Александр Фадеев - Молодая гвардия
Самой ответственной работой, возложенной на мастерские, была работа по восстановлению крупнейшей краснодонской водокачки, обслуживавшей группу шахт, снабжавшей водой центральную часть города и самые мастерские. Работа по ее восстановлению была возложена на Баракова около двух месяцев тому назад, а он перепоручил ее Филиппу Петровичу.
Несложная эта работа, как и все остальные, производилась вопреки здравому смыслу. В водокачке была, однако, большая нужда. Господин Фельднер несколько раз лично проверял работу и очень сердился на то, что работа идет медленно. Даже когда водокачка была готова, Филипп Петрович все не сдавал ее в эксплуатацию под предлогом, что водокачка должна пройти испытания. По утрам все крепче ударяли морозы, ранние в этом году, а вся система стояла наполненная водой.
К концу рабочего дня в субботу Филипп Петрович пришел принимать водокачку. Он все придирался к тому, что бак и трубы дают течь, и с особой тщательностью подвинчивал гайки и краны. Старший по работам ходил за ним следом, видел, что все в исправности, молчал. Рабочие поджидали на улице.
Наконец Филипп Петрович вместе со старшим вышли к рабочим. Филипп Петрович вынул из кармана пиджака кисет и сложенную по размерам закрутки газетку "Новое життя", стал молча угощать рабочих рубленым самосадом с кореньем. Оживившись, они потянулись к табаку. Даже самосад был теперь редкостью. Курили гнилую смесь с сеном пополам, - табак этот повсеместно называли "матрац моей бабушки".
Они молча стояли возле водокачки, курили. Рабочие изредка вопросительно поглядывали то на старшего, то на Лютикова. Филипп Петрович бросил недокурок на землю и придавил его сапогом.
- Ну, теперь, кажется, все, шабаш, - сказал он. - Сегодня, видно, сдавать работу уже некому: поздно. Обождем до понедельника...
Он почувствовал, как все посмотрели на него в некоторой растерянности: даже с вечера уже сильно морозило.
- Воду бы спустить, - неуверенно сказал старший.
- Зима, что ли? - строго сказал Филипп Петрович.
Ему очень не хотелось встречаться со старшим глазами, но невзначай это получилось. И Филипп Петрович понял, что старший тоже все понял. Должно быть, поняли и все остальные, такая вдруг образовалась неловкость. Филипп Петрович, владевший собой, сказал небрежно:
- Пошли...
И они в глубоком молчании пошли от водокачки.
Об этом и вспомнил Филипп Петрович, когда открыл форточку и увидел густой иней на почерневших от мороза листьях подсолнухов и тыкв.
Как и предполагал Филипп Петрович, вся бригада поджидала его у водокачки. Можно было и не говорить ему, что трубы раздулись, полопались, вся система пришла в негодность, все нужно было начинать сначала.
- Жаль... Да кто ж бы мог думать! Такие морозы! - сказал Филипп Петрович. - Что ж, не будем падать духом. Трубы надо сменить. Нет их, правда, нигде, да постараемся найти...
Все смотрели на него с робостью. Он понял, что все уважают его за смелость и все страшатся того, что он сделал, и, еще больше того, страшатся его спокойствия.
Да, люди, с которыми работал Филипп Петрович, были свои люди. Но доколе же можно испытывать судьбу?
По установленному между ними неписаному порядку взаимоотношений Бараков и Лютиков никогда не встречались вне работы, чтобы ни у кого и мысли не могло возникнуть не только о их дружбе, а даже о возможности их общения на почве внеслужебных отношений. Если нужно было срочно поговорить, Бараков вызывал Филиппа Петровича в кабинет, а перед Филиппом Петровичем и после него обязательно вызывал и других начальников цехов. На этот раз была настоятельная потребность в том, чтобы поговорить.
Филипп Петрович прошел в свою конторку при цехе, бросил на стул свернутый халат, который он все время носил под мышкой, снял кепку, пальто, пригладил седые волосы, поправил расческой свои коротко подстриженные жесткие усы и пошел к Баракову.
Контора мастерских помещалась в небольшом кирпичном доме во дворе.
В отличие от большинства учреждений и частных жилищ в Краснодоне, в которых с наступлением холодов стало холоднее, чем на улице, в конторе мастерских было так же тепло, как во всех учреждениях и домах, где работали и жили немцы. Бараков сидел в своем теплом кабинете в суконной просторной блузе с отложным широким воротом, из-под которого выглядывал хорошо отглаженный голубой воротничок, подвязанный ярким галстуком. Бараков сильно похудел и загорел, и это еще больше молодило его. Он отрастил волосы и взбил себе спереди волнистый кок. Этим взбитым коком волос и ямочкой на подбородке и в то же время таким ясным, прямым и смелым взглядом больших глаз и плотно сжатыми полными губами приметно сильной складки он действительно производил на людей, в нынешней обстановке, двойственное впечатление.
Бараков сидел в своем кабинете и решительно ничего не делал. Он очень обрадовался Лютикову.
- Знаешь уже? - спросил Филипп Петрович, садясь против него, отдышиваясь.
- Туда ей и дорога! - Улыбка чуть тронула полные губы Баракова.
- Нет, я про сводку.
- Тоже знаю... - У Баракова был свой радиоприемник.
- Ну, и як же це воно буде у нас на Украини? - с усмешкой спросил Лютиков.
Русский человек, выросший в Донбассе, он иногда позволял себе этакую вольность.
- А ось як, - в тон ему ответил Бараков. - Будем готовить всеобщее... Бараков обеими руками сделал широкое круглое движение, так что Филиппу Петровичу стало совершенно ясно, какое такое "всеобщее" будет готовить Бараков. - Как только наши подойдут... - Бараков неопределенно повертел над столом кистью руки и подвигал пальцами.
- Точно... - Филипп Петрович был доволен своим напарником.
- К завтрему я тебе весь план принесу... Задержка у нас не в детках, а в палочках-стукалочках да в конфетках... - Бараков случайно сказал в рифму и засмеялся. Речь шла о том, что людей найдется достаточно, но мало винтовок и патронов.
- Скажу ребятам, чтобы приналегли, - они достанут. Дело не в водокачке, - сказал Филипп Петрович, внезапно переходя к тому, что на самом деле больше всего волновало его. - Дело не в ней. А дело в том... Ты и сам понимаешь в чем.
На переносье у Баракова обозначалась резкая морщина.
- Знаешь, что я тебе предложу? Давай я тебя уволю, - твердо сказал он. - Придерусь к тому, что ты водокачку разморозил, и уволю.
Филипп Петрович задумался: действительно, мог быть и такой выход.
- Нет, - сказал он через некоторое время. - Спрятаться мне некуда. А если бы и было куда, - нельзя. Сразу все поймут, и тебе - каюк, а с тобой и другим. Потерять такое положение, как наше теперь, - нет, это не подойдет, решительно сказал он. - Нет, будем смотреть, как там у наших на фронте. Если наши быстро пойдут, начнем работать на немцев с таким пылом и жаром, что, ежели кто в чем нас и подозревал, сразу увидит, что ошибся; немцам худо, а мы стараемся! Все равно всё нашим достанется!
Необыкновенная простота этого хода в первое мгновение поразила Баракова.
- Но ведь если фронт подойдет, поставят нас на ремонт вооружения, сказал он.
- Если фронт подойдет, мы бросим все к чертовой матери и - в партизаны!
"Силен старый!" - с удовольствием подумал Бараков.
- Надо второй центр руководства создать, - сказал Филипп Петрович, вне мастерских, без нас с тобой, вроде про запас. - Он хотел было сказать какое-нибудь утешительное, полушутливое замечание, вроде: "Он, конечно, и не понадобится, этот центр, да береженого..." и так далее, но почувствовал, что не нужно этого ни ему, ни Баракову, и сказал: - Люди у нас сейчас с опытом, а в случае чего отлично справятся и без нас с тобой. Верно?
- Верно.
- Придется райком созвать. Ведь мы ж с тобой созывали его еще до того, как немцы пришли. Где ж внутрипартийная демократия? - Филипп Петрович строго взглянул на Баракова и подмигнул.
Бараков засмеялся. Райком они действительно не созывали, потому что его почти невозможно было созвать в условиях Краснодона. Но все самое важное они решали, только посоветовавшись с другими руководящими людьми в районе.
Возвращаясь через цех к себе в конторку, Филипп Петрович увидел Мошкова, Володю Осьмухина и Толю Орлова, - они работали у соседних тисков.
Делая вид, что проверяет работу, Филипп Петрович пошел вдоль длинного, в половину протяжения цеха, стола у стены, за которым работали слесари. Ребята, только что беспечно курившие и болтавшие, для приличия взялись за напильники.
Когда Филипп Петрович подошел ближе, Мошков поднял на него глаза и сказал вполголоса, со злой усмешкой:
- Что, гонял?
Филипп Петрович понял, что Мошков уже знает о водокачке и спрашивает о Баракове. Мошков, как и другие ребята, не знал правды о Баракове и считал его немецким человеком.
- Не говори... - Филипп Петрович покачал головой, как если бы он на самом деле только что получил разнос. - Как дела? - спросил он, склоняясь к тискам Осьмухина, будто рассматривая деталь, и тихо сказал сквозь колючие усы: - Олега ко мне сегодня ночью, как тогда...
