Александр Куприн - Голос оттуда: 1919–1934
— Все Бог сделал на радость человеку. Ни в чем греха нет. Хоть со зверя пример возьми. Он и в татарском камыше живет, и в нашем живет. Куда придет, там и дом. Что Бог дал, то и лопает… А наши говорят, что за это будем сковороды лизать. Я так думаю, что это одна фальшь.
И тут же, рядом:
«…Очнувшись, Ерошка поднял голову и начал пристально всматриваться в ночных бабочек, которые вились над колыхающимся огнем свечи и попадали в него. „Дура! дура! — заговорил он. — Куда летишь“…»
«…Он приподнялся и стал своими толстыми пальцами отгонять бабочек.
„…Сгоришь, дурочка, вот сюда лети, места много“, — приговаривал он нежным голосом, стараясь учтиво поймать ее за крылышки и выпустить.
…— Сама себя убьешь, а я тебя жалею…».
Ярко вижу эту милую сцену и уже знаю заранее, что сейчас Оленин спросит дядю Ерошку:
— А ты убивал людей?
И Ерошка, от которого так неприятно пахло чихирем, водкой, табаком и запекшейся дичиной кровью, сурово оборвет его:
— Дурак! Разве легко человеческую душу загубить?
Читаю и, как уже давным-давно, вижу в Оленине тот образ юного Толстого, который мы все знаем по ранним дагерротипам, а вместо Ерошки — позднего Толстого, столь похожего на микеланджеловского Моисея…
Я никогда не был близок с Толстым, я только один раз видел его в течение трех-четырех минут, я никогда не писал ему и никогда не получал от него писем; прошу заметить также, что все сверхчувственное и сверхчеловеческое совершенно чуждо мне. Но в эту памятную, тревожную ночь вся душа моя трепетала у его ног, полная восторга и благодарности.
А наутро я получил из «Русского слова», от Руманова, телеграмму о его смерти…
1929
Помощь студентам*
В Париже существует «Русское Общество помощи больным и неимущим студентам». Председатель его В. Н. Сиротинин, товарищи председателя: М. А. Алданов и С. А. Смирнов, казначей и в то же время сердце общества — М. Н. Айтова. С неустанной энергией ведет общество свою ответственную и благую работу.
Мне приходилось слышать многочисленные рассказы о деятельности этого общества, довелось так-же прочитать большое количество писем, как просительных, так и благодарственных: и те, и другие были трогательно искренни и чрезвычайно деликатны. Общее впечатление у меня сложилось такое: неимущая часть русского студенчества совершенно лишена помощи от семьи, находится в таком тяжелом, бедственном положении, когда каждое «завтра» грозит холодом, голодом, истощением и болезнью.
Конечно, работа на заводе или езда на такси лучше помогли бы студентам сводить концы с концами в тяжелом эмигрантском положении. Но такого вида труд отнимает у человека весь день, оставляя ему время лишь для еды и сна и в конце концов изматывая его силы, духовные и телесные. Юноше, посвятившему себя науке, необходимо урвать хоть вечерние часы на учение и слушание лекций.
Для шофера книга — сладкий отдых в случайно свободный час; для студента физический труд — единственное средство, чтобы учиться по книге, имея минимум питания и крышу над головой. Поэтому студенты поневоле берутся за работы хотя и дешево оплачиваемые, но не занимающие целого дня: моют, например, стекла в кафе и магазинах; служат в ресторанах судомоями и тому подобное.
Ютятся студенты по трое-четверо и больше в неотапливаемых железных чердаках или десятками в полуразрушенных бараках, в которые сквозные ветры свободно приносят и дождь, и снег, или, в печальные дни денежного кризиса, урывками — опять в гулких теплых переходах подземки, или, наконец, зайдя в мрачный ночной кабачок и выпив входной стакан прокислого красного вина, дремлют за столом, положив на него локти и склонив голову на свои кулаки.
И надо еще сказать, что истощенный организм, к тому же плохо подтапливаемый пищей и отвыкший от здорового спокойного сна, — это самое любимое гнездилище для всевозможных болезней.
Из газет мы знаем, что Франция теперь бьет в набат, призывая всех своих граждан к дружной борьбе с туберкулезом, ставшим отечественной опасностью. Но ведь всегда люди помогают сначала своим родным, потом близким, потом соседям, потом землякам. Кто же заступится за русского студента? Когда до него дойдет длинная очередь? Друзья мои! не наша ли первая очередь, не наш ли ближайший долг прийти к нему на помощь?
Я твердо верю в отзывчивость русского общества, и у меня для этой веры есть устойчивые основания. Вспомним времена хуверовских посылок, вспомним сборы в пользу инвалидов, в пользу беспризорных детей, в пользу пострадавших во время общей французской безработицы, вспомним и о частных случаях, когда отдельного человека постигала лихая судьба. Всегда русское сердце откликалось на бедствие, откликалось так ласково, как оно одно умеет. Широко давали люди богатые, еще щедрее — люди среднего достатка, но в простом великодушии впереди них шли люди, чье даяние так походило на лепту евангельской вдовы: жертвовали заводские «экипы», рабочие мастерские, русские гаражи, и часто неизвестные Коля с Варенькой отказывались от конфет и подарков, чтобы скопить свой взнос, столь малый в человеческой руке и столь веский на весах Господних.
Кто станет отрицать величие науки? Но почему она так беспощадна к своим преданным и бескорыстным служителям?
1931
Старый шут*
У известного английского писателя Бернарда Шоу есть несколько превосходных сочинений, написанных преимущественно в драматической форме. Но наряду со сценической славой Шоу особенно знаменит своим парадоксальным образом мыслей. Парадокс, как известно, это — изречение, идущее вразрез с давно усвоенным, привычным понятием и как бы переворачивающее его вверх ногами. Парадоксальным может быть не только слово, но и поступок, жест, музыка, живопись и вкус. Преимущественные же области парадокса — печать и эстрада.
Спокойная, сытая Англия всегда высоко ценила юмор и раньше была богата им. Но кто может сказать, куда в последние десятилетия уходит, исчезает, испаряется этот истинный дар Божий? Его теперь почти и нету на свете. Его заменил грубый бесцеремонный парадокс, которому, по правде сказать, осталось ныне настоящее место только в клоунских репризах.
Расцвет парадокса пришелся ко временам Оскара Уайльда, и надо сказав что этот великолепный артист слова умел придавать ему изящество и красоту, улыбку и свежесть новизны. Уайльд был выше Шоу на высоту Монблана.
Теперь Бернарду Шоу семьдесят пять лет. В такие годы люди стоят уже на крутом спуске в долину Иосафатову. Какое тут творчество? Когда стало изменять ему творчество драматурга, Шоу заметил это. Да и как было не заметить, когда имеются театральный зал и многоголосая пресса? Он перестал писать пьесы. Однако он все же не замечал, что резвый талант парадоксалиста изменил ему гораздо раньше. Тут не было критерия. Его отупевшим остротам смеялись по прошлому, уже оплаченному счету.
В последние годы он падал с ускорением. Репутация остроумца помутила его ум. Он гримасничал лицом, одеждой, и даже обнаженным жалким старческим телом. Заметно было, как он глупеет и пошлеет с каждым парадоксом. Настоящая — породистая и образованная — Англия давным-давно перестала им интересоваться. Тогда он стал выламываться, «валять дурака» для той галерки, которая в Англии зовется «mob»[59], или еще презрительнее «rebel»[60]. Он не мог уже остановиться, объятый недержанием слов, в своем старческом скоморошестве. Парадокс превратился в его организме в «условный рефлекс».
Несколько дней назад он ездил в Россию, засыпая по дороге парадоксами, как старческим песком, пароходы, поезда, таможни, станции и ландшафты. Зачем ему Россия? Зачем он России? А, однако, идут день за днем, и по тридцати раз в день сажают Бернарда Шоу в автомобили и развозят его по всевозможным залам ВЦИК, БРЗЖУК, ТРПФТ, ВЕРЗЛ и так без конца.
И не знает, не понимает, не чувствует жалкий, утомленный, долговязый старец, как смешна и противна его усталая болтовня в дикой стране СССР.
Вся страна тяжело больна трудно излечимой болезнью, грязной болезнью, вроде подкожных вшей, проказы, рака, или белокровия. А он, Шоу, пляшет, свистит и гримасничает почти у предсмертного одра.
О! Как ужасен и противен вид старого шута, кривляющегося и лупящего себя по щекам, когда ноги его дрожат, голова седа, руки трясутся, по отвислой губе течет слюна, а голос нудно сипит… Тьфу!
Король-демократ и герой*
16 августа сего года исполнилось ровно десять лет с той минуты, когда на трон Югославии — иными словами: соединенных Сербии, Хорватии и Словении — взошел король Александр I, славный потомок древнего рода Карагеоргиевича.
