Гавриил Троепольский - Белый Бим Черное ухо (сборник)
А насчет секретарей райкомов повторяю: все с ними бывает, как с любым человеком, а не только так, как в романах.
Убедил я или не убедил – как хотите! – но только старый секретарь райкома уехал, а новый приехал. Был он такой: в коричневом костюме и при галстуке (обратите внимание: без черной гимнастерки и без желтого широкого пояса), росту обыкновенного, среднего, русый, круглолицый, веселый, любит в городки поиграть и в шахматишки сыграть; ребятишки у него есть (двое), и мальчишка забегает к нему прямо в райком, посмотрит, нет ли заседания, и сообщает: «Папа, мы чижа поймали».
Одним словом, Попов Иван Иванович приехал.
Недошлепкин – к нему. Так, мол, и так: в колхозе «Новая жизнь» шестнадцатый по счету председатель оказался не того, заменять надо. Для укрепления.
Поехал Иван Иванович туда раз, поехал два, посмотрел, посмотрел: правда, заменять надо. И говорит Недошлепкину:
– И ваша вина есть в том, что в колхозах такая свистопляска с председателями; что ни год, то новый председатель. Большая вина!
– Признаю, – соглашается Недошлепкин. – Каюсь! Ляпсус. Все силы брошу на исправление ошибки. Все, что от меня лично, приму… Действительно, ляпсус… Но без председателя колхоза не может быть колхоза, ибо колхоз до тех пор колхоз, пока он колхоз, но как только он перестает быть колхозом, он уже не колхоз. (Подобный способ мышления – явное влияние его ученика Прохора Палыча. Ясно.)
Задумался Иван Иванович: видно, не верит Недошлепкину. Но что поделать, если кадров района еще не знаешь, а требуется председатель колхоза! Конечно, приходится обязательно советоваться пока с Недошлепкиным. А тот разгадал мысль секретаря и говорит:
– Моя ошибка тяжела… Но мы можем быстро выправить: есть у нас толковый, опытный товарищ, повезет! Правда, у него в артели жестянщиков – не того, но причина все же в неплановом снабжении артелей, и вопрос не нам решить – надо ставить гораздо выше, так как в районном маштабе алюминия нет, а ложка «Л-2» требует алюминия чистого, как слеза грудного младенца.
– Кто же это такой? – спрашивает Иван Иванович.
– Товарищ Самоваров, – сообщает Недошлепкин.
Так на первых порах Иван Иванович и допустил ошибку. Вызывают Прохора Палыча в райком.
– Говорите честно, – обращается к нему Иван Иванович, – справитесь ли вы с работой председателя колхоза? Работа трудная и ответственная.
Прохор Палыч думает и сморкается: ждет, когда будут произнесены заветные слова, единственные, которые он сразу понимал. Нет этих слов! А вопрос висит в воздухе!
– Ну так как же? – повторяет секретарь.
И Прохор Палыч, руководствуясь чутьем, развитым многолетним опытом, проделывает следующее: смотрит вниз и в сторону, глубоко-глубоко задумавшись, вздыхает, несмело поднимает глаза на секретаря и говорит тоже задумчиво:
– Товарищ секретарь райкома! Слишком мне тяжело сознавать, что я имею три выговора… (В этом месте он чуть-чуть взвыл.) Я понимаю, что четвертый выговор столкнет меня с кривой. Со всей ответственностью беру на себя колхоз, и, я думаю, выправлю его, и вправлю ему линию в передовые…
Иван Иванович, не ведая дипломатии, сказал:
– Мне кажется, что чистосердечное признание своего положения прибавит вам силы.
Все! Для Прохора Палыча было все-все понятно.
А Иван Иванович сомневался, что-то его скребло внутри.
Недошлепкин так разукрасил Прохора Палыча на общем собрании колхоза, так расхвалил, такие гимны пропел его талантам, а Никишка Болтушок такую речь закатил, что даже шапку потерял и ее растоптали в лепешку, – так они оба воспевали Прохора Палыча, что того и в колхоз приняли, а потом и председателем выбрали.
Так Прохор Палыч занял свой семнадцатый пост и стал семнадцатым председателем в колхозе, а отсюда и полный титул пошел: «Прохор семнадцатый, король жестянщиков».
3Теперь уж я видел Прохора Палыча почти ежедневно. Мы все ближе и ближе сходились с ним и наконец сошлись настолько близко, что он однажды мне сказал:
– Фу ты! Обязательно ему надо культивировать пар за двенадцать-пятнадцать дней до сева! Небось и после закультивируем – денька за два-три.
Я возражал, горячился, целую лекцию об озимых ему прочитал, книгу академика Якушкина ему совал в руки.
– На, прочти!
– Лично я не видал твоего Якушкина. Я, Самоваров, думаю, – за два-три дня.
Я не сдавался.
– Не позволю! (Это я-то так позволил себе сказать Прохору Палычу. И откуда смелость взялась!)
– Что-о-о? – закричал он. – Пошел к черту, химик!
– Не оскорбляйте! А он отвечает:
– Характер у меня такой прямой. Как штык. Помогать – вас никого нету, а раздражать человека у руководства вы можете.
– Да я же и хочу помочь вам понять агротехнику!
– Пошел бы ты с такой помощью! У меня свиньи дохнуть начали, а тебе вот выложил: за пятнадцать дней! Тьфу!
– Вы ж, – говорю, – не понимаете агротехники! Нельзя так!
Прохор Палыч отвернулся, не желая продолжать разговор, и куда-то в сторону буркнул:
– Столько, сколько ты знаешь, я давно забыл больше.
Что должен делать после этого агроном? Конечно, ехать в район.
Запрягли Ерша в линейку, приезжаю к Недошлепкину. Так, мол, и так, говорю, ничего не понимает, оскорбляет непотребными словами… Угробим осенний сев.
– А вы добейтесь своего, – отвечает Недошлепкин, – и закультивируйте, если действительно надо! Если же можно обождать дня два-три, то уступите по-человечески! У Самоварова мало опыта в руководстве колхозом, ему надо помогать. Правда, прямота у него в характере есть, за словом в карман не полезет. Постарайтесь помириться с ним, он человек сходчивый и самокритичный.
– Так он же меня слушать не хочет!
– Постарайтесь сделать так, будто между вами ничего не было: общее колхозное дело дороже личных отношений. Мы, безусловно, должны забывать все личное.
Ехал я обратно тихонько, шажком и пробовал пробрать себя самокритикой до корней, но, как ни бился, даже Ерша останавливал несколько раз, ничего не получилось. Наверно, все-таки не освоил самокритику на всю глубину. Тут бы и надо мне Недошлепкину сказать: «Признаю ошибку!», потом приехать в колхоз и – к Прохору Палычу: «Признаю», и руку ему подать: «На! Держи! Навечно! Пошли мировую выпьем по двести!» А вот не умею. Но зря! Именно тогда бы меня подняли на щит и говорили бы: «С таким работать можно – сходчивый и самокритичный агрономишка».
Пар все-таки закультивировали: воровским путем, ночами.
А еще раньше, весной, получилось даже чище. Приезжаю в бригаду, а там сеют кормовую свеклу. Не там сеют, где намечено производственным планом, – не по глубокой зяби, а по весновспашке.
– Кто позволил? – спрашиваю я.
– Председатель приказал, – отвечает бригадир Пшеничкин. – Целый час спорил с ним. Тьфу!
Смотрим, Прохор Палыч мчится к нам: жеребец – в лентах, тарантас – в ветках. Подъезжает и сразу грозно:
– Почему простой механизма допущен?
– Я запретил, – говорю.
– Тебя убеждать надо или не надо?
– Говорите!
– Как ты думаешь, – снисходительным тоном начал он, – ходить женщинам полоть – лучше за три километра от села или за полкилометра? Тут, – потопал он ногой по земле, – тут – полкилометра, а зябь – за три километра. В организации труда ты что-нибудь смыслишь или нет?
Я стараюсь объяснить ему поспокойней:
– По весновспашке свеклы не будет. Не бывает никогда хорошей свеклы по весновспашке нигде, а у нас, в засушливом районе, никакой свеклы на этом месте не будет. Не взойдет она, и полоть-то нечего будет.
Пробовал растолковать, как устроено семя свеклы, говорил, что всходы ее очень слабые, рассказал, сколько воды требуется для семени свеклы, но Прохор Палыч до конца не дослушал, подошел к трактористу и сказал:
– Я думаю, сеять будешь.
– Нет, – вмешался я, – сейчас надо ехать на зябь и посеять там.
– Ка-ак? – вскричал Прохор Палыч. – Подменять руководство? Кто позволит? Приказываю!.. А из тебя, – обратился он к трактористу, – щепки сделаю! А тебя, – повернулся он к бригадиру, – как бог черепаху! А… – и он круто повернулся ко мне.
– Меня, – говорю, – ни боже мой! Я химик!
– Хуже! – воскликнул он, ударив себя обеими руками по галифе. – Астроном! Мошенник!
Так я понял, что астрономы гораздо хуже химиков.
И зачем, собственно, я все это записываю? По плану обещал описать, как Прохор Палыч руководил колхозом, и пишу черт знает что! Хотя нет: постепенное сближение и содружество Прохора Палыча с агрономией тоже заслуживает внимания. В общем и агроном с бригадирами к нему приспособились: они просто обманывали его для пользы дела. Меня спросят: «А свекла как же? Где посеяли?» Отвечаю: по зяби посеяли. И очень просто. Подхожу я к нему и говорю:
– Характер у вас сильный… Сказал – крышка!
– Я так: надумал – аминь! – и улыбается. Отошел, значит, нутром.
– Езжай, – говорю я трактористу, а бригадиру подмаргиваю, так как тот всем видом протестует против продолжения сева на этом месте.
