Алексей Писемский - Масоны
- И верьте!.. Это очень хорошо с вашей стороны, - произнесла gnadige Frau, как бы поучавшая отца Василия, а не он ее.
- Но сами вы чему верите? - сказал он ей с прежней ядовитостью.
- Я верю, - объяснила gnadige Frau со своей обычной точностью, - что мы, живя честно, трудолюбиво и не делая другим зла, не должны бояться смерти; это говорит мне моя религия и масонство.
- Знаю, что это говорится, но только человек-то этим весь не исчерпывается; опять привожу в доказательство себя же: мысленно я не страшусь смерти; но ее боится мой архей и заставляет меня даже вскрикивать от страха, когда меня, особенно последнее время, как-нибудь посильнее тряхнет в моей колымажке, в которой я езжу по приходу.
- Я архея не отвергаю и согласна, что он иногда в нас говорит сильнее, чем наша душа и наше сердце, - заметила gnadige Frau.
- А только то и требовалось доказать! - подхватил опять-таки с усмешечкой отец Василий и встал, чтобы отправиться домой.
К благословению его gnadige Frau, конечно, не подошла, да отец Василий и не ожидал того. Расставшись, оба беседующие невольно подумали друг о друге.
- Какого высокого ума человек и в какое страшное сомнение впадает! сказала сама себе gnadige Frau.
Отец же Василий, идя дорогой, размышлял: "Сия дама, по своему узкому протестантизму, все решила, а Фауста-то и забыла, хоть и немка!"
И отец Василий при этом захохотал на всю улицу.
Gnadige Frau очень умно придумала написать о смерти Юлии Матвеевны Антипу Ильичу, а не Егору Егорычу, без того уже бывшему от разного рода неприятностей в сильно раздраженном состоянии. Антип Ильич, прочитав письмо gnadige Frau, написанное четким почерком отца Василия, конечно, с одной стороны, опечалился, узнав о смерти Юлии Матвеевны, но с другой - остался доволен тем доверием, которым был почтен от госпожи Сверстовой. Прежде всего он стал на довольно продолжительную молитву, а потом, улучив минуту, когда Егор Егорыч был совершенно один, вошел к нему в кабинет.
- Позвольте вас спросить, - начал он своим добрым голосом, - когда вы имеете намерение отправиться в Кузьмищево?
- Не знаю и сам! - отвечал Егор Егорыч, несколько удивленный словами Антипа Ильича, так как сей последний никогда не делал ему подобного рода вопросов. - Ты сам видишь, как тут уехать: Муза Николаевна измучена своим несчастием; Сусанна Николаевна тоже вместе с нею мучится и, как я подозреваю, даже больна...
- Да-с, - протянул ему Антип Ильич, - Сусанну Николаевну нам надобно всем поберечь!
Егор Егорыч испугался этих слов Антипа Ильича. Ему показалось, что и он вместе с Екатериной Филипповной пророчит что-то недоброе Сусанне Николаевне.
- Разве ты замечаешь, что она действительно больна?
- Нет, - ответил опять протяжно Антип Ильич, - но оне всегда очень беспокоятся обо всем душой, а маменька их теперь в летах преклонных и тяжко больна... Все в воле божией!
Егор Егорыч уразумел, что Антип Ильич клонит разговор в совершенно другую сторону.
- Может быть, со старухой что-нибудь случилось? - спросил он полушепотом.
- Да-с, - опять протянул Антип Ильич, - господь бог призвал их в лоно свое.
- Тебе пишет об этом кто-нибудь?
- Госпожа Сверстова прислала мне письмо и приказала поосторожнее сказать вам о том.
Егора Егорыча, впрочем, это известие, по-видимому, не особенно встревожило.
- Мир праху ее!.. Конечно, жаль - пробормотал он.
- Ах, батюшка Егор Егорыч, - воскликнул на это Антип Ильич, - не печалиться, а радоваться надо за нас, стариков, когда мы путь наших испытаний оканчиваем.
- Конечно, но я боюсь, что это будет новым ударом для Музы и Сусанны.
- Им укрепиться в вере надо; укрепите их верою! - посоветовал Антип Ильич.
- Тебе пишут, когда она умерла?
- Двадцатого числа, в восемь часов вечера.
Подумав, Егор Егорыч предположил сказать сначала Музе, так как он знал, что все-таки она меньше привязана к матери, чем Сусанна; но прежде, однако, пожелал узнать мнение об этом Антипа Ильича.
- Зачем? Что тут лукавить? Дело житейское! Скажите им как только бог вам внушит! - объяснил ему тот.
- Тогда лучше скажи ты! Ты к богу ближе, чем я! - пробормотал Егор Егорыч.
- Извольте-с, скажу.
- Поди сейчас и сделай это! - решил по своей торопливости Егор Егорыч.
Антип Ильич, ничего уже более не сказав, ушел своей медленной походкой от барина.
Егор Егорыч с нервным вниманием начал прислушиваться к тому, что происходило в соседних комнатах. Он ждал, что раздадутся плач и рыдания со стороны сестер; этого, однако, не слышалось, а, напротив, скоро вошли к нему в комнату обе сестры, со слезами на глазах, но, по-видимому, сохранившие всю свою женскую твердость. Вслед за ними вошел также и Антип Ильич, лицо которого сияло полным спокойствием.
- Мамаша умерла! - начала Сусанна Николаевна первая.
- Да, вот ему пишет gnadige Frau, - указал ей Егор Егорыч на Антипа Ильича.
- А мамаша уж похоронена? - спросила того Сусанна Николаевна совсем твердым голосом.
- Не изволят-с об этом писать, - отвечал Антип Ильич.
- Тогда прикажи, пожалуйста, привести мне почтовых лошадей!.. Я сейчас же поеду похоронить мамашу... - проговорила Сусанна Николаевна.
- Нет, нет и нет! - отказал ей наотрез Егор Егорыч.
- Почему же нет? - сказала Сусанна Николаевна с удивлением.
- Оттого, что ты сама больна и расстроена!..
Сусанна Николаевна при этом как будто бы стыдливо покраснела.
- Я нисколько не больна и не расстроена, - произнесла она, - и непременно хочу ехать!
Муза Николаевна между тем, сидевшая все это время в углу и потихоньку плакавшая, вдруг при этом зарыдала.
Егор Егорыч сейчас же воспользовался этим.
- У тебя вот еще кто на руках: несчастное живое существо, а там одно тело... прах! - проговорил он.
- Ах, нет, - вскричала Муза, - пусть сестра едет!.. Я плачу о том, что сама не могу ехать с ней.
Егор Егорыч начал как бы колебаться, но его выручил и поддержал Антип Ильич.
- Мы панихиды и заупокойные обедни можем совершать и здесь по Юлии Матвеевне, она же все это будет знать и ведать. Прикажете идти позвать священников для служения панихиды?
- Да, позови! - разрешил ему Егор Егорыч.
Антип Ильич тогда обратился к Сусанне Николаевне.
- Мы, сударыня, теперь прилетим к Юлии Матвеевне на конях более быстрых, чем те, которые вы приказывали приготовить, - проговорил он ей и ушел за священниками.
Те вскоре пришли, и началось служение панихиды. Какие разнообразные чувствования волновали всех молящихся! Егор Егорыч исключительно думал о Сусанне Николаевне и беспрестанно взглядывал на нее; она хоть и не смотрела на него, но чувствовала это и была мучима тайным стыдом: при всей тяжести настоящего ее горя, она не переставала думать об Углакове. Музою же овладела главным образом мысль, что в отношении матери своей она всегда была дурной дочерью, так что иногда по целым месяцам, особенно после выхода замуж, не вспоминала даже о ней.
Сусанна Николаевна, впрочем, не оставила своей мысли ехать похоронить мать и на другой же день опять-таки приступила к Егору Егорычу с просьбой отпустить ее в Кузьмищево. Напрасно он почти с запальчивостью ей возражал:
- Это бессмыслица!.. Юлия Матвеевна, конечно, теперь похоронена... Письмо шло к нам целую неделю.
- Не похоронена, - упорно возражала Сусанна Николаевна, - gnadige Frau понимает меня и знает, как бы я желала быть на похоронах матери.
Спор такого рода, конечно, кончился бы тем, что Егор Егорыч, по своей любви к Сусанне Николаевне, уступил ей и сам даже поехал бы с ней; но вдруг, совершенно неожиданно для всех, явился прискакавший в Москву на курьерских Сверстов. Во всей его фигуре виднелось утомление, а в глазах досада; между тем он старался казаться спокойным и даже беспечным.
- Что такое? Опять еще что-нибудь случилось? - воскликнул Егор Егорыч, начинавший окончательно терять свойственное ему величие духа.
- А мать похоронена? - подхватила и Сусанна Николаевна.
- Третьего дня! - отвечал ей Сверстов.
- Зачем же вы не подождали меня? - спросила его с укором Сусанна Николаевна.
- Разлагаться очень начала... Вы, барыни, этого не понимаете... Промедли еще день, так из гроба лужи бы потекли... Как это можно?! - отвечал ей со строгостью Сверстов.
- Я ей то же говорил! - воскликнул Егор Егорыч.
Затем со стороны дам последовали вопросы: как старушка умерла, не говорила ли она чего, не завещала ли чего-нибудь?
- Умерла отлично, как следует умереть старому организму... тихо, покойно, без страданий, - выдумывал для успокоения своих друзей Сверстов.
Но тут вошел Антип Ильич и снова объявил, что начинается панихида.
Что Сверстов так неожиданно приехал, этому никто особенно не удивился: все очень хорошо знали, что он с быстротой борзой собаки имел обыкновение кидаться ко всем, кого постигло какое-либо несчастье, тем более спешил на несчастье друзей своих; но на этот раз Сверстов имел еще и другое в виду, о чем и сказал Егору Егорычу, как только остался с ним вдвоем.
