Сергей Литовкин - На флоте бабочек не ловят (Рассказы соучастника)
- Я думаю, - сказал механик, - что Мишка зря так надрывается. Он, как носитель боевой медали, пройдет в академию вне конкурса без всяких проблем.
(Медаль "За боевые заслуги" Врубель получил за участие в разминировании Суэцкого канала после арабо-израильских разборок. Несколько раз мы пытались выведать у него особенности боевых заслуг, за которые он награжден, но безуспешно. Единственный раз в состоянии легкого подпития он грубо обругал обе противоборствующие стороны. Его слова о том, что стадо баранов эффективнее и грамотнее своим дерьмом создает минную угрозу остались нерасшифрованными.)
- Ничего ты не понимаешь, - ответил артиллерист Виктор, - наличие медали надо тщательно скрывать до последнего момента заключительного подведения итогов работы приемной комиссии.
Виктор дважды поступал в академию и знал в этом деле толк. Он был уверен, что не прошел из-за сомнительной национальности родственников по линии жены. Его готовность снова пытаться штурмовать вершины наук пугала и настораживала командование бригады.
- Почему это? - Встрял в разговор сам Михаил.
- А потому, что медалисты ставят комиссию в затруднительное положение. Представьте: в день окончательного формирования списков лиц, зачисленных на учебу, поступает указивка сверху - принять еще Петрова, Сидорова и Пупкина. Надо кого-то вычеркнуть. А этот кто-то - кавалер "ЗБЗ". Вне конкурса, выкидывать нельзя. Комиссия - в ауте. Единственный способ состоит в отсеве медалистов еще на этапе медкомиссии или, даже, при отборе на флотах.
- И что же делать?
- Медаль держать в рукаве до последнего, как козырную карту, а для введения мандатной комиссии в заблуждение размахивать перед ее глазами какой-нибудь хреновиной, вроде почетной грамоты или статьи в газете "Стой! Кто идет?", посвященной отличнику БП и ПП капитан-лейтенанту Врубелю.
- Что за газета? - механик сделал круглые глаза.
- Так сухопутчики называют свои окружные печатные органы. А наша флотская, "Флаг Родины", ничем не хуже. - Виктор был доволен произведенным эффектом. Наконец-то пригодился его жизненный опыт.
После некоторых размышлений и обсуждений предложения артиллериста были приняты и Миша сел переписывать характеристики и анкеты, выкидывая отовсюду упоминания о награде. Для создания дымовой завесы решено было отправить в газету статью об отличнике Михаиле. Корреспондентского опыта ни у кого не было. Однако, доктор Евгений предложил мою кандидатуру, ссылаясь на то, что научному работнику - МНСу, это ближе и доступнее. Он намекнул на то, что мне предстоит еще писать диссертацию и надо набираться опыта. Я начал отбрыкиваться, но когда Виктор выразил сомнение в моих способностях ( "Куда ему, салаге?"), согласился. При этом, было заключено пари о том будет, или нет опубликована моя статья. Мы с Витей, как положено, поспорили на бутылку. Остальные присутствующие и разбивающие сделали свои ставки. Мишка поставил на меня три бутылки коньяка против канистры шила механика.
* * *
В течение нескольких последующих дней я метался между своим экспериментальным локатором и мостиком. Стояла задача - выйти на визуальный контакт с авианосцем и доложить наверх о его местонахождении. Все имеющиеся данные указывали, что надо следовать на юг. Мой прибор - показывал на запад. Командир почесал затылок и приказал идти на юго-запад. Двое суток я спал урывками, постоянно пытаясь уточнять режимы работы капризного прибора, но он упорно показывал не туда, куда все остальные. Даже мичман Валя проникся идеей и нес вахту у экранов, не высказывая отвращения. Наконец, мы вышли в точку, из которой невозможно было провести среднюю линию. Пути - диаметрально противоположны.
- Куда, - спросил командир, с подозрением глядя на меня.
- Курс - триста тридцать, - ответил я, пытаясь сообщить максимальную уверенность своему голосу.
- Рукой покажи, - уточнил командир.
Я вытянул руку в направлении северо-запада.
- Ну, Ну, - произнес он и скомандовал: - Курс - триста тридцать.
На этот раз - повезло. Прибор оказался удачным, но лавры достались мне. Всегда бы так. Теперь командир всерьез относился к моим словам. А я вынужден был себя сдерживать, что бы непродуманным заявлением не подорвать доверия к себе. Тяжелая ситуация.
* * *
Наступило время написания репортажа о Врубеле. Чего только я не придумывал. Собирал мнения всех офицеров и мичманов. Брал интервью у матросов. Заставлял Мишу рассказывать о семье, детстве и любимых фильмах. Фотографировал его в различной обстановке. Нашел трех матросов - любителей рисовать и, вместе с ними, сделал несколько зарисовок ком. БЧ-3 за работой. Взял у доктора справку о сделанных ему прививках и общем состоянии здоровья. После того, как я попытался отобрать у него письмо из дома и фотографию жены, он стал от меня прятаться. Когда через неделю мы встретились с танкером, следующим в Севастополь, я передал с почтой два экземпляра баллады о Врубеле. Там было все, что только возможно собрать на корабле, с художественными иллюстрациями, фотографиями, протоколами и выписками из вахтенного журнала. Моей особой гордостью был, найденный у Миши в кармане, билет на симфонический концерт, который он не смог посетить из-за выхода корабля в этот день на БС. Он на этот концерт идти, все равно, не хотел, но жена всучила ему билет насильно. Свой долг я выполнил. Такую статью нельзя было не опубликовать. Подписал я все это: - Ваш военно-морской корреспондент (сокращенно Военморкор), звание и ФИО.
* * *
Не прошло и четырех месяцев, как мы вернулись в родную базу. Я был настолько умотанным, что не узнал жену и дочку, встречавших корабль на Минной стенке. Когда мы швартовались Мишка показал в сторону причала и, причмокнув, сказал,
- Глянь-ка, какая женщина симпатичная с ребеночком, там, левее оркестра.
Михаил давно хотел завести детей и был неравнодушен к таким картинам.
Я пробежался взглядом по всем встречающим и констатировал:
- Моих нет.
Оказалось, Врубель показывал, как раз, на моих, что выяснилось уже на причале, когда я пытался пройти мимо, не отзываясь на оклики. Сейчас сказали бы - крыша поехала.
Мое семейство было замечено и командиром. Он прислал на причал вахтенного и пригласил жену осмотреть эсминец и условия нашей службы и быта. Пока она с маленькой дочерью на руках поднималась на корабль, по каждому борту пробежали мичмана и предупредили матросов о временном запрете на матерную лексику. Жене запомнились крайне испуганные лица матросов, неожиданно появляющиеся в иллюминаторах и проходах. Я показал ей соседскую каюту, моя была совершенно непрезентабельна. Командир лично нас проводил. Такой высокой чести я не ожидал. Спасибо локатору и вере в технический прогресс.
* * *
В Доме Офицеров я трижды пролистал подшивку газеты "Флаг Родины" и только на четвертый раз - обнаружил заметку за своей подписью. В четырехсантиметровом квадратике сообщалось, что хорошо руководит БЧ-3 на боевой службе каплей Врубель, а будет - еще лучше, когда закончит академию, куда его направляют командование и партийная организация. Ни хрена себе - статейка, подумал я, осторожно выдергивая газету из подшивки. Тем не менее, победителей - не судят. Пари я, несомненно, выиграл, что и подтвердилось соответствующей расплатой на эсминце между участниками и свидетелями пари. Пили вшестером несколько дней в свободное от отдыха и службы время.
* * *
После похода командира перевели на берег каким-то полномочным руководителем по боевой подготовке. Встретил я его, однажды, на двенадцатом причале в мрачном состоянии духа. На мой вопрос:
- Не стала ли причиной ухода дурная примета - женщина на корабле?
Он невесело рассмеялся и сказал:
- Я знал, что ухожу и мог себе кое-что позволить. А жене - привет.
Как дорогую реликвию, храню я корешок почтового перевода на сумму один рубль четыре копейки от редакции флотской газеты. Это - мой гонорар за заметку о Михаиле Врубеле. Выполняя наш хитроумный план, он поступил в академию, что косвенно указывает на правильность выбранной стратегии. Помог ли мой военморкоровский труд? Не знаю. Но, уж точно, - не повредил.
ДОБРО НА СХОД
(Лица, события и обстоятельства изменены, но факты, несомненно, имели место быть)
Этот военный госпиталь - один из лучших. Двухместные палаты со всеми удобствами. Отличный спортзал с тренажерами. Всякие чудесные аппараты для физиотерапии. Мечта. Нет только телефонов в номерах, они водится в генеральских люксах. Строго говоря, госпиталь - не совсем госпиталь, а реабилитационный центр. Поэтому, условия - получше, а психологов и психиатров - побольше. Занесло меня сюда в девяносто шестом, когда я написал рапорт с просьбой об увольнении со службы по болезни. Прослужив к тому времени почти тридцать лет, я давно готовил себя к этому шагу, но оттягивал окончательное решение. Уже изрядно подзабылась бурная флотская молодость, а моей последней деятельностью было руководство небольшой группой офицеров центрального аппарата, осуществлявших координацию научных работ в одной неширокой, но плодотворной полосе оборонных исследований. Конечно, здорово донимал радикулит и периодически вылезали всякие болячки, но если бы не полное отсутствие всяческих перспектив я бы еще потерпел и не спешил. Последнее самое решительное решение мне удалось принять после окончания работы над формулировкой особенностей текущего момента. Вот она:
