Николай Некрасов - Мертвое озеро
– - Я надеюсь, после спектакля вы ко мне ужинать?
– - Непременно! непременно! -- уходя, отвечал Тавровский.
Когда кончился спектакль, Любская, после нескольких вызовов, переодетая в капот, считала деньги и укладывала их в маленький ящик; горничная ее убирала костюмы в картонки, а Остроухов скорыми шагами мрачно ходил по комнате.
Любская прервала молчание:
– - Ну, долго ли ты здесь пробудешь?
– - Не знаю!
– - Однако что тебе здесь делать?
– - О, я знаю… нет, я уеду, я очень скоро уеду отсюда! -- как бы в отчаянии говорил Остроухов.
– - Карета готова,-- сказал мрачного вида старик, войдя в уборную в шинели.
– - Возьмите несессер! -- надевая салоп, отвечала Любская.
Мрачного вида старик исполнил приказание и вышел.
– - Кто это у тебя? -- спросил Остроухов.
– - Неужели не догадался?
– - Кто?
– - А, Федор Андреич! -- равнодушно отвечала Любская.
– - Так этот! -- вскрикнул Остроухов и с удивлением глядел на Любскую, которая, взяв ящик с деньгами и озираясь кругом, сказала, уходя к дверям:
– - Даша, не забыли ли мы чего?
– - Нет-с, всё взято.
– - Да! прощай! -- повернув голову к Остроухову, сказала Любская и прибавила: -- Ты сегодня не приходи ко мне: у меня гости; а завтра поутру мы еще раз переговорим.
И она вышла.
Остроухов как пригвожденный стоял на одном месте и смотрел в дверь, куда удалилась Любская.
Кучер вынес корзины и картоны из уборной. Женщина с ключами всё прибрала в ней, погасила лампы и, готовясь гасить последнюю, грубо сказала:
– - Ну, что стоите? здесь ночевать нельзя.
Остроухов вышел из уборной на сцену, которая быстро темнела; смрад от загашенных ламп разливался всюду; таскали кулисы, ставя их по местам. Мужики шумели между собой. Занавес взвился, и темный партер открылся, как пропасть. Сцена, не застановленная кулисами, казалась огромною. Остроухов, прижавшись в угол, следил машинально за всем, что происходило вокруг него. Наконец полили сцену, чтоб потушить искру, на случай, если б она как-нибудь попала в щель, и всё замолкло. Остроухов очнулся; но было поздно: сцена была пуста и темна. Вдруг показался вдали огонек, вот ближе и ближе: мужик пробирался по сцене с фонарем в руке. Остроухов кинулся к нему, спрашивая, как выйти.
– - Эх, как засиделся! кругом заперто! иди через люк! -- отвечал мужик.
И Остроухов скрылся с ним в люке.
На другой день мужчина и женщина не очень смело вошли в прихожую Натальи Кирилловны и спросили: "Дома ли Любовь Алексеевна Куратова?"
– - Дома-с; а как доложить об вас? -- спросил швейцар.
– - Скажи, что госпожа Любская и господин Остроухов желают ее видеть,-- отвечала поспешно дама.
Через минуту они были приведены в приемную комнату к Любе.
Часть четырнадцатая
Глава LXIV
К одной из глухих станций*** губернии, в полдень летнего дня, подъехала дорожная коляска со стеклами. Лакея при ней не было, и, пока ямщик выпрягал лошадей, никакого движения не замечалось в экипаже.
Но когда ямщик, сняв шапку и держа усталых, взмыленных своих лошадей, подошел к завешенному окну коляски и сказал: "На водочку!", женская рука высунулась из окна и подала ямщику монету.
– - Вели скорее запрягать,-- послышался приятный женский голос.
– - Лошадей нет-с! -- крикнул полный, краснощекий мужчина, лежавший животом на окне и в своих пухлых, красных руках державший чубук с бисерным чехлом.
Очень красивая женская головка выглянула из коляски и с ужасом спросила:
– - Как нет лошадей?
– - Только курьерские; вот-с и генеральское семейство ночевало по этой же причине: сегодня всех лошадей обобрали,-- отвечал краснощекий мужчина.
– - Боже мой! да как же это сделать? Ради бога, нельзя ли? -- умоляющим голосом говорила путешественница.
– - Никак-с не можно-с! -- хладнокровно отвечал краснощекий мужчина и стал курить.
– - Что же мне делать? -- в отчаянии воскликнула путешественница.
– - Извольте обождать: вон тут насупротив хороший есть трактир,-- успокоительным голосом заметил краснощекий мужчина.
– - Когда же будут лошади? -- спросила путешественница, выходя из коляски.
– - А вот-с как будут, сейчас и дадим,-- отвечал он улыбаясь.
Путешественница была женщина лет двадцати трех, очень красивая, стройная, очень хорошо одетая; но с ней не было никого.
Несмотря на страшную пыль по всей дороге, от станционного дома до трактира была ужасная грязь, как будто ее искусственно поддерживали.
Путешественница призадумалась, как ей пройти; вдруг до нее долетел голос краснощекого мужчины:
– - Полевей: там есть доска.
– - А мои вещи в коляске?
– - Не тронут-с; а не то извольте приказать внести к себе.
– - Неужели не скоро лошади будут? -- как бы всё еще не веря, спросила путешественница.
– - Как-с будут, сейчас заложим! -- с любезностью отвечал краснощекий мужчина.
Путешественница обошла грязь и с большим трудом взошла на лестницу трактира, встречая почти на каждой ступеньке какое-нибудь препятствие: то собаку со щенками, скалившую зубы, то наседку с цыплятами, то корыто с месивом, щетки сапожные в ваксе, корзину с сальными огарками,-- всё было тут. Она вошла в большую комнату почти без мебели; в ней никого не было. Постояв с минуту, путешественница пошла далее и в соседней комнате, тоже не отличавшейся ни чистотой, ни избытком мебели, увидела белокурого парня, босого, в розовой грязной рубашке, сидевшего за круглым столом, на кожаном диване с деревянной спинкой, украшенном медными зеленоватыми гвоздями. Парень играл сам с собою в шашки и так был погружен в игру, что не заметил появления путешественницы, которая окликнула его. Парень поднял голову, и путешественница увидела сонное, бледное и пухлое лицо.
– - Комнату почище, да внеси мои вещи из коляски! -- сказала она.
Парень лениво встал с дивана и мерно постукивал шашкой о шашку.
– - Вон там коляска! да скажи, чтоб сейчас же закладывали лошадей, как будут.
Парень, продолжая постукивать шашками под такт своей походки, медленно вышел из комнаты.
Вещи из коляски были внесены в комнату, где ждала путешественница.
– - Дайте же мне комнату,-- сказала она белокурому парню.
– - Да вот-с! других нет-с! -- отвечал парень и стал собирать шашки.
Путешественница пугливо обвела глазами грязную комнату и тяжело вздохнула.
В самом деле, комната имела вид очень неприятный. Стены ее были забрызганы, стекла грязны. Из мебели кроме рыжего дивана в комнате находились еще круглый стол, несколько сломанных стульев, зеркало, испещренное точками и так высоко повешенное в простенке, что если б кому пришла охота в него посмотреться, то нужно было бы подставить стул, шкап со стеклами и с комодом; на полках красовалась посуда, почти вся изувеченная.
– - Что у вас есть кушать? -- спросила путешественница.
– - Ку-шать! -- протяжно повторил парень.
– - Ну да! что у вас есть?
– - Да у нас ничего нет-с: мы не готовили сегодня.
– - Как же у вас трактир, а ничего не готовили?
– - Да-с, ничего-с! -- флегматически отвечал парень.
– - Ну приготовьте что-нибудь!
– - Огонь-с надо разводить.
– - Ну так что же?
– - Да провизии никакой нет.
– - Дай хоть чаю! -- горячась, сказала путешественница.
– - Чаю-с?
– - Ну да!
– - Не знаю-с! кажись, хозяин взял самовар! -- пробормотал парень и пошел из комнаты.
Лицо путешественницы вспыхнуло; она сказала насмешливо:
– - Хорош трактир -- ровно ничего нет!
– - Вино есть-с, и хорошее,-- с гордостью отвечал парень.-- Хозяин еще недавно на восемь тысяч купил на ярмарке.
– - А есть нечего! -- с упреком заметила она.
– - Помилуйте-с, здесь проезжающих на редкость, а в этакой жар всякое съестное портится. Ну-с а вино дело другое. Коли гостей не будет, так и сам хозяин выпьет. Не пропадет! -- улыбаясь, сказал парень.
– - Как хочешь, достань мне самовар! я хочу чаю! -- повелительно произнесла путешественница.
– - Ветчина есть, да только…-- нерешительно сказал парень.
– - Ну так дай! -- радостно перебила его путешественница.
– - Да маленько пахнет! -- вопросительно глядя на путешественницу, сказал парень.
Она отвечала:
– - Ну хоть самовар достань!
Парень вышел из комнаты, притворив за собой дверь, и путешественница услышала следующий разговор парня с краснощеким мужчиной; оба они лежали на окнах. Парень кричал:
– - Флегонт Саввич! а Флегонт Саввич!
– - Асинька, Тихоныч? -- позевывая, протяжно спросил краснощекий мужчина.
– - Просят самовара, а хозяин унес свой.
Ответа не было, потому что Флегонт Саввич собирался чихнуть.
– - Просят самовара?
– - Да!
– - Да!
– - Желаю здравствовать!
С минуту длилось молчание; потом зевота раздалась с обеих сторон.
Путешественница нетерпеливой рукой раскрыла окно и закричала Флегонту Саввичу:
– - Дайте хоть вы самовар. В этом трактире ровно ничего нет!
