Александр Солженицын - Рассказы и крохотки
А у меня «Вечёрка» свежая, смотрите! <…> Тут интереснейшая рецензия на премьеру Завадского!.. – Юрий Карякин заметил: «Действие в повести происходит в январе 1951 г., а в декабре 1950 г. в „Вечерней Москве“ была опубликована рецензия на премьеру пьесы А. Сурова „Рассвет над Москвой“. Случайно или нет это совпадение, неизвестно. Но перечитать пьесу и рецензию в сопоставлении с „Одним днём“ небезынтересно».[69] В разговоре с Лакшиным тогда же А. С. отозвался на эту догадку так: «„Вечёрку“ я не имел в виду, когда писал, у меня не было возможности её просмотреть, хотя, надо признать, это в моём характере».[70]
…про войну в Корее спорят: оттого де, что китайцы вступились, так будет мировая война или нет… – В войне, начатой Северной Кореей против Кореи Южной 25 июня 1950 г., северян поддержали так называемые китайские добровольцы, на самом деле – регулярные воинские части Китая. 26 ноября на стороне Северной Кореи выступили четыре китайских армии (около 200 000 человек). Впоследствии численность китайских войск в Корее превысила миллион человек. Война закончилась перемирием, подписанным 27 июля 1953 г.
…перед ялтинским совещанием… – В Ялте (точнее – в Ливадии, в трёх километрах от Ялты) с 4 по 11 февраля 1945 г. проходила конференция руководителей трёх союзных держав – Сталина, Рузвельта и Черчилля.
…пятьдесят восемь-четырнадцать… – «Пункт Четырнадцатый (58-й статьи. – В. Р.), – отмечает А. С., – карал „сознательное неисполнение определённых обязанностей или умышленно небрежное их исполнение“ – карал, разумеется, вплоть до расстрела. Кратко это называлось „саботаж“ или „экономическая контрреволюция“, а отделить умышленное от неумышленного мог только следователь, опираясь на своё революционное правосознание. Этот пункт применялся к крестьянам, не сдающим поставок. Этот пункт применялся к колхозникам, не набравшим нужного числа трудодней. К лагерникам, не вырабатывающим норму. И рикошетом стали после войны давать этот пункт блатарям за побег из лагеря, то есть расширительно усматривая в побеге блатного не порыв к сладкой воле, а подрыв системы лагерей».[71]
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь!» – Евангелие от Матфея, 6: 11; Евангелие от Луки, 11: 3.
Апостол Павел вот как говорил: «Что вы плачете и сокрушаете сердце моё? Я не только хочу быть узником, но готов умереть за имя Господа Иисуса!» – Деяния святых апостолов, 21: 13.
Матрёнин дворПервоначальное название «Не стоит село без праведника». Окончательное заглавие предложил на редакционном обсуждении 26 ноября 1962 г. Александр Твардовский. «„Название не должно быть таким назидательным“, – аргументировал Александр Трифонович. „Да, не везёт мне у вас с названиями“, – отозвался, впрочем довольно добродушно, Солженицын».[72]
Работа над рассказом была начата в конце июля – начале августа 1959 г. в посёлке Черноморском на северо-западе Крыма, где в 1958 г. поселились супруги Николай Иванович и Елена Александровна Зубовы, друзья А. С. по казахстанской ссылке (им на хранение автор привёз машинописные копии своих пьес, лагерной поэмы и первой, атомной, версии романа «В круге первом»). Закончен рассказ в декабре того же года.
26 декабря 1961 г. А. С. передал рассказ Твардовскому. 2 января 1962 г. состоялось его первое обсуждение в журнале. Почти три часа Твардовский кружил над рассказом, говорил и говорил, пытаясь объяснить автору, а заодно и себе, почему «эта вещь не может быть напечатана».[73] Однако рукопись попросил оставить в редакции.
После публикации «Одного дня Ивана Денисовича» редакция «Нового мира» вернулась к рассказу «Не стоит село без праведника». «Такова была сила общего захвала, общего взлёта, – говорит А. С., – что в тех же днях сказал мне Твардовский: теперь пускаем „Матрёну“! Матрёну, от которой журнал в начале года отказался, которая „никогда не может быть напечатана“, – теперь лёгкой рукой он отправлял в набор, даже позабыв о своём отказе тогда!»[74] 18 ноября 1962 г. Твардовский записал в дневнике: «К сегодняшнему приезду Солженицына перечитал с пяти утра его „Праведницу“. Боже мой, писатель. Никаких шуток. Писатель, единственно озабоченный выражением того, что у него лежит „на базе“ ума и сердца. Ни тени стремления „попасть в яблочко“, потрафить, облегчить задачу редактора или критика, – как хочешь, так и выворачивайся, а я со своего не сойду. Разве что только дальше могу пойти».[75]
Узнав, что цензура вырезала из «Нового мира» (1962. № 12) воспоминания Вениамина Каверина о Михаиле Зощенко, Лидия Чуковская записывает 5 декабря 1962 г.:
«…А вдруг и Солженицына вторую вещь не напечатают? Мне она полюбилась более первой. Та ошеломляет смелостью, потрясает материалом, – ну, конечно, и литературным мастерством; а „Матрёна“… тут уже виден великий художник, человечный, возвращающий нам родной язык, любящий Россию, как Блоком сказано, смертельно оскорблённой любовью.
Недаром славит каждый род
Смертельно оскорблённый гений.
Вот и сбывается пророческая клятва Ахматовой:
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Сохранил – возродил – з/к Солженицын».[76]
«Матрёнин двор» напечатан в журнале «Новый мир» (1963. № 1. С. 42–63) вместе с рассказом «Случай на станции Кочетовка» (в журнальной публикации реальная Кочетовка заменена на выдуманную Кречетовку: см. далее, с. 605) под общей шапкой «Два рассказа». Тираж 102 700 экз.
Высоко отозвалась о «Матрёнином дворе» Ахматова (в передаче Чуковской): «Удивительная вещь… Удивительно, как могли напечатать… Это пострашнее „Ивана Денисовича“… Там можно всё на культ личности спихнуть, а тут… Ведь это у него не Матрёна, а вся русская деревня под паровоз попала и вдребезги… Мелочи тоже удивительные… Помните – чёрные брови старика, как два моста друг другу навстречу?.. Вы заметили: у него скамьи и табуретки бывают то живые, то мёртвые… А тараканы под обоями шуршат? Запомнили? Как далёкий шум океана! и обои ходят волнами… А какая замечательная страница, когда он вдруг видит Матрёну молодой… И всю деревню видит молодою, то есть такою, какая она была до всеобщего разорения… Заметили вы, чтó древняя, древнее всех, бабка над гробом Матрёны думает: „Надоело мне вас провожать“. Вас – покойников, тех, кто моложе её, кому бы ещё жить да жить».[77]
В августе 1963 г. на сессии Руководящего совета Европейского сообщества писателей в Ленинграде Твардовский, коснувшись «Одного дня Ивана Денисовича», продолжил: «Почему судьба старой крестьянки, рассказанная на немногих страницах другого произведения Солженицына, представляет для нас такой большой интерес? Эта женщина неначитанная, малограмотная, простая труженица. И, однако, её душевный мир наделён таким качеством, что мы с ней беседуем, как с Анной Карениной».[78] В ответ А. С. пишет Твардовскому: «Нечего и говорить, что абзац Вашей речи, относящийся к Матрёне, много для меня значит. Вы указали на самую суть – на женщину любящую и страдающую, тогда как вся критика рыскала всё время поверху, сравнивая тальновский колхоз и соседние».[79] (Об этом сравнении см. далее, с. 597.)
После отмены запрета на издание А. С. в Советском Союзе «Матрёнин двор» впервые перепечатан журналом «Огонёк» (1989. № 23. С. 12–16; № 24. С. 20–23) с иллюстрациями Геннадия Новожилова. Тираж 3 350 000 экз.
Летом 1956 года из пыльной горячей пустыни я возвращался наугад – просто в Россию. – По окончании лагерного срока, в феврале 1953 г., А. С. был отправлен этапом отбывать вечную ссылку в казахский аул Кок-Терек на краю безжизненной пустыни Бетпак-Дала. После упразднения весной 1956 г. всей политической ссылки А. С. 20 июня выехал из Кок-Терека и через четверо суток, 24 июня, сошёл с поезда на Казанском вокзале в Москве.
В «Новом мире», при первой публикации рассказа, год 1956-й был подменён по требованию редакции дохрущёвским, 1953 годом.
…я задержался с возвратом годиков на десять. – Арестованный в Восточной Пруссии 9 февраля 1945 г., А. С. провёл в тюрьмах, лагерях и ссылке больше одиннадцати лет.
…Торфопродукт… – Реальное название станции и посёлка в Курловском, ныне Гусевском районе Владимирской области.
А и на этом месте стояли прежде и перестояли революцию дремучие, непрохожие леса. Потом их вырубили – торфоразработчики и соседний колхоз. Председатель его, Горшков, свёл под корень изрядно гектаров леса и выгодно сбыл в Одесскую область, на том свой колхоз возвысив, а себе получив Героя Социалистического Труда. – При публикации в «Новом мире» реальный Горшков, председатель знаменитого колхоза «Большевик», был весьма прозрачно переименован в Шашкова, заодно исчезло упоминание о его «геройстве». В статье «Матрёнин двор и его окрестности» («Известия». 29 марта 1963) Виктор Полторацкий возмутился тем, что А. С. в сегодняшней деревне «как бы не заметил черт нового времени»: «И очень жаль, что именно талантливый человек выбрал такую точку зрения, которая ограничила его кругозор старым забором Матрёниного двора. Выгляни он за забор и в каких-нибудь двадцати километрах <…> увидел бы колхоз „Большевик“ и мог бы показать нам праведников нового века – людей, вдохновенно преображающих землю, утверждающих новые коммунистические отношения в общественной жизни». Сам Полторацкий изловчился не заметить, что у А. С. лишь слегка замаскирован именно председатель колхоза «Большевик» со дня его организации в конце 20-х годов Аким Васильевич Горшков, удостоенный в 1951 г. звания Героя Социалистического Труда. Откликом на упрёк критика стала запись Твардовского: «Вчера в „Известиях“ В. Полторацкий (быв[ший] редактор быв[шей] газеты „Л[итература] и ж[изнь]“) распинается по поводу „Матрёнина двора“. Я, кстати, знаю колхоз „Большевик“, бывал там, но не писал о нём, т. к. [это] издавна объект бесчисленных праздничных описаний. Колхоз действительно выдающийся, но островной, и не знаю, как там сейчас по слиянии его с окрестными немощными колхозами. Однако хитрец-рецензент даже не пытается…»[80] Горшкова Твардовский вспоминает и спустя восемь месяцев, 28 ноября 1963 г.: «Это особый разряд руководителей наших островных (в смысле успешного хозяйствования на общем фоне) колхозов. Без этих колхозов нельзя: о них пишутся книги и брошюры „опыта“, они принимают иностранных гостей – друзей или недругов, они ставятся в пример, они занимают трибуны бесчисленных кустовых и пр[очих] совещаний. <…> Такого председателя не только райком, но и обком снять, переместить не посмеет. Причём они очень немногочисленны, они редкость долголетия на посту (Горшков – с 1929 г.). Это своеобразные Шолоховы по „неприкасаемости“».[81]
