Николай Лесков - Том 11
Печатается по тексту «Петербургской газеты», 1891, № 23, 24 января.
«Письмо» вызвано корреспонденцией) некоего Ира (псевдоним) «День у Л. Н. Толстого» — «Курский листок», 1891, № 1, 3 января. Корреспонденция была перепечатана некоторыми петербургскими газетами, в том числе и «Новым временем».
Письма
Как отмечалось в примечаниях к десятому тому настоящего издания, переписка Лескова за годы 1881–1896 сохранилась значительно лучше, нежели его переписка за предшествовавшие годы. Объясняется это, во-первых, тем, что писатель, находясь, по выражению А. Н. Лескова, «в зените чтимости и на закате дней», значительно распространил круг своих корреспондентов. Расширяется в эти годы также круг изданий, в которых участвует Лесков. К нему, известному писателю и признанному мастеру литературы, обращаются за советами, помощью, поощрением. Существенную роль в переписке Лескова начинает играть Л. Н. Толстой и близкие к нему люди — Чертковы, П. И. Бирюков и др. Все это, во-вторых, приводит к качественному изменению содержания переписки Лескова: кроме текущих литературных дел, обсуждения очередных собственных и чужих произведений, все чаще затрагивает он также вопросы политики, проблемы мастерства, касается этических, религиозных и философских проблем.
Большой мастер художественной литературы, Лесков был вместе с тем мастером эпистолярного («письмовного») жанра. Особенности языка и стиля, насыщенность этих писем фактами, представляющими интерес для широкого советского читателя, делают особенно затруднительным их отбор. Печатаемые здесь 295 писем составляют лишь часть из сохранившихся в настоящее время писем Лескова 80-90-х годов. При отборе их пришлось вовсе отбросить письма семейные, наиболее интересные и содержательные отрывки из которых были опубликованы А. Н. Лесковым в его книге (отдельные цитаты из семейных писем использованы в примечаниях). Почти вовсе исключены из настоящего тома письма «учительные», проповеднические — учительство и проповедь никогда не были самой сильной и примечательной стороною таланта Лескова; с образцами же его проповедничества читатель в достаточной степени познакомится по тем отдельным письмам, которые печатаются в настоящем томе. Наконец, исключены письма сугубо делового характера.
Составитель тома старался, по возможности, представить эпистолярное наследие Лескова за годы 1881–1895 со всеми его психологическими оттенками и характерными чертами (чего стоят хотя бы четыре письма Лескова к Суворину, написанные в течение одного дня, 11 марта 1887 года!); стремление представить письма Лескова без нарочитой редакторской ретуши объясняет наличие в настоящем томе, несмотря на сделанные выше оговорки, писем «учительных», деловых, равно как и писем, в которых писатель бурно и резко выражает владевшие им сугубо временные чувства раздражения, возмущения, негодования и т. д.
1Печатается по автографу (ГПБ). Публикуется впервые.
2Печатается по автографу (ИРЛИ). Публикуется впервые.
Письмо вызвано появлением в самый канун похорон Ф. М. Достоевского (умер 28 января 1881 года) бесподписного его некролога в «Петербургской газете» (1881, № 25, 30 января), которого авторство было досужей сплетней приписано Лескову. При большой сложности и обоюдной запутанности взаимоотношений Лескова и Достоевского сплетня эта, исходившая из редакции «Нового времени», была особенно неприятна писателю.
3Печатается по автографу (ГПБ). Впервые опубликовано в книге А. Лескова «Жизнь Николая Лескова», стр. 400.
Письмо касается предложения Шубинского написать статью для апрельской книжки «Исторического вестника» на общеполитическую тему, в связи со смертью Александра II 1 марта 1881 года.
4Печатается по автографу (ИРЛИ). Публикуется впервые.
Затевая с 1881 года издание еженедельной газеты «Русь», И. С. Аксаков обратился к Лескову с просьбой о сотрудничестве: «Нет ли у вас чего-нибудь готового, только не в роде «Мелочей», а вот в роде помещенного Вами в «Историческом журнале» <«Историческом вестнике»> рассказа о праведниках кадетского корпуса. Наконец, если у вас есть повесть, даже роман не чересчур длинный, — то и это могло бы быть помещено в моей газете. Впрочем, вы сами знаете, что мне нужно, знаете и то, что помещение в моей газете это не все равно, что помещение в журнальных низинах, называемых фельетонами, ни даже в «Церковно-общественном вестнике» («Исторический вестник», 1916, № 3, стр. 792–793; автограф — ЦГАЛИ). Последние слова, вместе с какими-то аналогичными замечаниями в следующем, не сохранившемся письме Аксакова, вызвали резкую отповедь Лескова. 7 января 1881 года он писал Аксакову: «Я пишу как умею и всегда — как чувствую. Я плохой христианин, но молю бога паче всего не отнять у меня этого состояния моей души. Я никогда не осмеивал «сана» духовного, но я рисовал его носителей здраво и реально и в этом не числю за собою вины. Я не хочу быть «тенденциозным» — довольно сделано и без меня в этом роде. Если мне действительно дана некоторая способность рисовать духовных, как Островскому купцов, — зачем я не имею права служить моим даром литературе правдиво? Хорошо ли, дурно ли, — я с своими малыми силами дал несколько типов духовенства, которые считаются далеко не худшими, и не дал ни одной карикатуры. Сколько «идеальных» есть на все количество типичных, — я не разбираю и не считаю. Я пишу то, что ясно складывается и формируется у меня в голове… В одних «Мелочах архиерейской жизни» я погрешил (по неведению), представив архиереев, как писал мне один умный владыка, — «лучше, чем они есть на самом деле». Вместе с тем Лесков обещал своему корреспонденту написать нечто, «сотканное из одного русского «прекраснодушия», с китайскою или строгановскою раскраскою — без теней. Это легче всего выудить не в духовенстве. Я сделаю все, что могу, но мучусь мыслию, что буду видеть не один тип, а два: мой вымысел и действительность в лице Вашем. От этого я буду путаться, как конь на мундштуке, и напишу хуже, чем могу писать, когда ищу изобразить одну правду…» (ИРЛИ). Отвечая на это гневливое послание, Аксаков (10 января 1881 года) оправдывался, что вовсе не требует «положительных или добродетельных попов и архиереев»: «Все дело в качестве и в мере иронии». «Ради бога, — продолжал он, — не стесняйте своей свободы как художника и не пишите для меня нарочно: знаю наперед, что от этого выйдет хуже. Пишите, как Вам бог на душу пошлет. Напишете «Соборян» — прекрасно, «Запечатленного ангела» — отлично, «На краю света» — превосходно, «Трех праведников» — обрадуете несказанно. Видите, какой выбор!» («Исторический вестник», 1916, № 3, стр. 793; текст исправлен по автографу ЦГАЛИ).
В результате этой переписки Лесков отдал в «Русь» серию очерков «Обнищеванцы» (Религиозное движение в фабричной среде. 1861–1881)» («Русь», 1881, №№ 16–21, 24, 25) и «Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе (Цеховая легенда)» («Русь», 1881, №№ 49–51).
5Печатается по автографу (ИРЛИ). Публикуется впервые.
6Печатается по автографу (ИРЛИ). Публикуется впервые.
7Печатается по сохранившейся копии с автографа (Государственная публичная библиотека Академии наук УССР). Впервые опубликовано в газете «Русская молва», 1913, № 81, 3 марта.
Филипп Алексеевич Терновский (1838–1884) — доцент по кафедре церковной истории Киевского университета и профессор русской истории Киевской духовной академии. Человек большой моральной чистоты, далекий от какого бы то ни было политического радикализма, Терновский на протяжении многих лет находился на подозрении у высших церковных кругов только за то, что «написал диссертацию, в которой нашлись признаки якобы иноисповедных учений», что на многие вопросы истории церкви глядел не глазами митрополита Филарета, Победоносцева и прочих мракобесов. «Талантливого и трудолюбивого ученого после этого и свели в гроб» («Русский архив», 1904, № 5, стр. 107).
Заочно познакомившись с Терновским, Лесков очень с ним сблизился. В Терновском видел он человека близкого себе «по духу», перенесшего почти одновременно с ним «одинаковые гонения несправедливых людей». В том же письме к Ф. Г. Лебединцеву (28 мая 1884 года), откуда взяты последние слова, Лесков писал: «Для литературы из трагедии Терновского желательно бы сохранить хоть одно самое существенное. У меня есть его письма. Переписка между нами шла деятельная до тех пор, пока обоих нас придавило бесправие, и руки опали от всего. Думаю, что кто же нибудь пожелает сохранить этот милый и чистый облик среди профессоров банконсиственного настроения… Кто же это будет сей? И кто столь превосходно пишет, чтобы все взять на себя одного и, может быть, погубить хороший материал? Не позволите ли мне просить Вас сообщить кому уместно мое мнение, что книгу о Терновском, может быть, лучше было бы составить не так, чтобы один кто собрал и объединил все, что знают многие. А напротив, — не лучше ли сделать так, как издал Михневич книжку о Якушкине, то есть собрать воспоминания многих и не резюмировать их. Это гораздо живее и интереснее и ходче идет в продаже. Пусть всякий вносит свой взгляд и свою субъективность, а читатель сам резюмирует. Это, без сомнения, живее однотонной канители, и, повторяю, это русской ленивой публике более нравится. Печатать, разумеется, надо без цензуры. Я охотно и безвозмездно дам и копии с писем и отдельный очерк моих личных воспоминаний с моею подписью. Вообще я прошу не отстранять меня ни от какого предприятия, имеющего задачею поставить имя Терновского на вид» («Исторический вестник», 1908, № 10, стр. 171–172).
