Камиль Яшен - Xамза
Хамза молча, одними глазами, спрашивает мать: не приходила?
И Джахон-буви тоже молча, одними глазами, отвечает: нет, еще не приходила.
Хамза садится у входа на веранду, прижимается затылком к деревянным перилам и закрывает глаза. Теплая волна воспоминаний приближается к нему издалека - приближается, приближается...
Это началось год назад, когда он, забежав однажды среди недели из медресе домой, увидел у себя во дворе Зубейду, дочь известного в Коканде бая Ахмад-ахуна, проживавшего со своей большой семьей и несколькими женами в квартале Тарок-чилик.
Девушка разговаривала с матерью Хамзы, табиб-айи, объясняя, что отец послал ее за лекарством, необходимым его старшей жене Рисолат, матери Зубейды.
Для удобства разговора Зубейда откинула чадру, и Хамза впервые увидел ее лицо...
Его поразила гордая красота девушки. Какой-то странной и почти неженской значительностью были отмечены ее густые брови. Они были похожи на чуть приподнятые, но так и оставшиеся нераскрытыми крылья птицы. Печаль бровей отпугивала бы от себя, но внимательный взгляд доверчивых глаз как бы уменьшал глубину душевной тайны, обнадеживал в том, что крылья еще будут расправлены, что птица еще вспорхнет, вопреки тяжести своей тайны, и полетит, сокращая дорогу к своей разгадке.
И тем не менее душевная тайна, далеко спрятанная боль души была, и это укололо Хамзу в самое сердце. Он невольно сделал шаг к девушке, чтобы сказать, что поможет ей справиться с ее болью, но тут же остановился.
Смутившись, Зубейда наполовину закрыла лицо чадрой и, будто ища защиты у матери Хамзы, отступила за спину табибайи. И это стыдливое движение, наполненное естественной женской непосредственностью, настолько растрогало Хамзу, что он сразу проникся к девушке чувством огромной и почти братской доброты.
- Сынок, ты разве не узнаешь Зубейду, с которой вы вместе ходили к атин-айи? - спросила Джахон-буви.
Хамза покраснел. Кровь прихлынула к его лицу и залила щеки румянцем. Ну, конечно, это же была та самая маленькая девчонка-соседка, на которую он бросал иногда робкие взгляды, когда сидел во время частных уроков грамоты, еще до поступления в медресе, в комнате атин-айи, знаменитой ученой женщины, разрешившей ему, единственному мальчику, приходить к ней на уроки после их встречи в доме старшей жены Садыкджана-байваччи.
- Здравствуйте, - краснея еще больше, почтительно поклонился Хамза.
- Здравствуйте, - тихо ответила девушка.
Смущение Хамзы передалось ей, но в нем совсем не было опасливой настороженности и пугливости. В ее смущении была все та же красота гордости, все те же тайна и боль души... и еще робкая и в то же время щедрая чистота девичества.
Она не стала закрывать лицо, она прямо взглянула Хамзе в глаза и улыбнулась...
Вздрогнули длинные черные ресницы. Потоки яркого теплого света распахнули широкую необъятную даль, за горизонтом которой лежало что-то единственно нужное и необходимое.
С того дня лицо Зубейды неотступно стояло перед Хамзой.
Оно незакатно светило ему. Когда оно исчезало, все меркло вокруг цветы, трава, деревья. Песня первого чувства звенела над головой, как голос жаворонка в небе. Большие белые облака, наполненные розовым солнечным светом, плыли над весенней землей в океане неба словно льдины, наконец-то вырвавшиеся из долгого плена зимы.
...Скрипнула калитка. Хамза открыл глаза. В розовой бархатной парандже во двор входила Зубейда. Навстречу ей уже семенила Джахон-буви.
Зубейда протянула старушке праздничный подарок.
- Поздравляю вас, табиб-айи!
- И вас поздравляю, доченька!.. Вай, да быть мне вашей жертвой, Зубейдахон! Проходите, прошу вас, садитесь на курпачу...
Усадив гостью на ковер, Джахон-буви начала хлопотать вокруг девушки: положила на дастархан чузму - тонкие лепешки, поджаренные на масле, насыпала на блюдо бугир-саки - шарики иЗ сдобного теста, вынутые из кипящего масла, принесла чайник.
Зубейда, сняв паранджу, сидела к дастархану боком, опершись о ковер одной рукой и слегка изогнув талию. Атласное платье туго обтягивало ее молодую фигуру. Нитки жемчуга повторяли очертания груди. Сверкали в ушах золотые серьги.
Фиолетовая косынка, кокетливо повязанная на голове тюрбаном, была окаймлена серебряными монистами и подвесками. Сладко замирала душа у Джахон-буви, когда смотрела она на дочь Ахмад-ахуна. Все отдала бы, ничего не пожалела, если бы пришла эта девушка к ней в дом невесткой.
Хамза, обогнув веранду, приблизился к дастархану, учтиво поклонился, сел на ковер.
- Поздравляю вас с праздником, мой школьный друг, - сказал он, расправляя полы халата. - Рамазан-хаит в этом году, кажется, удался на славу. Много цветов и музыки, везде все очень красиво. Но с вашей красотой не может сравниться даже день хаит...
Зубейда опустила глаза.
- Пойду приготовлю маставу, - заторопилась на кухню Джахон-буви.
Зубейда проводила ее взглядом и повернулась к Хамзе.
Несколько минут они молчз смотрели друг на друга. И не было в мире слов красноречивее этих взглядов.
...С того самого дня, когда дочь старшей жены Ахмад-ахуна впервые пришла в дом Хакима-табиба за лекарством, между Хамзой и Зубейдой начзлэсь тайная переписка. Хамзз первым послэл ей стихотворение, в котором описал их встречу. Она ответила длинным письмом, в котором разбирала ходившие по городу в списках газели Хамзы, называя их достойными пера самого Навои, жзловалась на печальную участь женщины в Коканде.
Хамзз был удивлен зрелости ее мыслей и точности наблюдений.
Он отправил ей вторую газель, в которой спрашивал: какая тайна скрыта в душе девушки, на лице которой столько тоски и грусти?
Зубейда не ответила. Хамзэ послал третью, четвертую, пятую газель. Ответов не было. Тогда он написал ей большое письмо без стихов, в котором признавался в любви и говорил о том, что не представляет без нее свою дальнейшую жизнь.
На следующий день Зубейда пришла в дом табиба - якобы за лекарством. Но лекарство было предлогом. Когда они остались вдвоем в цветнике, Зубейда сказала Хзмзе, что давно уже любит его...
Это была отчаянная смелость - прийти в дом к юноше и самой объявить ему о своей любви. Это было неслыханное нарушение шариата - за него духовники могли приговорить женщину к самосожжению.
Тайна души рвалэсь нзружу. Тоскз сердцэ, созревшего для полета, таяла и исчезалз. Птицз сердцз расправляла сложенные до поры крылья.
Потом было еще несколько писем и много-много стихов.
Хамза посылал Зубейде газели через день. Зубейда приходила в дом Хакима-табибз, и они хотя и ненадолго, но все-таки оставались вдвоем сидели друг против друга, читали стихи, разговэривали.
...Из кухни вышла Джахон-буви, неся на подносе три большие чашки с маставой. Хамза и Зубейда опустили глаза.
- Вы просили у меня книгу Сзади? - не глядя на девушку, спросил Хамза. - Сейчас принесу.
Он поднялся и ушел в дом. Зубейда тоже всталз и приняла из рук табиб-айи поднос с мастэвой.
- Вай, да быть мне вашей жертвой, Зубейдахон, - запричитала Джахон-буви, - почему же вы стоите? В этом доме ваши руки не должны прикасаться к посуде. Для чего же тогда здесь я?.. Садитесь, доченька, попробуйте мзставу, очень вкусно.
- Мне надо уже уходить, дорогая тетушка, дома много дел... Вы же сами знаете - праздник хаит, все время гости...
- Нет, нет, сздитесь, прошу взс. Нельзя отказываться от готовой еды, я обижусь.
- Лучше я приду в следующий раз, в обычный день, и буду сидеть с вами, пока вам не надоест...
- Вай, не надо так говорить, доченька. Вы никогдз не сможете надоесть мне. Когда вы приходите, солнце встает над моим домом, все расцветает вокруг...
Вернулся Хамза с книгой.
- Вы покидаете нас? - удивился он. - А как же мастава?
Мама специально готовила для вас...
Зубейда опустилась на ковер.
- Вот книга, которую вы просили.
- Спасибо. Я долго не буду задерживать, быстро прочту и принесу обрзтно.
- Можете держать, сколько вам захочется, - улыбнулся Хамза. - Стихи великого Сзади зэслуживают того, чтобы читать их неторопливо. В них заключен главный смысл поэзии - нектар души и мед сердца.
- Вай, я совсем забыла спросить у вас, Зубейдахон, - вмешалась в разговор табиб-айи. - Как здоровье вашей матушки, уважаемой Рисолатхон? Она очень добрая и энергичная женщина, да будет ей благо и счастье во всем.
- Благодарю вас, мзма чувствует себя немного лучше. Взш муж дал ей очень хорошее лекарство, привезенное из Индии.
Я забыла, как оно называется...
- "Хап-дори", - подсказал Хамза.
- да, да, совершенно прэвильно. Папа сказэл, что после того кзк дядя тэбиб начал лечить маму, она стала поправляться.
- Ваш отец, Зубейдэхон, - почтительно нэклонила голову Джзхон-буви, человек, просветленный сзмим богом. Его любовь к беднякзм известна всем. Разве он похож на остальных нэших корыстных и жздных баев?.. Вот и Хамза не один раз говорил мне, что из всех баев Коканда уважаемый Ахмад-ахун самый отзывчивый и щедрый... Вы, наверное, знаете, доченька, что мой сын собирается скоро открыть на площади Хзджибек школу для детей неимущих родителей? Он считает, что ваш отец одним из первых поможет этой школе.