Евгений Даниленко - Дикополь
Два приставленных ко мне "чебурашки" дни напролет курили дурь и смотрели на мир глазами удивленными и веселыми, словно впервые его видя и ожидая от мира сего какого-то наиприятнейшего сюрприза.
Когда прилетали вертолеты, "чебурашки" уходили в погреб, оставляя меня в сакле одного. Я лежал и наблюдал в окно барражированье винтокрылых машин... Мне были известны их возможности. Эти летающие зажигалки могли бы весь аул превратить в яркий, мечущийся на ветру костерок. Но отчего-то этого не делали. Произведя несколько ракетных залпов - по склонам соседних гор, запалив там пару стогов сена, перекалечив овечью отару, вертолеты улетали, вероятно, считая, что задание выполнено...
Скорее всего, так оно и было. Но однажды произошла какая-то нестыковка. Заросший бородою чабан, взобравшись на вершину горы, - пальнул в пролетавший над ним Ми-24 тепловою ракетой из купленного на бывшем колхозном рынке ЗРК. Говорили, что чабан осерчал за овец, которых переколошматили вертолетчики...
Сбитая машина рухнула и скатилась по горному склону в реку. Все три члена экипажа остались живы. Их вытащили из воды, привязали тросами к трактору и поволокли в аул, где летчиков уже поджидала собравшаяся толпа.
По местным поверьям, Аллах не забирает к себе того, кто разрублен на мелкие кусочки, видите ли, такой Аллаху не нужен. Ни в мотыгах, ни в топорах у аборигенов не было недостатка. А сотрудники шариатской безопасности (кое-как отнявшие меня у толпы, вознамерившейся было встать между мной и Аллахом) на этот раз не получили приказа...
Дня через четыре, когда от трупов летчиков, валявшихся за околицей, грифы не оставили уже почти ничего, Магома и Салман, мои охранники, ночью ввалились в комнату, где я лежал и, подвывая от страха, стащили меня с койки, завернули в тулуп, на руках понесли наверх по уступам горы, возвышающейся над аулом.
В селении что-то творилось... В темноте слышалась какая-то возня. Скрип калитки... Вскрик женщины... Захлопала крыльями и истошно закудахтала курица... Вдруг - автоматная очередь. За ней - еще одна. Ахнул взрыв гранаты. И пошло...
Уложив меня на одном из горных уступов, Магома, Салман начали всматриваться вниз. Там все еще постреливали. Но как-то вяло, будто борясь со сном...
- Ай, это русские "черные береты", - вполголоса причитал Салман.
- Гады, - скрипел зубами Магома, - у них бесшумное оружие... Они бесшумно там наших убивают!
- Тс-с...
- Эй, Салман, свяжи-ка мне руки...
- Зачем, зачем?
- Боюсь, зарежу сейчас эту русскую собаку...
- Ты, Магома, дурак? Хочешь, чтоб нас за него расстреляли?!
- Не расстреляют.
- А Заура и Изамата забыл? Анзор лично застрелил и того и другого за то, что они, чтоб не платить, пришили трех русских контрактников, продававших нам противопехотки! А этот русский поважнее противопехоток будет...
- Говорю, не расстреляют...
- Да тише ты! Услышат... Ай, что делают, что делают...
- Салман, возьми мой автомат.
- Зачем, зачем?..
- Я себе на руки лягу, чтоб нож не схватить, не зарезать русскую собаку...
Прислушиваясь к диалогу охранников, глухой свирепой возне внизу, я глядел на луну. Ярко-желтая, пупырчатая, с ясно различимыми впадинами, трещинами и холмами, она медленно погружалась в темное небо, удаляясь, как лицо многоглазого бога...
Поутру по аулу ходили те, кому удалось отсидеться в погребах или убежать в горы, считали трупы.
Повсюду валялись одноразовые шприцы. Должно быть, "черные береты", испытывая непреодолимый страх перед убийством женщин, стариков, детей, кур, овец и собак, предварительно делали себе бодрящие укольчики в попку... Говорили, что ночная бойня - месть русских за сбитый вертолет.
Но потом один из двух застреленных во время ночной атаки на аул "черных беретов", русоволосый, светлоглазый, имевший документы на имя Лобова Виталия Юрьевича, капитана и выпускника Рязанского командного училища ВДВ, был опознан Салманом и Магомой как тот самый Заур, которого, с неделю назад, расстрелял Анзор, популярный полевой командир, умница и бессребреник. Второй убитый располагал документами майора Лопухина Алексея Борисовича, сорока пяти лет, военного инженера... Выглядел он от силы на восемнадцать и имел более чем красноречивые цвет лица, нос и брови.
Прибыл полевой командир Анзор, под чьим покровительством находилось подвергшееся нападению селение. За ним - Джохар, контролировавший сопредельную территорию. Выйдя из джипов на площади, они начали кричать:
- Зачем ты устроил провокацию, Джохар?! Теперь на тебе кровь!
- Что ж... В таком деле, как наше, нельзя без крови, Анзор! Ты лучше скажи, почему, в то время как русские захватили нашу столицу, мы спрятались в этих горах и сидим по домам, не смея высунуть носа?! Мне стыдно перед моими бойцами, Анзор! Им плохо, очень плохо без дела... "Джохар, - сказали они мне, - почему наше командование не посылает нас в бой? Или оно уже заодно с русскими?! Джохар, давай под видом русского спецназа нападем на один из аулов, устроим там ад, пекло или что-либо подобное, и тогда - вот увидишь, нас снова пошлют громить русских!"
- Джохар, Джохар, ты совершил преступление! Ты ответишь перед командованием и президентом Бугаевым!
- Э-э, Анзор... Зачем такие слова говоришь? Это для русских он президент, а для нас был и останется Адамом! Ты - Анзор, я - Джохар, он Адам... У нас не может быть другого закона!
- Капитан Джохар!..
- Я со вчерашнего дня, Анзор - ты, может, не знаешь, - полковник!
- Как?..
- Так. Я взял ручку и написал у себя в военном билете "полковник Джохар Байсаев"! А мой начальник штаба печать приложил! Ха-ха...
- Ты сволочь, Джохар Байсаев, и плут! Ты - обыкновенный бандит, примазавшийся к нашему делу!
- А ты - сопляк!.. Бывший учителишка! Да если хочешь знать, я - в законе!..
- Был в законе, а стал - в загоне... Сдать оружие!
- Чего-о?..
- Сдать...
Пиф-паф...
Пиф-паф...
Байсаев падает.
Анзор, с пулей в колене, садится на землю и хрипит:
- Не... убивайте его... Мы... его судить будем...
Но телохранители не слушают. Выстрелами в голову они приканчивают раненого Джохара и набрасываются на его людей.
Увидев смерть вожака, те бросаются врассыпную. Бойцы Анзора преследуют их. То там, то сям вспыхивают ожесточенные перестрелки. Наконец часть байсаевцев перебита, остальные рассеялись в горах...
Это произошло утром. А в первом часу пополудни к Анзору, лежащему перевязанным в кунацкой дома, где располагался бывший сельсовет, явилась делегация местных старейшин с просьбой отдать пленных людей Джохара жителям аула, горящим желанием закидать, согласно благородному древнему обычаю, этих ночных убийц камнями, забить палками.
Анзор, бледный от потери крови, отвечал, что сочувствует жителям всей душой, но выдать пленников отказался, сославшись на то, что должен отправить их в ставку президента, где им вынесет приговор шариатский суд.
Ночью в аул на грузовиках и легковых автомобилях прибыли люди Джохара, их вел сын Байсаева, Элдар, жаждущий кровомщения. Сбив боевое охранение, они ворвались в селение, и поднялась такая канонада, словно вспыхнул пожар на складе боеприпасов.
Анзор, несмотря на свою рану, лично принял участие в битве, и благодаря его хладнокровию застигнутые врасплох защитники аула отбили атаку байсаевцев, а затем, перейдя в наступление, опрокинули их и, загнав в ущелье, заперли там, дожидаясь рассвета. Ночь прошла в перестрелке. Поутру, предварительно обработав позицию противника из минометов, бойцы Анзора с автоматами наперевес устремились в полную снега, льда, тишины теснину...
Элдар, с автоматом "Борз", ствол которого он приставил к своему подбородку, сидел, привалясь спиной к валуну. Вокруг, на окровавленном снегу, валялись иссеченные осколками мин его солдаты.
- Эй, Элдар, - закричал ему Ахмет, любимый мюрид Анзора, - не стреляй, не надо!..
Элдар послушался и опустил автомат. Тогда Ахмет, с улыбкой приблизившись к Элдару, вдруг проворно выхватил из рукава нож и с криком: "Я убил твоего отца, убью и тебя, сучье отродье!" - дважды ударил сына Джохара ножом в живот.
- Умираю... за хазават, - успел сказать тот.
Говорят, между Байсаевыми и Ахметом была кровь. Якобы Джохар в Казахстане, в Петропавловске, в 1976 году зарезал из ревности родного дядю Ахмета, красавца, весельчака, актера театра юного зрителя...
Обо всем этом рассказали мне принимавшие участие в боевых действиях Салман и Магома.
Но пока они воевали, меня сторожили поочередно дальняя родственница Салмана Зайдет, маленький кудрявый мальчик, родители которого погибли при штурме Дикополя, и Салманова тетка.
Вооруженная новеньким АК-47 румынского производства, Зайдет не сводила с меня глаз. За окном трещали выстрелы, а мы пялились друг на друга. Она была красива той особенной красотой горских женщин, которая кажется пугающей. Муж ее жил в Москве, ворочая куплями-продажами иномарок, а Зайдет, со своими тонкой талией, высокой грудью, с родинкой в левом углу тонких губ, тетешкалась с безвестным сиротою в Богом забытой деревне.
