Ион Чобану - Мосты
Дедом Петраке пугают и непослушных девушек:
- Выдадим тебя замуж за Петраке-простака.
Полоть целый день на делянке семьи, с которой хочешь породниться, бок о бок со своим дедом-голодранцем и одновременно мечтать о самой красивой девушке в Кукоаре... Нет большей муки на земле! Об этом я думал, пока мы бегали и озорничали по дороге на виноградник. Дурачились мы слишком долго и прибыли гораздо позже, чем Георге Негарэ. Тот, видимо, не щадил ни лошадей, ни подводы. Так называемые ветераны уже распределили ряды и принялись за дело. За ними оставалась черная взрыхленная земля, на которой и кусты выглядели красивей.
Мы тоже кинулись к винограднику да с таким шумом, что все холмы зазвенели.
- Эй вы, молодцы! - послышался голос Негарэ. - Слышите, как стонет бурьян? Плачет, слезы текут в три ручья. Вы его не увечьте - режьте под корень. Чтобы завтра не пришлось снова полоть.
Старшие полольщики долго еще насмешничали: мод, эта молодежь больше смыслит в других вещах... Они, мол, загребут тяпкой немного землицы под кусты, чуть разрыхлят - и готово, хватит.
Мы огрызались, как могли. Больше налегали на тяпки, а то еще скажут, что мы, краса и гордость деревни, отстаем от этих старых развалин... Теперь никому бы и в голову не пришло, что они приехали на подводе на полчаса раньше нас, ничуть не умаявшись в пути.
Из старших полольщиков, пожалуй, самым ловким оказался сам Негарэ. Нынешней весной он купил новую тяпку, огромную, как дугообразная заслонка печи. Приладил к ней белый черенок из явора - любо смотреть.
- Сама идет, как плуг царя Соломона, - не мог нахвалиться Негарэ.
- Идет, идет... начал уже хвастать! - проворчала его жена.
- А почему и не похвастать? - Он взмахнул широко, задел и ряд тетушки Ирины.
- Идет, идет жена! С такой тяпкой даже без еды целый день проработаешь.
- Ну, хвастай, хвастай. Посмотрела бы я на тебя без еды!
Об инструменте Негарэ переговаривались и полольщики-ветераны.
- Да, кум, ваша тяпка и в самом деле... ну, как сказать получше... как плуг Соломона мудрого. Если вовремя будет дождь, цены ей нет. А черенок-то каков! Прямо как ручка из примарии... писать с ней, и только!
Трудно, что ли, чтобы тебя хвалили! Дай только понять, что любишь похвалу. После двух выпитых дома кружек вина кровь у Негарэ заиграла. Было утро. Были свежие силы. Все похваливали его. И он так работал, что оторвался от других и ушел далеко вперед.
Но и молчаливый дед Петраке не слишком отставал. Некоторое время, как говорится, наступал Негарэ на пятки, потом догнал его. Тяпку старику сработал цыган, сельский коваль. Весила она несколько килограммов, была так тяжела, что можно было даже не нажимать на черенок: тяпка отваливала пласты земли, как лемех плуга.
Подобно маленьким детям, дед Петраке не любил ни похвал, ни хулы. Но и не мог позволить, чтобы кто-то обогнал его на прополке или косьбе. Во время работы ни с кем не переговаривался. Да и не смог бы, даже если бы захотел. Кто услышит сиплый голос, похожий на шипение гусака? Злые языки говорили, что дед Петраке пострадал вовсе не от немецких газов. Он, дескать, пил купоросный раствор, серную кислоту, чтоб увильнуть от войны. Другие пришли же с войны с неповрежденным голосом, а он не довоевал до конца, вернулся с галушкой в глотке. Спешил домой, чтоб застать Ирину незамужней? Или попросту испугался шальной пули? Есть же разные дезертиры. Что только про них не рассказывают! То одного расстреляли - прикладывал к ноге волчьи ягоды, то другого - напился керосина...
Что привязывает деда Петраке к хозяйству Негарэ? Работает на него круглый год, никогда не требует мзды. Село недоумевало: как это может быть? Потом решило: старик - простак из простаков. Дурак дураком!..
Негарэ не очень прислушивается к пересудам кумушек. Старик - тем более. Своего хозяйства у него нет. Ни земли, ни детей, ни теплого очага. Все лето не покладая рук работает у Негарэ. Зимой же носа не показывает, как медведь. Изредка, по праздникам, я приношу ему кое-какую снедь, одежду, чтобы мог согреть свои старые кости.
И вот теперь дед Петраке со своим цыганским плугом догнал Негарэ. Тот его спрашивает о чем-то, старик не отвечает, знай делает свое дело...
Мы тоже не ударяем в грязь лицом. Вот из-за виноградных кустов показываются еще две тяпки - моя и Митрина. Слева, на несколько кустиков позади, идет Вика. Время от времени я своей тяпкой ударяю несколько раз по ее ряду, Митря, работающий с другой стороны, тоже - и Вика держится почти вровень с нами.
Теперь полольщики рассеялись по всему винограднику. На гребне холма мы нагоняем Георге Негарэ, и только дед Петраке прямо-таки непобедим. Конечно, обрабатывает только свой ряд - нет возле него девушек, которым надо помочь. Да если бы и были...
Изо всех сил орудует сапой Петраке. А когда наклоняется, только кусты его и спасают от людских взглядов.
Когда он выходит из тени и, склонившись, полет вручную бурьян у виноградной лозы, Митря кричит мне:
- Взгляни-ка, Тоадер, на старика! Два дела одновременно делает: и полет, и взвешивает гроздья на полушариях. Ну и безмен же у него!
Смотрю и заливаюсь краской от стыда. Вика берет горстку земли и швыряет в брата - бесстыдник! У старика треснули брюки сзади, а он шутит...
Иногда его шутки долетали до ушей деда Петраке. Случалось, после этого он не выходил на работу, а Митря получал от папаши свою порцию трепки, и старик снова возвращался в ярмо.
Сегодня он не слышал - Митря работал слишком далеко.
Чтобы как-то задобрить меня, Митря надумал Вот что: повесил свою шляпу на виноградный тычок и сказал тихонько:
- Давай сбегаем покурим!..
- А я знаю, куда вы удираете! - вдогонку крикнула Вика.
- Знаешь, так не каркай.
Митря показал Вике жестом, как откручивают голову кудахчущей курице, и мы вдоль ряда побежали в низину. Ах, как далеко тянется виноградник Негарэ! Мы долго брели, пока добрались до рубашки, накинутой на куст у края виноградника. Стали жадно затягиваться одной сигаретой. Чтобы она не слишком быстро горела, Митря смачивал ее слюной, и огонек полз медленно, ровно. Мы растягивали удовольствие, если так можно назвать вдыхание влажного едкого дыма в этот жаркий день, когда даже виноградные листья сворачивались трубкой.
Выпустив из носа последние остатки дыма, вернулись мы на свои места.
- Кажется, нас уже перегнали... Как думаешь?
- Откуда мне знать! Может, и перегнали.
- Эх, Тоадер, да не будь ты таким мямлей!..
- Что же мне делать? Хватать людей за горло?
- Нет... хватать девушек в объятья! Хе-хе. На твоем месте я бы в лепешку расшибся, а Вика бегала бы за мной. Давай похитим ее... как-нибудь ночью! Заткну ей рот паклей и притащу в мешке к тебе. Сам черт не узнает.
От Митри всего можно ожидать. Я пошел на попятную: то-се, и возрастом не вышел, и вообще не след...
- Продли, господи, мою болезнь, пока не созреет виноград! усмехнулся Митря. - Но девушки-то созревают раньше, им ждать неохота... Я нынешней осенью женюсь. Всем чертям назло. Надоело гнуть спину у отца. Лучше гнуть спину на самого себя.
Митря рассуждал здраво. К тому же на него был записан громадный дом, построенный родителями. Всю зиму они воровали бревна из казенного леса, постелили полы, обшили потолочные перекрытия.
Мы кончили свои ряды. Натерли руки зеленым виноградом, чтобы смыть запах папиросного дыма.
На многое способны парни. Говорят, они даже черта изгнали из кувшина, висевшего на жерди. Маленький чертик Микидуцэ подсматривал оттуда за хороводом, и парни стали швырять камнями в кувшин. Разбили дьявольское веселье. Я не раз слышал эту сказку и, честно говоря, понимал, что она с намеком. Но если б мне кто-то сказал, что этот кувшин разбил именно Митря, я бы спросил, не задумываясь:
- А отец его знает?
И неспроста спросил бы: Георге Негарэ бил своего отпрыска смертным боем. И чем сильней становилась расправа, тем озорней - Митря.
Теперь он подтолкнул меня локтем и, приложив палец к губам, зашептал:
- Тише, чтобы не учуяла... сейчас увидишь.
Он шел на цыпочках, мягко, словно рысь. Добравшись до конца ряда, наклонился, словно собираясь выполоть сорняк возле виноградной лозы.
- Ну, что скажешь, Тоадер?
А что тут скажешь? Вон до чего додумался: вставил карманное зеркальце между пальцами правой ноги и толкал меня - посмотри! Вике и в голову не приходило, что она работает как раз над зеркалом.
- Ну, отвели душу? Дым над вами висел, как облако.
- Потише, как бы отец не услышал.
- Все полольщики смеялись.
- Нас засекли?
- Разумеется.
- Беда!
- Надо было побежать в другой виноградник.
- Эх, горе-курцы.
- Хоть ты не сыпь соль на рану.
- Повезло вам. Отца позвали в село.
- Как?
- Да так. Вместе с дедом Петраке. Опять следствие.
- Когда-нибудь оно закончится?
- Да, совсем затаскали деда Петраке. Скорей бы кончилось дознание! А ведь старик, пожалуй, готов пойти на двадцать лет в соляные копи, на каторжные работы, лишь бы Ирина была в добром настроении. Ведь стоит ей только захворать, как дед Петраке мгновенно теряет покой, места себе не находит. Если это зимой, весь день топит у нее печи, да так, что чуть не трескаются. Если летом, бродит по всем пустырям и залежам, выискивая татарник, анемон, полынь.
