Константин Седых - Отчий край
"Слава героической Народно-революционной армии, взявшей Владивосток!"
"Да здравствуют герои Волочаевки, Спасска и Владивостока!"
"Братский привет народоармейцам, изгнавшим с Дальнего Востока последних интервентов и белогвардейцев!"
- Вот это да! - сказал Гавриил. - Не хочешь да прочитаешь. Сразу в глаза бросается.
- Да, ни кумача, ни красок здесь не жалеют, - отозвался Чубатов. Тут на каждый плакат не меньше ста аршин пошло. А краску наверняка в бочке разводили.
Тут к ним повернулась бородатая и заиндевелая голова извозчика. Посмеиваясь, он спросил у Чубатова:
- Ты, гражданин, случайно не родственник кузнецу Вакуле?
- Нет, не знаю такого. А что?
- Да так, ничего, - ответил извозчик.
Скоро они расплатились с ним на заросшей соснами широкой улице у закрытых наглухо ворот, над которыми крашеная вывеска гласила: "Постоялый двор братьев Фейгельман".
37
Оставив мешок с продуктами и дошку на постоялом, Гавриил отправился разыскивать Василия Андреевича. Прежде чем попасть на Коротовскую улицу, где помещалось Дальбюро, прошел он мимо красной деревянной водокачки. Около нее стояли водовозы с бочками. Ни, у одного из них не было черпаков. Они просто подъезжали к свисавшей из водокачки коленчатой трубе. Из трубы начинала бить широкой струей вода прямо в бочку, и через минуту наполненная до краев бочка отъезжала, а следом за ней подкатывал другой водовоз. "Здорово придумано. Не то, что у нас в деревне", - подумал, проходя мимо, Ганька. Потом он миновал здание с вывеской "Центральный телеграф", дошел до аптеки, в окнах, которой стояли наполненные голубой и красной жидкостью стеклянные шары и, повернув налево, оказался перед огромным красным собором. Задрав голову на золотые кресты на его куполах, он уронил с головы папаху. Смущаясь прохожих, торопливо поднял ее и пошел вдоль чугунной решетки, ограждавшей собор. Потом уткнулся в обнесенный еще более высокой железной оградой городской сад. На следующей за садом улице увидел на дверях большого каменного здания черную вывеску, а на ней золотые буквы: "Дальбюро ЦК РКП(б)".
Войдя через двойные застекленные двери в просторный и светлый вестибюль, он прежде всего обратил внимание на пол, выложенный фигурными каменными плитками трех цветов. Таких полов он еще не видал. "Вот это пол! - подумал он. - Много денег в него вбухано. В бабки здесь катать красота!"
Слева от входа часть вестибюля была отгорожена деревянной решетчатой перегородкой. Там на стоявших рядами вешалках висели шубы-борчатки, крытые серым сукном бекеши, полушубки, шинели и пальто, а на самом верху лежали шапки и папахи. На страже всего этого добра сидела за перегородкой старуха в синем халате и очках. Она вязала чулок. Завидев остановившегося в нерешительности явно не городского парня, старуха отложила чулок, высунула голову в расположенное на уровне ее плеч окно.
- Вам кого, молодой человек?
- Мне бы надо к дяде попасть.
- А кто он такой? Кем у нас работает?
- Кем работает, не знаю. Фамилия его Улыбин. Можно будет с ним повидаться?
- Сперва вытри ноги, потом разденься, сдай полушубок мне, получи номер и пройди к тому вон окошку, - высыпала скороговоркой старуха и показала на маленькое окошко в противоположном конце вестибюля.
Гавриил выполнил все ее требования, причесался перед огромным трюмо и прошел к указанному окошку.
- Постучись! Иначе будешь стоять и стоять, - приказала старуха.
Гавриил робко постучался в окошко, и оно открылось. В нем показалась усатая голова в милицейской шапке. От нее крепко пахло чесноком.
- Что скажешь? - строго спросила голова.
- Мне надо пройти к Василию Андреевичу Улыбину.
- По какому делу? По служебному или по личному?
- По личному.
- Тогда приходи от трех до пяти, - и голова скрылась, захлопнув окошко.
- Стучи еще! - приказала растерянному Гавриилу старуха. - Скажи, что к дяде. Целых, мол, два года не видались... Будь посмелее.
Гавриил постучал снова.
- Гражданин! - гневно и осуждающе сказала голова на этот раз. - Вам же русским языком было сказано, что сейчас нельзя.
- Улыбин мой родной дядя. Я из деревни приехал. Мне остановиться негде. Прошу пропустить.
- Ладно! - мрачно пробасила голова. - Сейчас позвоню, спрошу, примет ли.
Окошко снова захлопнулось. Гавриил стал ждать.
И вот окошко открылось в третий раз. Теперь голова милостиво улыбалась:
- Разрешено пропустить. Даже сказано: побыстрее. Давай документ. Сейчас я тебе выпишу пропуск. Пойдешь с ним в комнату номер пятнадцать. Это на третьем этаже.
Получив пропуск, Гавриил отправился на третий этаж по широкой каменной лестнице, застланной грязноватой темно-красной дорожкой. На втором этаже стоял бравый подтянутый милиционер с наганом на боку. Гавриил хотел было пройти мимо него, но был остановлен негромким грозным возгласом:
- Гражданин! Ваш пропуск!
От неожиданности Гавриил так растерялся, что долго не мог найти пропуск. Весь вспотев, нашел он, наконец, несчастную бумажку и протянул милиционеру, глядевшему на него холодно и подозрительно. Милиционер долго и тщательно изучал пропуск. Потом вернул его с таким видом, словно был кровно обижен тем, что пропуск оказался в полном порядке.
- Пройдите, гражданин! - разрешил он. - Третий этаж, комната номер пятнадцать...
Василий Андреевич встретил Гавриила в дверях своего кабинета.
- Ого! Какой ты вымахал! Жердь, да и только. Перерос Романа-то. Ну, проходи, проходи! Рад тебя видеть. Как же это ты в Читу попал?
- На кооперативный съезд приехал.
- Вот как наши-то! Уже по съездам ездят. Здорово! Здорово! Выходит, есть у тебя в деревне авторитет. А я тебя все за мальчишку считал... Хорошо, хорошо! Жаль только, что съезд-то не состоится.
- Как не состоится? - испугался Гавриил. - Зачем же тогда я ехал в такую даль?
- Случились, брат, такие события, что теперь не до съезда. Народно-революционная армия во Владивосток вступила. Слыхал?
- В дороге об этом узнал.
- А знаешь, чем это пахнет? - весело подмигнул ему Василий Андреевич. - Не догадываешься? Ну, ничего! Поживешь здесь - узнаешь... Проходи, проходи ко мне.
У Василия Андреевича были посетители. У стола с массивным чернильным прибором и каким-то коричневым деревянным ящичком сидел рыжебородый старик в поношенном пиджаке и длинной ситцевой рубахе. На добрую ладонь рубаха выступала из-под пиджака. Поодаль, у изразцовой печки, с круглым ярко начищенным колпаком отдушины, сидел гладко бритый мужчина в суконном френче и собачьих унтах шерстью наружу.
- Ну, вот вам еще один делегат! - сказал Василий Андреевич. Знакомьтесь давайте. Это мой племяш. Тоже бывший красный партизан, а теперь секретарь сельревкома.
- Федосеев из Нового Цурухайтуя! - здороваясь с Ганькой, отрекомендовался бритый. - Был командиром пятой сотни у Семена Забережного. Как там он у вас живет?
- Живет помаленьку. Он председатель нашего ревкома.
- Ну, а я, сынок, из Курунзулая. Пушкарев моя фамилия, представился, не поднимаясь со стула, старик и так пожал Гавриилу руку, что тот готов был вскрикнуть от боли. "Старый черт, а силищи-то, как у доброго коня", - подумал он с уважением.
- Значит, тоже на кооперативный съезд?
- Тоже.
- Как же тебя, такого молодого, в делегаты выбрали? - колюче усмехаясь, стал допытываться старик. - Грамотей ты большой, что ли?
- Сам не знаю, как это получилось. Взяли выдвинули и проголосовали единодушно, чтобы поскорей с собрания разойтись.
- Вот и со мной такую же штуку сыграли, - сознался старик. Молодым-то ехать неохота. У нас там каждую неделю свадьбы. Вот и припятили меня, хоть я и членом-то в потребиловке не состою.
- Ты вот что, племяш! - обратился к Гавриилу Василий Андреевич. - Ты обожди малость. Я пока закончу разговор с земляками. Садись вон к тому столику, газеты посмотри, - и он подал целую пачку газет.
Гавриил присел к столику, на котором стояли графин с водой, два стеклянных стакана и полоскательница. Взяв в руки первую попавшуюся газету, не торопился развернуть ее. Сердце его глодала обида на дядю. Встретил он его как-то не по-родственному. Поздоровался, пошумел и занялся беседой с чужими людьми. В Мунгаловском так с гостями не обходились. Там с приездом любезной сердцу родни начинался форменный переполох. Гостей раздевали, проводили в горницу. И пока хозяин занимал их разговорами, хозяйка бегала в погреб, в кладовую, лазала в подполье. Старухи спешно умывали и принаряживали сопливую детвору, девки ставили самовар, растапливали плиту. Гостей угощали и принимали так, чтобы потом было не стыдно ехать к ним отгащивать. А тут угощением и не пахло. Даже вести его к себе домой дядя не торопился.
- Так ты, Василий Андреевич, все-таки объясни нам толком, почему съезд-то не состоится? - спросил старик. Гавриил сразу отложил газету в сторону. Было интересно, что ответит дядя.
- Сейчас по всему Дальнему Востоку начались массовые митинги и собрания. Народное собрание республики буквально завалено телеграммами с мест. Народ требует воссоединения с Россией.
