Владимир Гиляровский - Том 2. Трущобные люди. Рассказы, очерки, репортажи
— Не вешай голову, не печаль хозяина! — вдруг раздался над ухом у него громовой бас, и чья-то тяжелая, как свинец, рука опустилась на него. Колесов встрепенулся. Подле него стоял гигант и смотрел ему в глаза.
— Что вам угодно? Я не знаю вас! — проговорил испуганный Колесов.
— А мы вас знаем; слышали о том, как вас обработали, и горю вашему помочь возьмемся.
— Горю помочь? Да неужели? Деньги отдадите, часы?
— Часы и деньги — все достанем, только за труды красненький билет будет да на расход красненький, и все возвратим.
— Как же это?
— Да так: знаем, кто у вас украл, слышали и предоставим.
— Голубчик! как вас и благодарить!
— Не меня, вашего приятеля благодарите, — проговорил гигант, указывая на субъекта, распивавшего водку за другим столом.
— А вы сами кто?
— Приказчик; а девчонка, которая была у вас вчера, живет со мной в одном доме, так я подслушал разговор. Ну, так идет?
— Век буду благодарен! Только выручите!
— Выручим, ну, пойдем сейчас, золотое время терять нечего.
Гигант кивнул своей компании. Колесов расплатился, и все гурьбой вышли из трактира.
Погода была мерзкая. Сырой снег, разносимый холодным резким ветром, слепил глаза. Фонарики издавали бледно-желтый свет, который еле освещал на небольшое пространство сырую туманную мглу.
— Ну-с, господин почтенный, выручить мы вас выручим, и ваша пропажа найдется, и не дальше как сегодня же, только для этого нужно первым делом десять
рублей денег, — обратился гигант к Колесову, когда они вышли на улицу.
— Денег у меня только полтора рубля! — ответил тот.
— Нужно десять, и ни гроша менее. Да не беспокойтесь, мы вас не обманем, ваших денег в руки не возымем, сами расплачиваться будете.
— Нету у меня.
— А без денег ничего не поделаешь, и, значит, не видать вам пропажи, как ушей своих.
— Да ведь денег-то нет! Где же взять? Я бы рад.
— А вот что, заложим до утра ваше пальто, а деньги достанем, завтра и выкупим, — предложили ему.
— Умно изволите говорить, только до утра, а завтра выкупим! — подтвердил гигант, шагая по Грачевке.
— Помилуйте… Как это пальто?! А я в чем же останусь?
— Только до утра как-нибудь перебьетесь, ночуем у меня, живу близко. Да не подумайте чего-нибудь дурного: ведь мы только выручить вас хотим, благо счастливый случай представился, мы люди порядочные, известные. Я приказчик купца Полякова, вот этот — мой товарищ, а они, — говорил гигант, показывая на поддевку, — на железной дороге в артельщиках состоят.
— Да, я артельщик, артельщик на Николаевской дороге, из Кунцева, — подтвердила поддевка.
— Господа, я согласен, я верю вам; где же заложить?
— Найдем такое место, пойдем.
— К Воробью пойдемте! — предложила поддевка.
— Вот сюда! — сказал гигант и указал на высокий дом.
Вошли все в ворота, кроме субъекта, который остался на улице.
— Ну-с, господа, вы погодите тут, а мы наверх пойдем, — сказал гигант, взяв за руку Колесова.
— Держитесь за меня, а то темно.
Начали подниматься по склизкой лестнице, вошли на площадку, темную совершенно.
— Снимайте пальто и дайте мне, а то двоим входить неловко, а я тем временем постучу.
Колесов повиновался как-то безотчетно, и через минуту пальто уже было у гиганта. Тот продолжал потихоньку стучаться, все далее и далее отодвигаясь от Колесова. Наконец, стук прекратился, раздался скрип половиц.
— Господин, где вы! — шепнул Колесов.
Ответа не было. Он сказал громче, еще громче. Ничего! Наконец, отыскал в кармане жилета спичечницу, зажег огня.
— Что ты тут делаешь, а? Поджигать или воровать пришел? — раздался громовый голос сзади, затем Колесов почувствовал удар, толчок и полетел с лестницы, сброшенный сильной рукой.
Очнулся он на дворе, в луже, чувствуя боль во всем теле. Что с ним случилось? Что было? Он не мог отдать себе отчета. Лихорадочная дрожь, боль во всем теле, страшный холод; он понемногу начинал приходить в чувство, соображать, но ум отказывался ему повиноваться. Наконец, спустя несколько минут он начал приходить в себя.
Весь мокрый, встал он на ноги и вышел на улицу. Темно было. Фонари были загашены, улицы совершенно опустели. Не отдавая себе хорошенько отчета, Колесов пустился идти скорым шагом. Прошел одну улицу, другую… Прохожие и дворники смотрели с удивлением и сторонились от него, мокрого, грязного… Он шел быстро, а куда — сам не знал… Колесил без разбору по Москве… Наконец, дошел до какой-то церкви, где служили заутреню… Он машинально вошел туда и, встав в самый темный угол церкви, упал на колени и зарыдал.
— Господи!.. Господи!.. Погиб я, погиб… — молился
он вслух, заливаясь слезами.
Церковь была почти пуста. Священник, молодой человек, монотонно, нехотя исполнял службу. Дьячок козлиным голосом вторил ему. С десяток старух и нищих как-то по привычке молились. Никто не обращал внимания на рыдающего Колесова.
Прошедший мимо него солдат-сторож только пробормотал про себя: «Ишь, проклятые, греться сюда повадились, оборванцы, пьянчуги».
Долго и усердно молился Колесов, наконец немного успокоился. Кончилась заутреня, он вместе со всеми вышел. Начало светать. На паперти встретился ему старый нищий в рубище.
— Что это, почтенный, ты будто сам не свой, али обидели тебя? — обратился он к Колесову.
— Обидели, дедушка… вот как обидели!.. — ответил ему Колесов.
Они вышли оба вместе с паперти и пошли по улице. Дорогой он выплакал свое горе старику. Тот с участием выслушал его и сказал:
— Не помочь твоему горю. Пропал значит, мошенники тебя обработали начисто. Не один ты погиб так, а многие.
— Что же теперь делать, дедушка?
— И сам не знаю что! А вот пойдем-ка в трактир, я тебя чайком напою, а там и подумаем.
Нищий привел его в свою квартиру, в дом Бунина, на Хитров рынок, и заботливые соседи успели вдосталь обобрать Колесова и сделать из него одного из тех многочисленных оборванцев, которыми наполнены трущобы Хитрова рынка и других ночлежных домов, разбросанных по Москве. И сидит теперь Колесов день-деньской где-нибудь в кабаке, голодный, дожидаясь, что какой-нибудь загулявший бродяга поднесет ему стаканчик водки. Пьется этот стакан водки лишь для того, чтобы после него иметь возможность съесть кусок закуски и хоть этим утолить томящий голод. Вечером, когда стемнеет, выходит он выпросить у кого-нибудь из прохожих пятак на ночлег и отправляется на «квартиру».
И потекли для Колесова тяжелые дни… Что-то с ним будет?!
В глухую
«При очистке Неглинного канала находили кости, похожие на человеческие».
Газетная заметка.
Полночь — ужасный час.
В это время все любящие теплый свет яркого солнца мирно спят.
Поклонники ночи и обитатели глухих дебрей проснулись.
Последние живут на счет первых.
Из мокрой слизистой норы выползла противная, бородавчатая, цвета мрака, жаба… Заныряла в воздухе летучая мышь, заухал на весь лес филин, только что сожравший маленькую птичку, дремавшую около гнезда в ожидании рассвета; филину вторит сова, рыдающая больным ребенком. Тихо и жалобно завыл голодный волк, ему откликнулись его товарищи, и начался дикий, лесной концерт — ария полунощников.
Страшное время — полночь в дебрях леса.
Несравненно ужаснее и отвратительнее полночь в трущобах большого города, в трущобах блестящей, многолюдной столицы. И чем богаче, обширнее столица, тем ужаснее трущобы…
И здесь, как в дебрях леса, есть свои хищники, свои совы, свои волки, свои филины и летучие мыши…
И здесь они, как их лесные собратья, подстерегают добычу и подло, потихоньку, наверняка пользуются ночным мраком и беззащитностью жертв.
Все обитатели трущобы могли бы быть честными, хорошими людьми, если бы сотни обстоятельств, начиная с неумелого воспитания и кончая случайностями
и некоторыми условиями общественной жизни, не вогнали их в трущобу.
Часто одни и те же причины ведут к трущобной жизни и к самоубийству. Человек загоняется в трущобы, потому что он не уживается с условиями жизни. Прелести трущобы, завлекающие широкую необузданную натуру, — это воля, независимость, равноправность. Там — то преступление, то нужда и голод связывают между собой сильного со слабым и взаимно уравнивают их. А все-таки трущоба — место не излюбленное, но неизбежное.
Притон трущобного люда, потерявшего обличье человеческое, — в заброшенных подвалах, в развалинах, подземельях.
Здесь крайняя степень падения, падения безвозвратного.
Люди эти, как и лесные хищники, боятся света, не показываются днем, а выползают ночью из нор своих. Полночь — их время. В полночь они заботятся о будущей ночи, в полночь они устраивают свои ужасные оргии и топят в них воспоминания о своей прежней, лучшей жизни.
