Василий Аксенов - Звездный билет (сборник)
Таня, конечно, напрасно так убивалась. Играла она вовсе не плохо, может быть, даже и хорошо, и все в этом фильме было неплохо, а может быть, даже и хорошо, все было на «современном уровне», все на месте, кроме, разумеется, действия. Действия вот не было, к сожалению. Показана была симпатичная жизнь на симпатичных ландшафтах, ну, естественно, и разные передряги, но не такие уж и страшные — короче говоря, поиски места в жизни.
Побежал знакомый и милый прибалтийский пейзаж: сосны, длинные пляжи, черепичные крыши маленького городка, — и вдруг появилась на несколько секунд темная и узкая, как щель, улица Лабораториум, и четыре башни, а та башня… Таня не видела раньше смонтированного целиком фильма и не знала, что здесь есть это место, и, когда улица Лабораториум исчезла, ей захотелось крикнуть: «Остановитесь, остановитесь, и больше ничего не показывайте!»
Но все это быстро промелькнуло. Она закрыла глаза, и, как будто во сне, ей захотелось ринуться в эту темную расселину, чтобы промчаться насквозь и вылететь с другой стороны, подобно птице на легких, но сильных крыльях.
Она побежала по булыжнику, перепрыгивая через разбитые горшки, сломанные ящики, осколки посуды, через нечистоты, через дымящиеся кучи тряпья, но в конце улицы стоял железный звон: стражник, огромный, бочкообразный, самовароподобный, закрыл собою выход, положив суставчатую руку на крышу башни. Тогда она обернулась — улица мгновенно умылась дождем, блестел булыжник, из ниши торчали ботинки Марвича, в глубине теплилась его сигарета. Был десятый час, где-то вблизи пело радио, доносились гудки из порта. Марвич вылез чумазый и смешной. Они взялись за руки и легко побежали по улице своих юношеских химер, по блаженной памяти улице Лабораториум на вокзал за билетами.
В зале послышался смех, взлетели легкомысленные аплодисменты.
— Смеются, — шепнул автор. — Смеются там, где надо.
Таня посмотрела вдоль ряда. Вся их группа сидела с блаженными улыбками. Это уж всегда так: как бы ни собачились в ходе производства, к концу картины вся группа убеждена в том, что сделан шедевр. К тому же у всех приятные воспоминания о натурных съемках, о том городе.
Кстати, вот ей-то и не надо было бы снова смотреть этот фильм, особенно сегодня. Письмо и этот фильм — слишком много для одного вечера.
«Что делать?» — подумала она, когда увидела в массовке, в толпе прохожих длинную шею и собачью улыбку Кянукука.
Он очень гордился тогда — ему дали проход. Он вел под руку даму и комично вихлялся. Вечером только и разговоров было, что о дебюте «полковника» в кино. Все советовали ему, как перевоплощаться. «Ты похож на Бельмондо», — говорили ему, и он тут же, отвечая на такое внимание к его особе, разыграл сцену из гангстерского фильма. В общем смеху было много.
«Постоянно мы над ним смеялись, бесконечно, утомительно. К концу это превратилось уже в скучное издевательство. Естественно, считалось, что он все снесет, не обидится, а он вот не снес. Может быть, письма Марвича подняли в нем мятеж? Марвич над ним не смеялся».
«Витька, — писал он ему, — ты странная личность. Таким, как ты, я был в семнадцать лет. Где тебя консервировали, мил-человек? Мне кажется, что у тебя и девушки-то не было никогда, одни фантазии. Напиши мне обо всем, не бойся откровенности и перестань, пожалуйста, нести такую дичь про Лилиан. Если она действительно существует, то зачем ты тогда треплешься о ней перед всякими подонками? Мне кажется, что я сделал ошибку, не взяв тебя тогда с собой. Надо было схватить тебя за шиворот и втащить в вагон. Впрочем, это еще поправимо. Осенью мы с Сережей отправимся в далекий путь, и если ты не балда и не окончательный шут, то поедешь вместе с нами. Сережа тебя сделает человеком. Знаешь песню: „А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы“? Может быть, это романтика и не чистой воды, но на меня она действует, потому что я сам истер по этим деревянным тротуарам не одну пару подметок.
Теперь скажи мне, друг, пожалуйста, такое: ты что, влюблен в Таню? Только честно, без балды. Если это так, то я тебе по-настоящему, без всякого юмора сочувствую, потому что она моя от начала и до конца и, что бы с ней ни случилось, в конечном счете она будет со мной. Что бы ни случилось! Да с ней и не случится ничего, ничего к ней не пристанет.
Итак, жму лапу. Пожалуйста, не финти и сообщи, нужны ли деньги. Привет Лилиан. Обнимаю. Валентин».
Были и другие письма, шуточные и дурашливые, но это, наверное, было главное и последнее. Ответить на него Кянукук уже не успел.
Тут она вспомнила, как неслыханно возмутила ее уже сама мысль, что Кянукук влюблен. В тот вечер он пригласил ее в ресторан. Для него, видно, это был какой-то особенный вечер.
«Эх ты, — подумала она о себе, — дрянь ты порядочная, не дала мальчику даже возможности повздыхать. Ведь он не домогался тебя, как иные, и ни одного сального взгляда не бросил. Он жаждал лишь меланхолии, но у тебя уже был рыцарь, Олег, сильная личность. Тебе уже грезилась большая любовная биография, „чтобы на старости лет было что вспомнить“. Хорошее, должно быть, это утешение на старости лет. А в самом деле, что утешит нас на старости лет?..
Вот здесь я ничего играю, сносно. Правильно двигаюсь. Все равно я стану актрисой, не такая уж я бездарь».
Фильм, благополучно перевалив через кульминацию, благополучно катился к концу. Подчищались всякие неувязочки, все постепенно выяснялось и обосновывалось, осуществлялся важнейший закон искусства — все «ружья» палили со страшной силой. В конце сквозила естественная лирическая недоговоренность. Все было в порядочке, и все остались довольны: простодушная публика была растрогана, профессионалы оценили умелую режиссуру и операторскую работу, снобам осталось много поводов для насмешек. Загорелся свет, грянули аплодисменты.
В фойе и во всех других помещениях установилось оживленное приподнятое брожение. Пространства для перебежек не было никакого, и поэтому кучки и отдельные люди двигались хаотически, сплетаясь в случайные клубки, расходясь, вежливо толкаясь, покачиваясь и словно подчиняясь какой-то неслышной музыке. Во всяком случае, это было увлекательное дело, и никто не торопился уходить.
Таня тоже двигалась неизвестно куда, вместе с Павликом, Кольчугиным, Потаниным и другими, теряя их по одному, отвечая на поцелуи и рукопожатия, пока не осталась вдруг одна.
Вокруг стояли незнакомые люди. Они, конечно, посматривали на нее как на героиню вечера, но обратиться не решались.
«Как странно, — усмехнулась Таня, — никто меня не беспокоит, никто не предлагает дружбу». Она вынула из сумочки сигарету и закурила. Толпа вокруг медленно колыхалась, перемещаясь.
— …я не знаю, может быть, я примитив, но мне понравилось.
— Простите, это уже не тот уровень разговора. Что значит понравилось или не понравилось?
— …слабости очевидны…
— …но и достоинства…
— А кто же спорит?
— Вы сами сказали, что…
— …кассовый успех…
— …что же плохого…
— …очаровательно, очень мило…
— …надоело про молодежь…
— …Калиновская очень хороша…
— …все мы слишком снисходительны…
— …жестокость такого рода…
— …правда характеров…
— …снят только верхний слой…
— Бросьте мудрствовать лукаво!
— В конечном счете не все ли равно?
— Вы видели «Крик»?
— А ты чего молчишь?
— Буфет еще работает?
— Старик, познакомь с Калиновской.
— …стряхнуть пыль с ушей!
— где уж нам, дуракам, чай пить…
— …мелодию запомнили?
— …ту-ра-ру-ра… Так?
— …молодежь, понимаете, молодежь…
— Я-то читал. А ты-то читал?
— Простите, костюмчик этот не в Париже ли брали?
— В Париже.
— Не в «Самаритан» ли?
— В «Галери де Лафайет».
— Угу, спасибо.
— … мы совсем замотались, натуру пропустили, главк рвет и мечет…
— …я вам говорил, дорогой, слушались бы старика…
— …он очень талантлив, очень…
— …этот?
— Этот не очень.
— А тот?
— Это сволочь!
— Тише!
— Я вам говорю, Марцинович сволочь…
— …пора уже о праздниках…
— …шьете что-нибудь?
— Что нового?
— Слава богу, ничего.
— …я бы иначе…
— …вы бы, конечно…
— …кто это, кто это?
— …вы, старик, еще молоды…
— …молодежь, молодежь…
— А что Боровский?
— Боровский в Индии.
— А Фролов?
— В Бирме.
— А Лунц?
— В Непале.
— Кто же будет кино снимать?
— Кина не будет.
— …ха-ха-ха… остроумный черт…
— …иди-ка сюда, иди-ка…
— …дай я тебя поцелую…
— …видали мы таких…
— …друзья, товарищи, братья…
У Тани закружилась голова. Тут как раз ее обнаружили, и снова начались поздравления, поцелуи, ее тащили куда-то — естественно, в ресторан. Нужно было пить шампанское, смеяться, изображать счастливицу. По дороге к ресторану ее ухватила под руку высокая критикесса в новомодном седом парике.
