Раиса Крапп - Ночь Веды
И вот оно - пришло.
Приятелей Ярин в тот день щедро поил, но смотрел, чтоб не перепили. Сам брагу крепкую как воду глотал. По сумеркам послал Михася придурковатого поглядеть пастуха. Как и думал - домишко пустым стоял. Опять назад отослал Михася, ждать, когда нищета приблудная спать заявится. Пока ждал вести, сердце будто иглами раскаленными искололось - от каждого звука, каждого шороха жаром обдавало, потом опять в лед жестокий спекалось... Может для Ярина, оно и к лучшему оказалось, что исполнительный Михась с домишка глаз не спускал, а вкруг озерка глянуть ему невдомек было. И углядел он Ивана уже далеко за полночь, когда тот Алену проводил и домой возвернулся.
От Алены шел Иван, то улыбаясь, то вдруг задумывался, улыбку согнав. Но на душе все одно радостно было, и улыбка опять расцветала на губах, и подмывало его на всю сонную деревню прокричать о своей радости. Сна - ни в одном глазу. А все-тки едва уронил голову на подушку пуховую, Аленой любовно взбитую, минуты не прошло, как уже спал крепко.
Лихо вошло бесшумно, крадучись. Ни дверью ни скрипнуло, ни брякнуло ничем в потемках. Не вскинулся Иван, когда в крохотной горенке стало тесно от незваных гостей.
Набросились на сонного, руки скрутив, на пол, под ноги кинули. В пьяный раж друг перед другом входя, долго пинали сапогами коваными. Толкались и мешали друг другу. Не в раз дошло, что сквозь ихнее сопение и кряхтение давно уж не слышно стонов Ивана. Тогда остановились.
- Все. Пошли, - протолкнул Ярин сквозь сухое горло.
Приятели вдруг заторопились на двор выбраться, показалось, что дышать нечем - весь избяной воздух пропитался сивушным да потным запахом. И еще было в том спертом воздухе. Спроси их, - как пахнет страх, боль, смерть? Не сказали бы, еще и посмеялись бы дурацкому вопросу. Но сейчас погнал их из избы именно этот тяжкий дух, от него потные тела вдруг холодной испариной враз проняло. Одному Ярину вроде нипочем все, он и вышел последним, без спешки. И не видели дружки, как тусклым, черным блеском отблескивал нож, в беспомощное тело снова и снова входя.
Вышел Ярин, поглядел в лица дружков-приятелей, белеющие в темноте. Он и раньше приязни к ним не испытывал, а сейчас и вовсе противны показались. Чего, спрашивается, рожи отвратные друг от друга прячут, прямо не смотрят виноватые ровно? Пастуху только должки накопленные воротили, не боле...
- Я - спать, а вы как знаете. Дружбы и службы вашей не забуду. А кто лишнее сболтнуть захочет по дури иль по пьяни - лучше загодя язык себе откусите. Не спущу даже за заслуги прежние. Теперь убирайтесь отсюда, считайте, что не было вас тут.
И подивился, как резво они пожелание его сполнили. Поглядел Ярин, как сравнялись с ночным мраком их спины, кругом огляделся - равнодушная холодная тишина обступила, будто и вправду ничего и никого не было. Но дело сделано. Если и тлеет еще жизнь в чужаке беспортошном, так ненадолго ее хватит, вытечет кровью, уйдет в земляной пол. Вот только почему-то радости все равно никакой нету. Другого хотел. Хотел, чтоб смерти своей приблудный в глаза заглянул, чтоб понял - Ярин жизни его распорядитель, чтоб крики да мольбы слух ласкали... Все не так. Не дал душе облегчения. Сплюнул Ярин, глаза сощурил - а все ж поглядим теперь, Алена, можа и ты захочешь в одну воду два раза зайти?.. Оглянулся еще раз в черный проем двери и зашагал в темноту. И если бы, отойдя чуток, Ярин опять назад оглянулся, увидел бы в ночи светлое пятнышко - то летела через просторный луг опоздавшая на короткие минутки Алена.
Вбежав в избушку, едва не наткнулась на распростертое на полу бездыханное тело Ивана. Ни вскрика, ни звука сквозь сжатые зубы не вырвалось. На колени перед Иваном пала. Свет лунный ярко в окошко полился, огня не надо, беду чтоб разглядеть. Доселе мгла безлунной ночи над Лебяжьим висела, а тут раздвинулись вдруг облака.
Лицо Алены бледно, как серебристый лунный свет, заострилось вдруг, жестким сделалось. Только глаза огнем черным полыхали. Простерла руки над Иваном - дрожали руки от скрытого усилия. Кровь унялась. Потом, силушки все напрягши, схитрилась тело большое, безжизненное на постель втащить. И печь растопила, котелок на огонь поставила, покидала туда корешков да трав, которые нашлись под руками...
До рассвета хлопотала над Иваном. И хоть не давал он никакого знака, что жив, а все ж знала Алена, что смерть пока что от него отступилась. Правда, недалече ушла, стала в сторонке с усмешечкой кривой, мол, ладно, похлопочи, потешься - все одно мое это, а спешить мне некуда, суета - это людское.
И день ждала смерть, и два, и три... Подступала все ближе. Уж в самом изголовье встала, насмехаясь над изнемогающей в неравной борьбе Аленой. А у Алены уж и силы на исходе - спала ли, ела ли чего, кто приходил, о чем говорил - ничего не помнила. Чуяла, что уходит Иван, ускользает, и не знала, где средство взять, чтоб удержать его.
В третью ночь сидела у постели его, глазами сухими, страданием выжженными в лицо дорогое глядела. Знала, что трое их - Иван, она и Смерть. И дыхание Смерти слышнее, чем Иваново. Неужто теперь другая невеста у жениха ее, а она стала третья-лишняя? Встала Алена и тихо в ночь вышла, оставив их один на один.
Глава пятнадцатая,
о том, перед кем Алена на колени встала
Знала Алена, что сделала для Ивана все, и что этого мало слишком. Где помощи искать? Кто совет даст? Никто... Пусто вокруг. Одна она. Подошла к березке - ноги не держали, опустилась к подножию:
- Впусти, березонька...
Прислонилась мокрой щекой к гладкой бересте, поплыла в водовороте белом все скорее, скорее... Голова закружилась, почудилось вдруг, что затягивает ее водоворот в глубь бездонную - не помнила Алена, как толкнулась от ствола, вытолкнула себя из водоворота. Сердце колотилось в испуге непонятном - что увидать успела в той глыби, куда тянуло ее, как в омут бездонный? Не помнила... И вдруг вскинулась Алена, порывом надежды подхваченная. Омут! Вот средство! Хоть еще не срок к Русалочьему омуту идти, но лишь на него Аленина надежа последняя. Опасная... Отчаянная...
Сердце еще пуще заколотилось, от страха руки похолодели - столько жути в рассказах про омут этот. Алена быстро на ноги поднялась, чтоб даже тень сомнения не успела коснуться ее. Да может ли она впустить в свое сердце колебание, когда, может быть, это единственное, что спасет Ивана?! Пусть вдесятеро страхов прибудет, разве остановят ее? И уж совсем другая забота наперед вышла - как Ивана-то одного без пригляду оставить? Да что ее пригляд... Много ли полезен?
В избушку вернулась, над Иваном склонилась, в бледное безжизненное лицо всмотрелась с мукой сердечной.
- Любый мой... я скоро ... дождись...
Наклонилась низко, губами едва слышное дыхание поймала, прикоснулась своими губами к его, сухим и горячим. Сглотнула слезы, еще раз окинула взглядом лицо любимого. "Ах, если б могла я от смерти тебя заговорить!.." Повернулась и вышла быстро.
Боялась Алена, что заплутает в ночных лесах - в темноте-то все иным представляется, ночь-оборотень меняет все. Да и не была Алена ни разу у того омута, даже с Велиной, хоть вроде все дальние и ближние места вдвоем ни по одному разу исходили... Теперь Алена совсем одна была, наедине с ночью, лесом, с тревогами своими. Даже луна отказалась спутником ей быть - поспешно закатилась, задернулась плотными, темными облаками. Мрак владел миром, и кажется, ничего кроме него и не было боле: леса стояли, будто немые - и филин не ухнет, и волки не взвоют, даже листья не залепечут. Живности лесной ночной Алена как-то и не боялась. Толи верила, что до омута невредимой доберется, толи страха бесполезного до себя не допускала. Дороги не знала и не видела - то через луга бежала, то вдруг в чащобе сплетенной оказывалась и рвалась напролом, оставляя на сучках клочья одежды. Куда рвалась, бежала куда? А в ту сторону, куда глядеть опасались, ежели об Русалочьем омуте речь заводилась. Вот в ту сторону теперь и торопилась Алена.
Как ни сбилась, кружить не начала - подивиться можно. Только вдруг, сквозь тяжелые, колючие еловые ветви продравшись, очутилась на узкой полоске берега.
Лежал перед Аленой омут. Недвижная водяная гладь лоснилась странным черным маслянистым блеском. Показалось Алене, что это глаз, и смотрит он на нее с холодным бесстрастием, без удивления и любопытства. Спине холодно стало, так, будто кто сзади встал, и дыхание его промозгло было, как осеннее ненастье. Нестерпимо оглянуться потянуло, но Алена вперед, к кромке воды шагнула.
- Вот, пришла я до сроку... Беду свою тебе принесла и надежду последнюю... О помощи молю... Пособи, надоумь...
Не всплеснет вода, и даже камыши молчат - все запечатано страхом, оцепенело, и только она один на один не то с омутом лесным, не то с чем-то живым и непостижимым.
Алена на колени опустилась.
- Прости, не гневайся, что тревожу в неурочный час, только мне больше не к кому. Горе дорогу указало. Откликнись на мольбу мою, услышь и помоги. Научи, как спасти мне Ивана?
