Ольга Туманова - Судьба
Поступки... какими поступками можно смыть кровь с себя, с ребят, что ушли, не успев покаяться. Может, его и оставили, чтобы он отмолил их всех, и жалостливых, и садистов, и справедливых, и подлецов - всех их предали поровну.
- Ты посмотри, - торопилась Алена. - Ты же знаешь. Ведь ты не один. Вон их сколько вокруг, афганцев. Они работают. И даже депутаты... Они ведь пользу принесут стране.
- Нет, не понимаю я его, как он может рваться к власти, ведь он - убийца.
О ком ты?! - едва ни изумилась Алена, да тут же сама и отмахнулась от своего вопроса. Да ей-то что за дело до того, другого. - Ведь так несправедливо. Ведь вы не хотели. Вы же выполняли долг. Если солдаты не будут выполнять приказ, разве так может быть в армии? Ведь тогда-то они и будут преступниками. Изменниками. Ведь это же не ваша вина. Разве вы хотели убивать?
Мысли путались в голове у Алены. Казалось, так просто убедить Егора, удержать его, так очевидно, что он не прав. Надо только найти нужные слова. Надо только, чтобы он услышал ее. Ведь Байрон - в Греции, Лермонтов - на Кавказе. И Толстой. И все дрались на дуэлях. И были потом покойны и счастливы.
- Если убиваешь с наслаждением - убийца, а если без удовольствия - то кто? - со злой иронией спросил Егор и вновь опомнился, споткнувшись о полный испуга взгляд Алены. Кому он все это говорит? Разве она понимает, какой смысл имеет слово: убийство? Для нее это слово иностранное, по буквам читает, а смысла не знает.
Егор глянул на часы: пора.
- Алена, я должен. Я поклялся. Я должен и за себя. И за ребят. Я даже, может быть, за ребят больше, чем за себя. Ведь они уже сами не могут ничего. Я даже не знаю, верую ли я. Но я поклялся. Пойми меня. Кроме меня - некому.
Он здесь, она трогает его руками - и не может его удержать. Они могли никогда не встретиться - они встретились. Его могли убить - он жив. Он мог быть смертельно ранен, болен - он здоров. И он уходит. Исчезает.
Невольно кулачки ее отчаянно заколотили по его груди. Егор взял ее руки в свои, бережно и властно.
- Алена, ты сейчас домой не ходи, погуляй. Там мать рыдает. Ей бы хотелось, чтобы я по праздникам в церковь заходил, свечки ставил по товарищам, а так... Она меня вновь хоронит. Ты поживи с ней. Она к тебе привязалась, ты для нее все равно уже, как частичка меня. Пусть поплачет с тобой. И мне спокойней будет. Мало ли что. У нее сердце больное.
Адена потянулась к нему: "Егорушка!"
- Ну, пожалей меня. Если еще ты рыдать начнешь... Дай мне помнить тебя веселую. У тебя жизнь будет длинная. Я - твоя юность. Будет у тебя и зрелость. А станет грустно, вспомни: я молюсь за тебя, значит, ты должна жить счастливо.
Алена вскрикнула. Егор чуть оттолкнул ее от себя, развернулся и быстро пошел вниз, к бульвару.
Алена прислонилась к решетке парка. Ноги ослабли, и она медленно сползла на снег.
- Девочка, да что же с тобой стряслось? - поднимая ее, спросила женщина, и Алена машинально удивилась: Савицкая? Лицо словно незнакомое, и голос незнакомый.
Алена послушно поднялась с земли, вяло махнула рукой вместо ответа и пошла прочь - прочь от дома, от института, от Амура - прочь, прочь, прочь.
Она вышла на тихую улицу, где не ходила никогда: здесь не было ни театров, ни музеев, ни крупных магазинов - обшарпанные пятиэтажки, тусклые и жалкие, как ее жизнь без Егора.
Алена прошла вдоль зеленого забора, мельком глянула в раскрытые ворота и увидала церковь. Она остановилась. Ну, конечно, в городе должна была быть церковь, но Алена не только никогда не думала о ней, но никогда и не видала ее, даже издали. И то, что вот так, вдруг и именно сейчас... Зайти? И что? Помолиться? Но как? кому? Она не умела. Нет, здесь ей не помогут.
Алена пошла дальше, мимо церкви. В ее жизни не было религии. Ее прадед политический ссыльный, он боролся с царизмом. Ее дед воевал на Сахалине в гражданскую с беляками, а ее отец, почти мальчишкой, освобождал Сахалин от японцев, и День победы был главным праздником в их семье. И фамилия ее была известна всему Сахалину. И с рождения Алена знала, что должна беречь свою фамилию и гордиться ею. И она гордилась и своей фамилией, и своими родными, и историей своей семьи.
И у ее отца, и у ее деда и, наверное, у ее прадеда, которого она не знала, была своя, особая нерелигиозная вера, и Алена росла в их вере.
Да. Конечно, она часто слышала в доме: Бог с ним. Но и шут с ним она слышала тоже. И ни разу не задумалась: что такое Бог? А что такое шут? Идиома. О Боге она услышала впервые в пятом классе, на уроке истории, когда учитель стал объяснять, что Бога нет, его придумали люди, чтобы объяснить себе необъяснимые явления природы. О том, что Бога нет, в школе говорили так много и так часто, что в десятом классе Алена вдруг подумала: "А если он и, правда, есть?" Но потом посмотрела в небо, где летали космические корабли и где ни один космонавт не встретил седенького старичка, скучающего на облачке, и вновь забыла думать о Боге. Был еще Бог в книгах. Но тот Бог в ее мыслях был так тесно связан с невежеством и инквизицией, что и вспоминать-то о нем лишний раз не хотелось. Потом был еще один Бог, красивый, как богатырь из легенды, как подвенечное платье, как первый бал - Бог из сказки, о нем вспоминали красивые влюбленные девушки. Но сказки нет.
Алена остановилась. О чем она думает? Ведь она больше не увидит Егора. Ведь, наверное, он уже на вокзале. Или в аэропорту? Она даже не знает, куда он едет. Далеко? В какую сторону? Но почему - в монастырь? Но ведь есть священники, живут в городах, ездят на "Волгах". Женаты. Есть - кто там еще у Некрасова? Попы, дьяки, кто-то еще? Ну, почему непременно монах? Егор - монах? Черное, до пола одеяние. Капюшон, четки, а под капюшоном - граф Монте-Кристо? Или соблазнитель из Декамерона? Но Егор? Алена застонала и вновь едва не села в снег.
Но если Егор будет не монахом, а священником, он сможет жениться, спасительно мелькнуло в голове. И тогда? Алене стало так неуютно, словно из прекрасной царевны она превратилась в мерзкую лягушку, и, возможно, навсегда. Платье мышиного цвета, и длинное, до земли. Пироги жирные... кажется, это все у Гоголя. И никаких театров. И никакой музыки. Нет, музыка будет. Но не в светлом наполненном воздухом зале среди нарядов и духов. В маленькой душной... комнате? Она даже названия не знает. Та жизнь была чуждая, серая, страшная. Но - ведь ты же сама говорила: хоть пешком, хоть в сторожку! Да, но сторожка лес, воздух, солнце... а тут? склеп. Но в сторожке Егора не будет, а вот в склепе... И если ради него ты готова на все? Если тебе чем хуже, тем лучше? Или твои слова - ложь? Красивый фантик?
"Нас предали всех поровну," - услышала слова Егора.
Нет, она не предаст. Да, она ничего не понимает про этот Афган, она даже толком не знает, где он, знает, где-то за Ташкентом, но она узнает. Она разберется. Она поймет. И веру его она разделит.
Алена пошла обратно, к церкви. Она поговорит со священником. О чем? О том, что есть, о том и поговорит. Скажет, вот так мол, и что же ей делать? Ведь всегда говорят: безвыходных ситуаций не бывает. Пока человек жив - выход есть.
Алена подошла к воротам церкви. Во дворе, у крыльца стояли пожилые женщины в черном, чего-то ждали. Говорить со священником Алена хотела только наедине. Но ведь когда-нибудь женщину уйдут. Алена отошла от ворот и стала ждать...
Скрежет, скрип, крик - почти одним звуком, резким и громким, прозвучало сзади. Алена вздрогнула, очнулась от своих мыслей, обернулась.
Останавливались машины, с разных сторон к краю тротуара подходили люди. Лавируя между машинами, подъехала "скорая".
На мостовой, шагах в пяти от Алены, недалеко от кромки тротуара лежала маленькая девочка в белой шубке, и две куцые косички задиристо и весело торчали в стороны. Большим носовым платком было покрыто личико девочки. Две женщины, молодая и средних лет, на корточках сидели по обе стороны от девочки и, не отрываясь, смотрели на платок. Та, что помоложе, в некрасиво съехавшей на бок шапке с растрепанными рыжеватыми волосами, сидела на корточках, стоя не на всей стопе, а на носках. Как же она так долго стоит на носках? Все стоит и стоит и не шевелится? - отрешенно подумала Алена.
Маленькая девочка лежала на грязной мостовой у входа в храм.
...А снег уже не шел, и небо над городом вновь было безоблачное, голубое и холодное.
