Иван Шмелев - Том 2. Въезд в Париж
Не волнует судьба великого народа, когда-то столь отзывчивого на человеческую неправду. Судьба – могила ста-пятидесятимиллионного народа – не волнует! Вот награда за трепетную совесть. Не смущает «мировую совесть» десятилетие наглых издевательств над целою страною, десятилетие убоя миллионов; не пробуждают спящих замогильные голоса и стоны; не возмущают надругательства над целым светом, над человеческой совестью…
Запомни это, отринутый русский человек, замордованная Россия! Это – современная европейская культура, демократическая культура!
Вот, например, дело двух итальянцев-анархистов, Сакко и Ванцетти, обвиненных в убийстве и ограблении. Проснулась совесть!..
Да что же такое с совестью?..
Ее можно как будто встряхивать, и она начинает шевелиться?… Начинает кричать неистово, начинает безумствовать… Бурные перебои в ней. Словно… жгучая похоть охватывает совесть!..
Встряхнули, как-то встряхнули совесть, – и совесть закричала в гаме. Газеты всего мира вот уже две недели держат нас в курсе, до мелочей, до подсчета дней голодовки осужденных, – годы умирания с голоду в России – подсчета не дождались! – до минут, часа, когда приехал палач, до восклицаний радости, что палач неизвестно куда исчез, до сумрачного утра, когда вышел судья из дома, когда защитники принесли – в какой уже раз! – протест, когда… и так далее. Во все концы мира разносит радио, по миллионам квартир, последние вести о… Сакко и Ванцетти. Сыплются петиции, протесты, телеграммы, письма, угрозы, статьи, запросы… десятки бомб разрываются там и сям и калечат и убивают ни в чем неповинных… Бешенство совести… Проснулась, наконец, совесть – и как проснулась! Расталкивают королей и папу, президентов, диктаторов, писателей, академии, ученых, синдикаты, конференции, партии, даже сестер и теток покойных президентов, знаменитого Линдберга, мать, потерявшую героя-сына, – все сгодится! Являются смехотворные «добровольцы» – сесть на электрический стул за осужденных, останавливаются заводы, шахты, прерывается движение поездов и пароходов… световые сигналы режут ночное небо, секут небо… – проснулась совесть! Многотысячные митинги шумят на улицах, идут на приступ. Десятки тысяч жандармов и полицейских во всех широтах стараются удержать бушующее море проснувшейся человеческой совести. Пулеметы и артиллерия готовы к делу. А телеграммы летят, а газеты гремят в набат, а бомбы взрывают подземные дороги, а посольства страшатся нападений… – проснулась совесть! Ради ли двоих бедняков только? Нет, конечно. Ради… поруганной правды, говорят все, ибо… проснулась совесть! И своего добилась: одержала временно победу. Слава Богу. Во имя высокой цели можно принести и жертвы – сотню-другую раненых и убитых бомбами. Ведь – проснулась совесть!..
Странно проснулась странная эта совесть. Проснулась – с бомбами.
Но… как же это?.. Проснулась – и не видит, что там все еще продолжается. Не видит, что там не двое итальянцев-анархистов дожидаются казни, которой, Бог даст, не будет, а миллионы за десять почти лет уже дождались бессудной, подвальной казни, и еще миллионы, миллионы же дожидаются бессудных казней… и не видно конца сему, и проснувшаяся так бурно совесть не протестует… короли и диктаторы не посылают дружеских телеграмм, и нет ни петиций, ни делегаций, ни протестов, ни манифестаций, ни митингов, ни забастовок, ни бомб… – не проявляют себя никак носители такой совести! Оттуда взывают к «мировой совести», к «чутким из чутких», к писателям мира, – и… молчание и молчание, как в пустыне.
Да что же с человеческой совестью?! Ведь не двое итальянцев-анархистов, а великий народ, сто пятьдесят миллионов – в кровавом деле и – на кресте! Народ, который в годину войны народов спас – знает это история! – не один народ; который дал же кое-что миру, а не только уголовно прославился; который внес в человечество, может быть, не одну чудесную идею, богатства которого, – его труд – наполняют великие мировые сундуки и все еще продолжают наполнять… – и такое глухое отношение!? Что за странная вялость и странная бурность сердца, – такие перебои?!
Тут все смешалось. Но есть и немножко сердца. И ясно: оно испорчено. Все это – яркая клиническая картина его болезни, его порока. Не долго оно протянет.
Живое отмирает в мире? угасает духовное? умирает культура духа?
Умирает, ясно.
Совесть… Отмирая, как будто вспоминает она былые функции, и вдруг механически – бурно взметнется спазмой. Она уже труп, почти. Через нее пропускают ток, и, гальванизированная, она начинает судорожно биться. Это уже механические движения, и эти порывы – последние спазмы отмирающего высокого человеческого движения – любви? Любви уже нет, любви, дающей новому человеку жизнь: осталась похоть, бесплодная, убивающая похоть.
Август, 1927 г.
Ланды
Вечный завет
Закон ограниченного человеческого, духа, человеческого духовного ока, – познавать лишь на расстоянии, во времени. Десятилетие протекло с того исторического дня, когда «горсточка» добровольцев, «брошенная всеми… истомленная длительными боями, непогодою, морозами, по-видимому, исчерпала до конца свои силы и возможность борьбы…» – писал генерал Алексеев, – ушла в степи Кубани, начав Ледяной поход. Теперь, через десять лет, нам открывается глубочайший смысл этого «странного» исторического факта, и в этом «безумии» мы начинаем усматривать потрясающее величие человеческого духа! Дух – не подчинился материи, нетленное не поддалось тлену. В ледяных степях Кубани разыгралась великая мистерия! Разыгралась во имя вечного: вечной борьбы духа и материи, света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти.
Неумирающая, незамирающая трагедия человеческого естества. Вот почему этот частный, как бы провинциальный для человеческого мира «случай» должен принять характер извека длящейся трагедии человека на земле. Перед «горсточкой» поставлен был жизнью выбор. Извечный выбор. Выбор – отсвет того далекого Выбора, когда дьявол «показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, падши, поклонишься мне». И, маленькие, решили: идти путем Его. И показали зрителям мира, что есть ценности, которые отдавать нельзя, за которые платят жизнью!
Исторически Ледяной поход суживается для нас во времени и смысле, но и в таком масштабе остается величием: вся Россия – во власти Зла, насилия, соблазна; полтораста миллионов населения, неисчислимые военные запасы, все богатство, сама природа – в распоряжении беспощадного врага, перед которым безвольной оказалась даже победоносная Европа… – и вот, «горсточка» сильных духом, большею частью юных, ведомая достойными вождями, не могла склониться, духовно сдаться, – и ушла в ледяные степи, – в неизвестность! – чтобы продолжать бороться, до последнего вздоха, – за Россию. Не за Россию только. Но последнее разве на расстоянии поймется…
В то страшное смутой время, когда «трезвые» называли этот уход безумием, спасались, куда могли, или отдавались на волю Зла, рассчитывая хоть этим сохранить жизнь себе, уход в ледяные степи не мог еще получить даже исторического смысла, российского ослепляющего смысла, какой получает для нас теперь: лучше умереть, чем отдать родину на позор и тленье! В день 9/22 февраля 1918 года был поставлен великого искушения вопрос: подчиниться ли тьме, приняв от нее возможное спасение и предав душу свою и с ней Россию, или – ледяные степи, неизвестность, борьба и смерть? Новая Россия, родившаяся в тот день, руководимая белыми вождями, выбрала смерть в борьбе.
Мы теперь знаем, какою доблестью озарилось это «безумие», этот подвиг рыцарей без щита и копья, с раскрытой грудью, по которой, кровью написано – честь и верность! В этот день 9/22 февраля русская «горсточка» доблестно показала страстную волю к жертве, к голгофе – за свободу, за право верить и жить свободно, за право России – быть. Из этого похода возгорелось святое пламя – освобождения.
Этот подвиг – а сколько же их было и сколько отдано жизней! – не увенчался конечной победой: красное ярмо еще давит и тлит Россию. Но зажженное пламя, «светоч», – горит, не угасая. Горит и в России, горит и здесь. И будет гореть, пока не сожжет всю тьму.
Вот духовный и исторический смысл, неумирающий смысл великого 9/22 февраля 1918 года, – ухода в ледяные степи. Смысл, родившийся из бессмертного Смысла Голгофской Жертвы, родственный самым чудесным мигам истории человеческого мира, тем мигам, когда на весах истории и жизни взвешивались явления двух порядков: тленного, рабства, безволия, бесчестия… – и, с другой стороны, – нетленного, свободы, воли, чести.
Подвиг, начатый «горсточкой», есть начало Священной Революции, высоко-духовной революции против тьмы. В ней бились и будут биться за ценности иные: за право оставаться человеком! Дата 9 февраля – знаменательная дата подлинно-русского, высокого демократизма! Все, кто чувствует себя русским человеком, человеком, а не скотом, – все с нами, все – в неизвестное, где и смерть, и жизнь, но и смерть и жизнь – только по нашей воле, но и смерть и жизнь – во-имя! Ни классов, ни сословий, ни пола, ни возраста, ни языка, ни веры… – а все, Россия, – во имя святой свободы, во имя свободы личной, во имя России общей! И пошли «горсточкой», понесли свое, общее, всенародное, святые демократы, равные друг другу во всем, до смерти. И доселе зовут – идите с нами!
