Виктор Широков - Стихи разных лет
( чуть ли не Бога) возвещал: "Артефакт!" ( т.е. игра природы, ошибка природы; то, чего быть не должно, но изредка случается).
Поэзия - артефакт реальности, зыбкая игра воображения, и все-таки она существует, поэзия!
21.10.86
Ты, помнится, меня спросил о жизни, явно, между прочим.
Своим распределеньем сил ты был, конечно, озабочен.
Ты продолжал свой марафон.
Бежал. Подпрыгивал, как мячик.
Что я? Всего лишь общий фон.
Обыкновенный неудачник.
А как живу? Да все пишу.
То громче кажется, то тише.
Спрессовываю жизнь свою в упругие четверостишья.
24.12.86
1987 год
КАК БАБОЧКА
Неумолим к мечтам возможностей предел.
Не помню, кто сказал про пальцы брадобрея...
Я прожил эту жизнь не так, как я хотел.
Пусть к дочери судьба окажется добрее.
Уходит день и час, и не остановить мгновенья, и нельзя надеяться на случай.
Сердца соединить едва ли сможет нить взаимности простой, когда ты невезучий.
К тому ж узка стезя, я пробовал, друзья, пролезть бочком в ушко, да только застреваю...
Кто муж, а не дитя, тот знает, что нельзя, раздваиваясь, жить, любовь в себе скрывая.
Двойное бытие прекрасно на словах.
Как радуга зимой слепит двойное зренье.
Но бедная любовь тотчас потерпит крах, не выдержав тоски двойного притяженья.
Я локон отверну, как кокон разверну...
Знакомое лицо, как бабочка, взовьется...
Я верю, что ещё сумею и верну на крылышки пыльцу с волшебной позолотцей...
21.01.87
ЕЩЕ
Прекрасно юное Еще, когда, не зная правил, ещё под небосвод плечо бездумно не подставил.
Когда по радуге гулял бездомно и бездымно, когда души не оголял и рифмовал невинно.
Еще я водки не распил с очередным иудой, ещё не пущен на распыл был гений в пересудах.
Я как в колодец загляну в расплесканную юность.
Я полететь готов ко дну, лишь бы мечта плеснулась.
О, где ты, давнее Еще, где кулаки не сбиты, где дышат в спину горячо вчерашние обиды.
Я меньше сделал, чем хотел, чем мог, замечу гордо, когда б не цепь бездушных тел и ханжеские морды.
И все же звонкое Еще не растерял я в склоках.
Оно, раскручено пращей, ещё взлетит высоко.
Еще не заблужусь в лесу привычек, впрямь не промах, вновь ворох песен принесу, как в мае цветь черемух.
Так славься, зрелое Еще, когда противу правил под небосвод свое плечо ты радостно подставил.
З.02.86
Мне пишется не в кабинете среди разостланных бумаг, а на закате и рассвете лишь на ходу, где весел шаг.
В метро, в трамвае, в электричке, где жизнь сама против длиннот.
Пишу порой огрызком спички на коробке, а не в блокнот.
Мне дышится не углекислым коктейлем; нужен ли резон, чтобы вобрать в стихи и в мысли грозой процеженный озон?!
В лесу, на поле и у речки, а не среди зеркальных зал я подобрал свои словечки, на нитку ритма нанизал.
3.02.86
Жизнь, ты спроси про мои три заповедных желанья...
В детстве хотелось любви.
В юности - просто вниманья.
Зрелость наморщила лоб.
Видно, боится прогаду.
Белый некрашеный гроб стал почему-то в усладу.
Если же, впрочем, сожгут - пепел пусть сразу развеют...
Столько обиженных ждут там, где и молвить не смею.
Вот что снедает меня.
Вовсе не жажда признанья.
Только б частицей огня в общее кануть сиянье.
3.02.87
В ИРКУТСКОМ МУЗЕЕ. ГОДЫ СПУСТЯ
В Иркутском музее совсем малолюдно.
Здесь не был лет десять, вот встретились вновь.
Жилось мне несладко. По-всякому. Трудно.
Работа. Учеба. Стихи и любовь.
Иду, не спеша, по квадратам паркета.
Мне эта коробка музея тесна.
На улице лето. Сибирское лето.
А я все ищу, где былая весна.
Давно ли с путевкой ЦК комсомола спешил в агитпоезд и ездил на БАМ.
Где были времянки и гомон веселый - сегодня уютно добротным домам.
Какие события грянули в мире!
За век прокатилось четыре войны.
"Портрет неизвестного в синем мундире" все так же спокойно глядит со стены.
Мы тоже пройдем как безвестная поросль, и повесть о жизни вместится в строку; но совесть людская есть главная новость, и мы у грядущего вряд ли в долгу.
Потомки отыщут записки, портреты.
Рассудят пристрастно, что "Против", что "За"...
И кто-то пройдет, не спеша, по паркету и глянет внимательно всем нам в глаза.
7.07.87
ПАРИТЕТ
Когда ХХ век клониться стал к закату, взамен обычных вех что дал он виновато?
Не вольный труд в тиши и многих чад крестины - безверие души и жизнь без благостыни.
Не светлую мечту о красном воскресенье, а - пробки на мосту и гонки опасенья.
Достигнут паритет двух стран вооружений, и промискуитет стал нормой отношений.
22.07.87
ВЕРНОСТЬ ЧУДУ
А, знаешь ли, о чем я буду писать стихи?
Мне чудятся везде, повсюду твои духи.
Твои раскинутые руки.
Твои глаза.
Твои заклятья о разлуке все три часа.
Твой голос и твоя улыбка.
Твой сноп волос.
О, как же память цедит зыбко!
То бровь, то нос.
Детали. Случаи. Фрагменты.
Овал лица.
Не исчезают сантименты и жгут сердца.
Пусть не стареет верность чуду, пускай стихи - вот эти - пронесут повсюду твои духи.
6.12.87
1988 год
БОЛЬНАЯ БАЛЛАДА
Средь тленья, гниенья, распада приходится строить и жить.
А муза сказала: "Не надо, нельзя о дурном говорить!
Дружок, веселись до упаду, тяни наслаждения нить..."
Но я ей ответил, что надо всегда обо всем говорить.
Тянулась больная баллада.
Баланда успела остыть.
Вновь шепотом муза: "Не надо, нельзя о дурном говорить!
Забудем видения ада и будем друг друга любить..."
Но я задолдонил, что надо всегда обо всем говорить.
Дыханье устало от смрада.
Изнанка успела прогнить.
А муза твердила: "Не надо, нельзя о дурном говорить!
Подумаешь тоже досада, что вирусам хочется жить..."
И хмуро я буркнул, что надо всегда обо всем говорить.
Пока нет житья от разлада и есть на свободу запрет, покуда нельзя без доклада в чиновный войти кабинет, пока дорогая награда отнюдь не для лучших венец, покуда не снята осада с наивных и честных сердец.
Претит суета и услада и хочется в голос завыть среди исполинского ада, в обжорстве явившего прыть.
И даже средь райского сада, увы, не сумею забыть, что надо, что надо, что надо всегда о больном говорить.
25.01.88
СУДЬБА
Ежели мы примем за искомое вдруг существованье насекомое, каждая певучая строка будет стрекотать наверняка.
Если окружат нас как флотилии чешуей покрытые рептилии, и тогда стихотворенья ток скажет: "Человек не одинок!"
Если спросят, что приму охотнее - жизнь растения или животного, то отвечу: лишь судьбу свою, тем живу и потому пою.
4.01.88
СНЫ
Почему-то ночью стали сниться радужные человеко-птицы.
Я не раз твердил себе растерянно:
"А живет ли человек-растение?"
Руша настроенье беззаботное, думал: "Есть ли человек-животное?"
Наконец вставал вопрос-итог:
"А бывает человеко-бог?
Человеко-бык?" Опять по кругу гнал сомнений крошечную вьюгу.
Застревали мысли, как осколки:
"Людо-змеи? Человеко-волки?"
Сон прогнав, навек лишив покоя, главное во мне проснулось: "Кто я?"
4.01.88
ПРАВО НА ИМЯ
В.Х.
Век в имени сияют Рим и лев, веленья миру выписаны грубо, и до сих пор рыдают нараспев о солнце обмороженные губы.
Бел хлеб, - я говорю, - но мил лимон, и как года догадкою не мерьте, все так же молод синий небосклон и перевертень не боится смерти.
Алмаз в родстве с пылающей землей, а трос не может быть второго сорта; пусть мусор в голове сжигает зной и разумом наполнена реторта.
Пускай копыто опыта полно, но Мефистофель промахнется снова; заведено судьбы веретено, зане девиза нет превыше слова.
Нам гласных гласность в настоящий миг важнее, чем согласие согласных; поэт - не гид, он производит сдвиг в природе горней, что куда опасней.
Нет реверанса вычурности в том, чтоб оглянуться, смысл ища в оглядке; и мот словес вернется в отчий дом и с модою не раз сыграет в прятки.
Пусть видит каждый, кто душой не слеп: сейчас над поэтическим престолом взошли его навеки молот, серп; и Хлебников нас обступил простором.
14.02.88
ЗИМОГОР
Мне - 42. Когда б - температура, я умер бы от страха в тот же миг, но жизнь - конвейер, портится фигура; и вот уже я не мужик, старик.
Большой привет! Смените интересы.
Смотрите телевизор, черт возьми!
Там тоже есть и метры, и метрессы, и много восхитительной возни.
Возьмите побыстрее ноги в руки и сдайте на анализ вашу мысль, и не пилите сук, поскольку суки поддерживают на мизинцах высь.
Я, видно, из породы скупердяев, боюсь считать остатние года; и нет ни слуг, ни подлинных хозяев, лишь расплодились горе-господа.
Им нравится веселое молчанье, им хочется надежнее сберечь волынки иностранное звучанье и балалайки скомканную речь.
Гудит апрельский ветер за стеною, фрамуга выгибается дугой; и я захвачен возрастной волною, я словно тот же, но уже другой.
