам он не позволит развенчать своего героя. Иллюзия?.. Дай бог ему пронести эту иллюзию сквозь всю свою жизнь!
И, однако, суровый долг учителя - кем иным должен быть Шабунин для Ознобишина? - повелевал Шабунину иллюзию эту разрушить.
- Семин мне иначе докладывал, а он человек осведомленный... Впрочем, не мешает тебе самому поговорить с Семиным. Расскажи ему обо всем, он поможет тебе разобраться.
Слава с горечью подумал, что Быстров Шабунина уже не интересует, "спящий во гробе мирно спи"...
На другой день после работы Слава пошел к Семину. Кирпичный особнячок в три окна с железными решетками на окнах. Недавно здесь помещалась УЧК, уездная чрезвычайная комиссия, теперь вывеска сменилась - "Уполномоченный Государственного Политического Управления".
Семин и стал этим уполномоченным.
Тесный кабинетик, на столе школьная чернильница-непроливайка, школьная ручка, промокашка.
- Здравствуй, Василий Тихонович.
- Здравствуй... товарищ Ознобишин.
- Мне велел зайти... - к вам? к тебе? к тебе! - зайти к тебе Афанасий Петрович...
- Да, товарищ Шабунин звонил, - подтвердил Семин и откинулся на спинку стула. - Так что у тебя?
- Был в Рагозине, и, видишь ли... Быстрова, оказывается, убили!
- Почему же ты так решил?
- Сказал человек, который сам участвовал в убийстве...
Он не мог говорить с Семиным с той непосредственностью, с какой говорил с Шабуниным, поэтому и сосредоточился, чтобы возможно точнее передать подробности встречи с Выжлецовым.
- Погоди, пожалуйста...
Семин достал из стола пачку чистой бумаги и приготовился записывать.
Слава сосредоточился еще больше, слово не воробей, говорить надо ответственно, только то, что запомнил на самом деле.
Он рассказал, как происходили похороны, как вернулся с Быстровой, как Выжлецов попросил подвести, рассказал даже о разговоре с Сосняковым.
Семин все записывал и записывал, иногда жестом показывал, чтобы Слава говорил медленнее, и писал, писал, покрывая четким размашистым почерком листок за листком.
Слава надеялся, что Семин проявит хоть какое-то волнение, ведь он знал Быстрова не меньше Славы, возможно, именно Быстров давал Семину рекомендацию в партию, но Семин остался безучастным до конца рассказа.
- Все? - спросил Семин.
- Все, - сказал Слава.
- Пустое дело, - сказал Семин.
- Что - пустое дело?
- Все, что ты сейчас рассказал, - сказал Семин, - все это маловероятно.
Слава не верил своим ушам.
- Зачем же Выжлецову наговаривать на себя?
- Чтоб напугать тебя, - снисходительно объяснил Семин. - Участвуй он на самом деле в убийстве, никогда и никому бы об этом не рассказал. Думаешь, ему следом за Быстровым в петлю захотелось? Подтвердись твой рассказ, Выжлецову высшей меры не миновать.
- А все эти подробности?
Семин поиграл школьной ручкой, ловко покрутил, обмакнул перо в чернильницу и сделал на листке пометку.
- Послушай, Ознобишин, ты читал писателя Достоевского? А я читал. Не положено рассказывать о совещаниях в ЧК, но тебе скажу. Голикова знаешь?
Кто в Орле не слышал о Голикове? Это был, фигурально выражаясь, карающий меч пролетарской революции, а проще - недавно председатель Орловской губчека, а ныне начальник губернского отдела ГПУ.
- Так вот, Яков Захарович, - ну как же, для Семина Голиков просто Яков Захарович! - говорил нам на совещании: очень советую обратить внимание на писателя Достоевского, прочтете не без пользы, выдающийся криминалист. Поверишь ли, я пять ночей читал...
