Наум Фогель - Капитан флагмана
- Молодец! - И, обращаясь ко всему классу, добавил: - Вот как надо, друзья! - Наклонился над журналом, вывел отметку. - Пять! Жаль, не существует большего балла.
- И у тебя пятерка, - сказала Галине во время перемены сидевшая на соседней парте русоволосая девушка, большая мастерица по движениям руки преподавателя безошибочно распознавать оценку.
- Не может быть! - вырвалось у Галины.
- Почему не может? - насмешливо спросила девушка. - Ты ведь Бунчужная. Принцесса. Попробовал бы он поставить меньше. Директор его живьем съел бы. С потрошками.
Губы у Галины задеревенели. В горле пересохло. Однако она сдержалась, ничего не сказала. А та продолжала:
- Девочки! Она ничего не знает. Она святая, девочки. Она даже представления не имеет, что ее отец, директор судостроительного, шефствует над нашей школой. Она не знает, что и краску для полов, и линолеум для классных досок, даже мебель для учительской раздобыли на этом заводе милостью ее папаши.
- Ты дура, дура! - бросила Галина и, чтобы не расплакаться, выбежала.
Она знала, что ее любят в классе. Любят искренне. И не за то, что она дочь Бунчужного, а потому, что простая, может быть немного своевольная и гордая, но в общем очень искренняя девушка, готовая за друзей в огонь и воду... Однако она была уже достаточно взрослой, чтобы не понять правды. Ей и Мише Богушу - одинаковая оценка! Гадко, гнусно!
На следующем уроке физики, когда все уселись и слышно было только, как шелестят страницы классного журнала, Галина поднялась и громко, может быть излишне громко, спросила:
- Какую отметку вы поставили мне в прошлый раз?
Преподаватель, подняв свою круглую, начинающую лысеть голову, удивленно посмотрел на Галину и ответил:
- Пятерка у тебя, Галочка. Не беспокойся, пятерка.
- Это нечестно, - произнесла она и, отвечая на удивленный взгляд педагога, добавила: - Я не заслужила.
- Что же надо было тебе поставить? - спросил физик.
- Не знаю. Знаю только, что пятерку не заслужила. И вы переделаете, добавила она решительно.
- А если нет? - спросил ее преподаватель, стараясь шуткой скрыть охватившую его неловкость.
- Я пойду к директору.
- Вот как? - произнес преподаватель все в том же насмешливом тоне. Директор у нас очень милый человек, и мне вовсе не хотелось бы огорчать его. Хорошо, уладим дело полюбовно. Двойка тебя устраивает?
В классе засмеялись. Галина поняла, что ставит себя в смешное положение, но от этого чувство протеста только усилилось.
- Двойки я не заслужила. Я знаю материал, но не на "отлично".
Кто-то позади Галины прошептал громко:
- Вот балда!..
- Если на тройку переправлю, не возражаешь?
- Не возражаю, - уже со злостью, еле сдерживая слезы, ответила Галина и села.
Вечером отец спросил:
- Ты что это преподавателям дерзишь?
- Кому я дерзила?
- С физиком на уроке торговлю завела. К чему это? Или забыла, чья дочь?
- Не забыла. Директора судостроительного, благодетеля нашей школы.
У них тогда вышел серьезный разговор. Отец согласился: она поступила правильно. Она не нуждается в поблажках. И это хорошо, когда у человека гордость. Но такие вопросы надо решать иначе. Можно ведь было зайти в учительскую и там поговорить. Или после урока, но не при всем классе. А теперь... Вся школа гудит.
- А мне надо было при всем классе, - сказала Галина. - И что по этому поводу болтают в школе, мне плевать. Не хочу никаких поблажек. И хочу, чтобы об этом знали все. Все! И так будет всегда. Всегда!
Отец посмотрел на нее непривычно суровым взглядом и, не промолвив больше ни слова, ушел к себе.
Нет, она любила отца. Любила и уважала. Прислушивалась к его советам. Но чаще поступала самостоятельно, на свой страх и риск.
Тарас Игнатьевич настаивал, чтобы она пошла в кораблестроительный, стала конструктором. Строить корабли - самое почетное дело. Но ей нравилась медицина. И она подала заявление в медицинский. Не прошла по конкурсу. Отец предложил ей работу оператора в информационно-вычислительном центре. Интересно ведь. Но Галина пошла в больницу. Санитаркой.
- Не передумаешь?
- Не передумаю! - ответила Галина. - Ты ведь тоже корабелом стал не после института. Я же знаю: дедушка хотел, чтобы ты врачом стал, а ты на завод - простым слесарем. Даже из дому ушел. Школу бросил. Перебрался в общежитие, хотя у дедушки такой дом. А ведь тебе тогда было всего пятнадцать лет.
- Четырнадцать, - засмеялся Тарас Игнатьевич. - Ладно. Если решила в медицинский, то и впрямь лучше начинать с больницы. И санитаркой.
Она стала работать санитаркой. Нелегко было. Не ахти какая радость больных перестилать да подсовы таскать. Но Галина добросовестно выполняла все. На следующий год поступила-таки.
Тарасу Игнатьевичу нравилась эта самостоятельность Галины. Только вот замужеством ее был недоволен. Он представлял себе зятя совсем другим молодым, энергичным, неутомимым, как Лордкипанидзе. Он никак не мог отделаться от ощущения, что Сергей Гармаш "охмурил" Галину. Какая-то вертихвостка не захотела жить с ним, а Галина "подхватила".
- Я его люблю, - сказала она. - Неужели ты не понимаешь, что я люблю его. И это - до смерти.
- До чьей смерти? - спросил он, пытаясь иронией скрыть свою досаду.
- До моей. Даже если это произойдет в девяносто лет. И если с ним случится что-нибудь страшное, непоправимое... После него мне никого не нужно.
- Громкие слова.
- Ты никогда не любил, - сказала она страстно. - Пойми ты, он - во мне. Да, человек может войти в другого и раствориться в нем, оставаясь рядом. Он - только хорошее, доброе, самое лучшее из всего, что вокруг. - Она увидела его глаза. Спокойные, чуть насмешливые. И замолкла. Вот сейчас его губы дрогнут в улыбке, умной, ласковой, но снисходительной и потому нестерпимо обидной. - Нет, ты никогда не знал настоящей любви, - голос ее уже зазвенел. - И мне жаль тебя. До слез. До кома в горле.
Насмешливые огоньки в его глазах погасли.
- Это у тебя из книг, - сказал он жестко. - "Растворенный в себе и находящийся рядом... И жалость - до слез, до кома в горле". Ты меня жалеешь, а я, знаешь, о чем думаю?.. Дай бог тебе такую любовь, какая выпала на мою долю.
Она сразу овладела собой, сказала тихо, спокойно:
- Прости меня, - и добавила: - Свадьба через две недели. Надеюсь, ты будешь?
- Совсем взрослая... - с печальной задумчивостью произнес Бунчужный. Буду, конечно, - сказал он нерешительно, - если... ничего не помешает.
На свадьбу он не пришел - уехал по срочному вызову в Москву. Галина никак не могла отделаться от мысли, что эта "срочная командировка" была придумана.
Формально отношения отца и Сергея были хорошими. Однако Тарас Игнатьевич так и не выбрался к ним в гости. Нет, после того памятного разговора с дочерью Бунчужный ни разу не обмолвился плохим словом о Сергее. Иногда звонил. Если к телефону подходил Сергей, Тарас Игнатьевич вежливо здоровался, обращаясь к нему на "ты", и просил позвать к телефону Галину. А когда ее не было дома, заканчивал разговор суховатым "извини уж". Встречаясь со своим зятем на улице или на каком-нибудь совещании, Тарас Игнатьевич всегда подходил к Сергею первым, крепко пожимал руку, произносил несколько ничего не значащих слов. Лицо его при этом оставалось деловым, без намека на лицемерную улыбку или родственную привязанность. Чтобы у окружающих создавалось впечатление о добрых, товарищеских отношениях с зятем, вполне достаточно было и этого приветствия, и тех слов, которые он говорил во время рукопожатия... Впрочем, он и к дочери своей, и к жене, да и к другим родственникам никогда не проявлял чрезмерной нежности. Галина давно смирилась с этим. Ничего не поделаешь, отец ее - человек деловой, вечно занят, вечно озабочен. Он мог уехать в командировку на несколько дней бог весть в какую даль, ограничившись коротким звонком кому-нибудь из домочадцев. И в заграничную командировку уезжал без торжественных сборов. Звонил домой, просил собрать чемодан, наспех переодевался и, даже не присев на дорогу, уезжал. Иногда на три-четыре недели. И, возвратившись из такой командировки, переодевался и, поев наспех, уезжал на свой завод. В общем, он хороший. Немного не похожий на других - и только. И его отношение к Сергею тоже связано с этой особенностью. Мама - совсем другое дело. Сергея она приняла сразу будто родного.
Действительно, при малейшей возможности Валентина Лукинична приходила в гости, любила посидеть у них, отдохнуть. Она охотно беседовала с Сергеем о трудностях школьной работы, о программах, которые почти каждый год меняются, о чрезмерной нагрузке, сетовала по поводу того, что в школе больше занимаются обучением и так мало остается времени для воспитания. Сергей любил Валентину Лукиничну за мягкий характер, своеобразную мудрость и еще за то, что она была матерью Галины. Его любовь к Галине распространялась на всех, кто был ей близок. Иногда, поболтав немного, Валентина Лукинична принималась за уборку, беззлобно ворча что-то по адресу дочери, которая и представления не имеет о домашнем хозяйстве, не знает, что такое семейный уют... Галина смеялась. Уют, хозяйство... Какое это хозяйство. Во всех комнатах паркет. Они натирают его раз в месяц. Больше и не нужно. И мебели у них совсем немного. Только самое необходимое. Даже безделушек нет. Сергей терпеть не может безделушек.
