Александр Саверский - Демиург
- Угу! Конечно, а чего бы ты еще хотела?
- Ой! Да что за глупые вопросы ты задаешь? Только душу травишь, - Лючия немного рассердилась, поскольку вопрос сына всколыхнул самое больное за последние годы: нет мужа, нет того, нет этого. Она встала и молча начала убирать со стола.
- Ладно, извини меня, ма, - понял ее состояние Фабио.
- Ничего, ничего, иди спать, - голос матери был снова мягким и ласковым, - мне еще гладить для Макфинли.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Фабио добрался до своей кровати и, свернувшись калачиком, начал думать.
ВТОРОЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.
Кто я?
Я зависла над горным пейзажем, обрамляющем небольшую долину: в прошлом, будущем или теперь?
Невысокие скалы разбросаны, как выпавшие зубы невиданных великанов, по лесистым склонам, скрывающихся за облаками вершин. В лесу буковые деревья, а в долине кипарисы - вот и разберись, где же это место - в Гималаях, Кордильерах или вовсе не на Земле.
Я спускаюсь ниже и попадаю в какой-то храм. Я знаю, что это храм, хотя здесь никто не молится, а группа людей что-то обсуждает. Внезапно я оказываюсь рядом с женщиной лет тридцати, черты лица которой словно изваяны в гипсе и сливаюсь с ней.
Кто я?
В правой руке у меня жезл, в левой чаша, на плечах белый плащ с капюшоном, который покрывает мои черные волосы. Головы всех присутствующих тоже покрыты, так положено.
Я не знаю этих людей, но женщина, которая теперь я, знает. Я могу лишь наблюдать за происходящим, не вмешиваясь.
Женщина в гневе и заражает своей эмоцией меня. Люди, сидящие вокруг, один за другим высказывают то, что нам не нравится.
- Они должны быть наказаны, - произносит капюшон, из под которого твердо смотрят синие глаза и торчит окладистая, рыжеватая борода, - сколько можно терпеть их распущенность и кровь? В свое время Моисей наказал евреев за меньшие прегрешения.
- И что же? - твердо, со сталью в голосе отвечаем мы, - разве страх научит людей миру и любви? Может, именно поступок Моисея наложил на народы богобоязнь, вместо того, чтобы привить им любовь к Богу!
- Любовь? - синий взгляд становится ироничным, - можно поговорить и об этом. Например, о любви Христа.
- И чем же вас не устраивают высокие чувства Мирового Учителя? - мы становимся колючими.
- Лично меня устраивают, - без тени смущения парирует борода, но есть мир, который воевал при Моисее, проповедовавшем богобоязнь, и продолжает воевать после Христа, заповедавшего любовь. Это - факт, мало зависящий от меня.
- Вот и жаль! - вскидываемся мы. - Каждый сидящий здесь имеет определенную миссию по отношению к народам Земли. Это означает, что народы страдают, если кто-либо из нас не выполняет этих самых миссий. Так кого же я должна наказывать: вас, расписывающихся в своей беспомощности или народы, страдающие от вашей безответственности?
Откуда-то слева доносится мелодичное:
- Не стоит гневаться, сестра. Ведь и ты имеешь свою миссию, которую сейчас отказываешься выполнять. В чем же ты обвиняешь нас?
Мы смотрим в темные глаза изумительно красивой женщины: у нее аккуратный прямой нос, тонкие ноздри, высокий лоб, прячущийся по капюшон и идеальный, чувственный рот. Мы даже ощущаем запах фиалок, так она свежа, но сейчас не время для симпатий, и мы произносим:
- Я могу исполнить свою миссию, но вы все знаете, что это крайняя мера, за которой только пропасть и разрушение. Не останется ничего, все придется начинать заново. Вы этого хотите?
В храме повисает тишина, и мы молчим некоторое время, давая остальным подумать, а затем заканчиваем:
- Прошу всех, кто согласен со мной, поднять руки.
Только три руки, включая мою, из двадцати четырех, подняты. Мы проиграли, ибо здесь не бывает воздержавшихся. Ярость клокочет, грозя переполнить чашу внутреннего терпения, но мы сдерживаемся, и быстро выходим на улицу.
Нас догоняет невысокий мужчина в коричневой рясе. Он ниже нас по рангу, но мы всегда прислушиваемся к нему, ибо он старше и качал нас еще в люльке.
- Чего же ты ждала, дочь? Все было известно с самого начала. Ни у кого из них, - его рука в широком рукаве указывает в сторону храма, не хватает мудрости, чтобы придать народам трансформирующий импульс, и поэтому они предпочитают уничтожить их, чтобы начать заново делать тоже, что уже умеют и выучили наизусть, но нам нужно нечто новое.
- Вот именно, - подхватываю я, - я чувствую тоже самое, но не могу убедить их в этой правильности.
- Но не можешь же ты делать работу за них.
Мы умолкаем пораженные: такая мысль не приходила нам в голову. Определенный порядок в Иерархии Сознаний четко разграничивал полномочия и функции ее членов, но встать над всем этим означало....
Видя мое замешательство, мужчина продолжает:
- Используй крайнюю меру, дочь. Обратись к Отцу, пусть он разрешит твои сомнения.
Наши глаза вспыхивают надеждой, и мы быстро возвращаемся в храм, где все еще сидит большая часть совета.
- Я решила воспользоваться своим правом апеллировать к Духовному Отцу. Пусть Он решит наш спор, - и, не дожидаясь ответа, я выхожу снова, начиная подниматься к одной из скал, маячащих впереди. Тропа, по которой я иду, протоптана только мной. Никто не вправе ходить сюда, но я имею право ходить по любым тропам в округе.
Кто же я?
Через час мы на месте и падаем в молитве на колени. Я ощущаю колоссальные потоки психической и нервной энергии, сконцентрированные в теле женщины в белом плаще. Я впервые ощущаю разницу между нами. Я не выдерживаю напора неведомых мне сил. Вокруг все начинает гудеть, как в аэродинамической трубе.
На скале, у нас над головой появляется сияние, которое все усиливается по мере того, как увеличивается гул внутри нас. Долина начинает кружиться перед глазами, сознание затуманивается, и в тот миг, когда я слышу голос, идущий откуда-то сверху, еще не разобрав ни слова, теряю сознание....
ГЛАВА 2.
Малыш Фабио зевнул и сладко потянулся на кровати. Солнце все еще карабкалось по противоположным склонам гор, и в спальне было довольно сумрачно, но к этому в долине привыкли.
Вскочив с кровати, малыш побежал к реке, холодным потоком несущейся с ближайшего ледника. Взрослые сделали здесь небольшой бассейн, отгороженный проволочным забором, чтобы дети могли без риска для жизни, купаться. С разбега прыгнув в ледяную воду, Фабио как всегда сначала ощутил, что дышать стало нечем, но через мгновенье организм бурно погнал по жилам горячую кровь, и, выбравшись на берег, малыш ощутил прилив жизненных сил.
Вернувшись в дом, он обнаружил на плите завтрак, заботливо приготовленный матерью, которая уже ушла делать покупки для семей Хенинксов и Макфинли.
Уже несколько дней Фабио носил в себе тайну "Демиурга", он никому не говорил о нем и не включал его, он думал. Сначала малыш хотел облегчить жизнь себе и матери, но потом подумал, что это эгоизм и слишком мелкая задача для волшебной палочки, хотя матери он все же рассчитывал помочь. Он мог бы, наверное, вернуть отца, но пирамида своим шквалом информации научила его осторожности, и возвращение человека представлялось ему не самой простой из проблем. Кроме того, как объяснить окружающим, что человек, которого все давно похоронили, неожиданно появляется среди живых. Такие вопросы ставили малыша в тупик, и он все еще не мог решить, с чего начать.
Впрочем, именно на сегодня он назначил дату, когда отступать было уже некуда, иначе в дальнейшем, ни о каком уважении к себе не могло быть и речи. Это тем более было важно, что у мамы сегодня были именины, а значит, нужно было что-то дарить.
Именно поэтому, быстро поглощая свой завтрак, Фабио беспрестанно ерзал на табуретке, да так и оставил пол тарелки недоеденного супа, трусцой засеменив к сараю.
Вытащив "Демиурга" на свет божий, он включил его в сеть и сказал:
- Пирамидка, пирамидка, сделай так, чтобы мама сегодня нашла большой клад, - после чего малыш подождал несколько секунд, замерев как обычно, и выдернул провод из розетки.
Прошло полчаса, час - мама не появлялась. Фабио не думал, что ждать так тяжело. Он предполагал, что стоит ему пожелать, как все сразу же исполнится, но теперь, сидя на крыльце своего дома, он понял, используя запас знаний Охо, что словом "сегодня" он предоставил прибору возможность решать поставленную задачу в течение всего дня. Уточнять эту самую задачу малышу совсем не хотелось, поскольку это могло повлиять на качество ее разрешения. Оставалось ждать.
Лючия появилась только в три часа, когда измученный ожиданием Фабио, уже готов был снова воспользоваться прибором.
Услышав стук щеколды на калитке, малыш едва удержался от того, чтобы кинуться к матери с вопросом: нашла? Однако, увидев ее лицо и пустые руки, он чуть не заревел от отчаяния, хотя голос Пирса твердил внутри: еще не вечер, малыш.
Совладав с собой, Фабио нашел силы поздравить мать с днем рождения и казаться естественным, но вряд ли ему это удалось бы, если бы Лючия почти сразу же не отправилась в сад вкапывать какой-то столб, оставив сына ходить из угла в угол двора. И именно тогда, когда он уже всерьез засомневался в "Демиурге", из сада донесся едва различимый, изумленный голос матери.
