Андрей Тарковский - Сценарий фильма Зеркало
Что Вы называете гражданским долгом? Расскажите, пожалуйста, самый невероятный случай из своей жизни.
44
Как Вы думаете, опыт Вашей жизни был бы полезен для Ваших детей? Или Вы считаете его индивидуальным? Смогли бы Вы многое прощать талантливому человеку? Какую черту человеческого характера Вы определили бы как самую отвратительную? Вы не можете рассказать, что Вы делали, когда началась война? Что Вы почувствовали? Какая была Ваша первая мысль? Вам никогда не хотелось усыновить чужого ребенка? Необязательно, чтобы у него не было родителей, нет, а просто бы Вам захотелось иметь именно такого сына или дочь? Скажите, вот эти мальчик и девочка, они похожи на Ваших детей, когда они были в таком возрасте? Есть что-нибудь общее?
Комната автора. В комнате Наталья, автор и Игнат. Наталья. Ты хоть бы почаще появлялся у нас. Ты же знаешь, как он скучает. Автор. Вот что, Наталья. Пускай Игнат живет со мной. Наталья. Ты что это, серьезно? Автор. Ну ты же сама как-то говорила, что он бы хотел этого. Наталья. Тебе просто ничего нельзя сказать... Автор. Ты что, воображаешь, что все это я придумал для собственного удовольствия, развлечения. Давай без лишних эмоций спросим у него самого. Как он решит, так и... Кстати, и тебе будет легче. Наталья. В чем мне будет легче? Автор. Игнат! Наталья. Ты учебники собрал? Иди попрощайся с отцом. Автор. Игнат, мы с мамой хотели тебя спросить... Игнат. Чего? Автор. Может быть, тебе лучше у меня жить? Игнат. Как? Автор. Ну остаться здесь, будем жить
вместе... В другую школу перейдешь. Ты ведь говорил как-то маме об этом... Нет? Игнат. Что говорил? Когда? Да нет, не надо! Пауза. Наталья рассматривает фотографии Марии Николаевны. Наталья. Нет, а мы с ней действительно очень похожи. Автор. Вот уж ничего общего! Игнат выходит из комнаты. Наталья. А что ты хочешь от матери? Каких отношений? А? Те, что были в детстве - невозможны: ты не тот, она не та. То, что ты мне говоришь о своем каком-то чувстве вины перед ней, что она жизнь на вас угробила... что ж. От этого никуда не денешься. Ей от тебя ничего не нужно. Ей нужно, чтобы ты снова ребенком стал, чтобы она тебя могла на руках носить и защищать... Господи, и что я лезу не в свои дела? Как всегда.(Плачет.) Автор. Что ты воешь? Ты мне можешь объяснить?
Наталья. Выходить мне за него замуж или нет? Автор. За кого? Я хоть его знаю? Наталья. "Та ни-и!.." Автор. Он украинец? Наталья. Ну какое это имеет значение? Автор. Ну все-таки, чем он занимается? Наталья. Ну, писатель... Автор. А его фамилия случайно не Достоевский? Наталья. Достоевский. Автор. До сих пор ни черта не написал. Никому не известен. Лет сорок, наверное. Да? Значит, бездарность. Наталья. Знаешь, ты очень изменился. Автор. Так вот: бездарен, ничего не пишет. Наталья. Почему? Он пишет. Только не печатается. Автор. 0, вон полюбуйся, наш дорогой двоечник что-то поджег. Теперь меня оштрафуют. Наталья. Ты совершенно напрасно иронизируешь насчет двоек.
45
Автор. Вот не кончит он школу, загремит в армию! И будешь ты обивать пороги и освобождать его от службы! Причем стыдно будет мне. Это все плоды твоего воспитания, между прочим! Он не готов к армии. Кстати, ничего бы страшного с ним в армии не случилось... Наталья. Ты почему матери не звонишь? Она после смерти тети Лизы три дня лежала. Автор. Я не знал. Наталья. Ведь ты же не звонишь! Автор. Она же... Она же должна была сюда прийти в пять часов. Наталья. А самому первый шаг трудно сделать? Автор. Мы ведь сейчас об Игнате разговариваем, кажется. Не знаю, может быть, я тоже виноват. Или мы просто обуржуазились. А? Только с чего бы? И буржуазностьто наша какая-то дремучая, азиатская. Вроде не накопители. У меня вон один костюм, в котором выйти можно. Частной собственности нет, благосостояние растет. Ничего понять нельзя. Наталья. Ты все время раздражаешься? Автор. У одних моих знакомых сын. Пятнадцать лет. Пришел к родителям и говорит: "Ухожу от вас. Все. Мне противно смотреть, как вы крутитесь. И вашим, и нашим!" Хороший мальчик, не то что наш балбес. Наш ничего такого, к сожалению, не скажет. Наталья. Представляю себе твоих знакомых! Автор. А что? Не хуже нас. Он в газете работает. Тоже писателем себя считает. Только никак не может понять, что книга это не сочинительство и не заработок, а поступок. Поэт призван вызывать душевное потрясение, а не воспитывать идоло- поклонников. Наталья. Слушай, а ты не помнишь, кому это куст горящим явился? Ну, ангел в виде куста? Автор. Не знаю, не помню. Во всяком случае, не Игнату. Наталья. А может, его в суворовское училище отдать? Автор. Моисею. Ну... Ангел в виде
46
горящего куста явился пророку Моисею. Он еще народ свой там вывел через море. Наталья. А почему мне ничего такого не являлось?
Я видел все так отчетливо, стоя за кустом, шагах в десяти от них. А они, мальчишка и девочка, бегали по нашей неглубокой, тихой Вороне, как когда-то бегали по ней мы с сестрой. И так же брызгались и что-то кричали друг другу. И так же на мостках из двух ольшин полоскала белье мать и изредка, откинув упавшую на глаза прядь волос, смотрела на ребят, как когда-то смотрела на нас с сестрой. Это была не та, не молодая мать, какой я помню ее в детстве. Да, это моя мать, но пожилая, какой я привык ее видеть теперь, когда, уже взрослый, изредка встречаюсь с ней. Она стояла на мостках и лила воду из ведра в эмалированный таз. Потом она позвала мальчишку, а он не слушался, и мать не сердилась на него за это. Я старался увидеть ее глазами, и когда она повернулась, в ее взгляде, каким она смотрела на ребят, была такая неистребимая готовность защитить и спасти, что я невольно опустил голову. Я вспомнил этот взгляд. Мне захотелось выбежать из-за куста и сказать ей что-нибудь бессвязное и нежное, просить прощения, уткнуться лицом в ее мокрые руки, почувствовать себя снова ребенком, когда еще все впереди, когда еще все возможно... ...Мать вымыла мальчишке голову, наклонилась к нему и знакомым мне жестом слегка потрепала жесткие, еще мокрые волосы мальчишки. И в этот момент мне вдруг стало спокойно, и я отчетливо понял, что МАТЬ - бессмертна. Она скрылась за бугром, а я не спешил, чтобы не видеть, как они подойдут к тому пустому месту, где раньше, во времена моего детства стоял хутор, на котором мы жили...
1966 - 1972 гг.
Редакция благодарит Музей кино за предоставленные иллюстрации.
===================================================================== ======================================================================= К 100- летию КИНЕМАТОГРАФА
Александр Мишарин
"Работать было радостно и интересно"
Мы знакомы с Андреем Тарковским с 1964 года, последний раз я видел его в 1982 году. У нас разница в годах - он старше меня на 8 лет, и поначалу это была дружба старшего с младшим. Мы жили рядом, оба были в опале, оба сидели без денег... В тот период мы никогда не говорили о работе, просто дружили, хотя Андрей был режиссером "Иванова детства", а я писал, печатался и ставился в театрах. Но однажды, протянув свой опус, - это была моя повесть "Путеводитель по разрушенному городу", - я сказал: "Написал повесть, почитай, пожалуйста". Зная его строгий литературный вкус, я отдавал ее не без трепета. Он был прямолинеен, говорил, что думает, и я был готов услышать: "Что за глупости ты написал!" Когда я пришел к нему в следующий раз, на мой немой вопрос: "Ну как?", он воскликнул: "Почему мы раньше не работали вместе?!." ...Его реакция значила, что он принял мою манеру, мои мысли, мое мироощущение... Шли годы, но до нашей совместной работы было еще далеко. Пожалуй, переходным мостиком к будущему содружеству стал Томомас Манн. Мы загорелись экранизировать "Волшебную гору", и хотя работа не состоялась, но мостик был перекинут. Я познакомился с Андреем, когда он послеле "Иванова детства" отказывался даже от очень выгодных и престижных предложений, к примеру, от совместной постановки с США. Он насмерть стоял на своем, - на "Андрее Рублеве", но повсюду был отказ. Был даже срочный вызов к Л. Ф. Ильичеву, в то время секретарю ЦК КПСС, который спрашивал Андрея про его планы. Узнав, что фильм "Рублев" по срокам выйдет нескоро, - он, видимо, предчувствуя перемены (год-то был 1964-и), спокойно разрешил постановку фильма.
Когда Андрей закончил снимать "Рубле ва", все чаще стал возникать вопрос, что мы будем делать дальше. Как-то мы провел целый день на Измайловских прудах. Был солнечно, жарко, мы много гуляли, говори ли и думали, как сделать картину о современной России, о реалиях нашей действительности. Сыграло большую роль и то, что в его семейной жизни наступил сложный период, и предполагаемая сценарная история во многом совпадала с его реальной жизнью. Сам он в свое время болезненно переживал уход отца. Андрея и его сестру Марину воспитывала их мать Мария Ивановна, которая всю жизнь проработала в Первой Образцовой типографии им. Жданова Жили они в маленьком деревянном домик на "Щипке", была жива бабушка - мать Марии Ивановны, жили очень бедно - Андрей все это хорошо помнил. Сложные отношения с отцом и непростые с матерью вели его к осмыслению прошлого. Естественно что для него раньше, чем для меня - он был старше, - наступил момент осмысления своего юношесюго и детского опыта. Сценарий писали сказочно быстро. В самом начале 68-го года мы взяли путевку на два месяца в Дом творчества "Репино" Первый месяц мы занимались чем угодно только не писали, а общались. Потом все разъехались, мы остались вдвоем. Была ранняя весна, в феврале пошла капель, солнце такое, что можно было открывать окна. С самого утра Андрей приходил ко мне в номер, мы обговаривали эпизоды. Главное и это поражало меня всегда, что каждый рассказанный им эпизод был на пределе отточенности формы. Не просто: "Мы напишем об этом". Нет, мы знали, как это выглядит, как решается, какой это образ, какая последняя фраза. Каждый раз отправная точка для его построений была разная. Мы могли начать вспоминать "Детство, отрочество, юность" Толстого, Карла Ивановича, а потом - сцены разрушения церквей, и тут же рождался эпизод. Это было какое
