Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных
Нельзя, конечно, отрицать, что такая исключительная слава, такое всестороннее внимание, в известной степени, зависят от сюжета творения, сюжета единственного, такого, к которому не было сил прикоснуться ни у кого. Но кроме того что Данте был великий визионер, он был еще и великим поэтом, о власти слова которого Б. К. Зайцев говорит: «железная сила в них и печаль безмерная». Чтобы написать «Ад», надо было «в озере своего сердца собрать острую влагу скорби… Написавший молчалив, замкнут, суров…». «…И в этой цельности нигде (как в Библии) не встретишь и следа залощенности, средины. Никогда не скажешь ни холоден, ни горяч, но тепел»… «Если попробовать рукой на ощупь, то слова Данте благородно-шероховаты, как крупно-зернистый мрамор или позеленевшая, в патине, бронза». Со своей стороны, например, Ламенэ, коснувшись стиля Данте, пишет: «Поэзия Данте, скупая в словах, сжатая, нервная, стремительная, вместе с тем, чудесно богатая, трижды меняется для того, чтобы описать те три (будущих) мира, которые, по христианской вере, ожидают человека, живущего в мире теперешнем. Мрачная и страшная, когда она описывает царство тьмы, град погибших, вечную муку, – она наполнена тихой и благочестивой грустью, когда касается искупления грехов не тяжких, когда показывает нам мир, где нет светил, где, кажется, отражает она мягкое мерцание наполовину погасшего дня; и потом, внезапно поднимаясь все выше и выше от одного неба к другому, она облекается все более и более сверкающими красками, загорается все более чистым пылом вплоть до того, как исчезнет за последними пределами пространства и еще несозданной любви».
Как говорят, Данте думал написать «Божественную Комедию» по-латински. Не откажись он от этого первоначального намерения, поэму его, вероятно, постигла бы участь многих средневековых шедевров – т. е. полная, или почти полная неизвестность. Горящие строки оказались бы в самый миг зарождения их уложенными в гранитные гробницы, стали бы, как очень многие тогдашние пергаменты, никому, или почти никому, недоступными редкостями; лежали бы где-нибудь на пыльных полках древних книгохранилищ, где, только изредка, только эрудиты, могли бы их читать и ценить. И не произошло бы того, что Борис Константинович, с ему присущей простотой и ясностью, назвал: «Творение, стоящее над человечеством уже шесть веков».
«Данте, – продолжает Борис Константинович, – был новатором… он пустил в ход весь арсенал языка, и ученого, и разговорного, и простонародного. Рядом с дьяволами, святыми, загробными чудовищами – длинный ряд живых людей, местностей, пейзажей, гор, озер, обвалов его Италии. Есть слова, услышанные в тавернах, на улице, меж земледельцами…» Данте выбрал для «Божественной Комедии» терцины. Поставленный, в свою очередь, перед необходимостью выбора, переводчик Б. К. Зайцев выбрал ритмическую прозу, и перевод сделан строка в строку с подлинником. Выбор этот обусловлен желанием «передать по возможности первозданную простоту и строгость дантовской речи». Перевод же терцинами «уводит далеко от подлинного текста»… «Перевод, – говорит Борис Константинович, – всегда есть только отражение подлинника поэтического, задача его скромна, труд упорен и кропотлив. Все же я благодарен за те дни и годы, которые прошли в общении с Дантом… В тяжелые времена войны, революции, нашествия иноплеменников эта работа утешала и поддерживала».
Так дошли до нас, изгнанников, удивительные, поглощающие строки одного из самых удивительных и страстных поэтов. Читая «Ад» в переводе Б. К. Зайцева, испытываешь многократную благодарность. И к самому поэту, как за самое его творение, так и за то, что он отказался от первоначального своего желания писать по латыни. Священны его книги и окажись они похороненными на полках библиотек, было бы человечество лишено одного из первых, одного из самых главных текстов. Благодарность к переводчику: в России Данте переводили многие, и изданий его творений было несколько. Возможно, что часть этих книг уцелела, они наверное сохранились в больших библиотеках, может быть у одного-другого знатока, поклонника, эрудита. Но это почти уникумы. Тем ценней дар, принесенный и памяти поэта и нам, читателям, Борисом Константиновичем. Он знал, что делал, когда, в дни бомбардировок и пожаров, спускаясь в подвал, захватывал с собой рукопись. Избежавший схоластической латыни текст рисковал не увидать света и в русском, зарубежном, издании. Борис Константинович знал, что не сохранить плоды своего «скромного, упорного и кропотливого труда» было бы даже не непростительно, было бы грешно, и все оставляя в квартире, листы с переводом брал с собой.
Своему переводу он предпослал вступление, о котором нельзя не сказать, что оно составлено с редким умением. Две части: краткая биография, краткие пояснения творений. Из текста этого, – до высшей меры точного, осторожного, проверенного и насыщенного, – фигура поэта выступает с большой рельефностью. Каждый, читая строки Бориса Константиновича, – даже никогда прежде Данте не интересовавшийся, – подчинится магии его необычайной фигуры. И многим захочется себя спросить, какой же, в конце концов, был этот человек, и творения которого, и он сам, овеяны ореолом мистической таинственности? Как исчерпывающе описать такую страстность, такую сложность, такую веру, такую душу? Конечно Данте жил в эпоху большого духовного подъема, конечно он был одни из тех, до которых в ту пору могли начать достигать, пусть еще смутные голоса приближавшегося Возрождения. Но если окружающая среда и многое может объяснить, всего она не объясняет. И сквозь сжатые, сквозь точно бы нарочно суховатые фразы можно угадать, – даже скорей почувствовать, чем угадать, – что Данте был, в своем роде, единственным, свыше вдохновенным, потусторонним наделенным зрением и слухом, посланцем, пророком…
Что до разбора творений, то, к до возможного предела сконцентрированной квинт-эссенции огромной дантовской литературы, Борис Константинович присоединяет свой, в высшей степени авторитетный, голос. Автор этой заметки берет на себя смелость посоветовать прочесть и перевод «Ада», и вступление, насыщеннейшие комментарии, – каждому. Потерянной не будет ни одна минута.
Комментарии
Восьмой (дополнительный) том собрания сочинений Зайцева представляет его рассказы из газет и журналов России и эмиграции, в основном из числа тех, что в книги им не включались (за исключением пяти: «Мгла», «Деревня», «Заря», «Вечерний час», «Лето»). За пределами собрания осталось еще не менее десяти рассказов Зайцева, публиковавшихся в периодике. В том включено также еще не известное читателям наших дней его драматическое наследие (это семь пьес) и впервые издающийся в России перевод «Ада» из «Божественной Комедии» Данте, над которым писатель работал тридцать лет.
Земля*
Впервые – в ежедневной газете «Курьер». М., 1902. 20 янв. Печ. по изд.: коллективный благотворительный сборник стихов и прозы «Корабли». М., 1907 (с пометкой: «Весь доход с этого издания – нашему другу, больному поэту», очевидно, В. В. Башкину, умершему от чахотки в 1909 г.; его памяти друзья в 1910 г. посвятили и второй сб. – «Огни»). В однотомники и собр. соч. не включался.
Соседи*
Курьер. М., 1903. 2 марта. Републикация – в коллективном литературном сборнике в пользу пострадавших от землетрясения в Мессине (Италии). СПб.: изд-во «Шиповник», 1909. Печ. по этому изд. В однотомники и собр. соч. не включался.
Север*
Курьер. М., 1903. 9 сент. Печ. по изд.: сб. «На этапах». М.: Мысль, 1916. В однотомники и собр. соч. не включался.
Мгла*
Ежемесячный общественно-политический и литературный журнал «Правда». М., 1904. Февр. Печ. по изд.: Зайцев Б. Собр. соч. Кн. 1. Тихие зори. Берлин; Пб.; М.: Изд-во З. И. Гржебина, 1922.
Океан*
Литературно-общественный журнал «Вопросы жизни». СПб., 1905. № 2. Печ. по этому изд. В однотомники и собр. соч. не включался.
Если бы я была Антигоной или Медеей… – Антигона – в греч. мифологии дочь слепого царя Эдипа, последовавшая за ним в добровольное изгнание; приняла мученическую смерть: была заживо погребена в пещере. Миф об Антигоне стал сюжетом трагедий Софокла, Расина, Брехта и др. Медея – дочь царя Колхиды, наделенная даром волшебства; героиня трагедий Еврипида, Сенеки, Корнеля, Ануя, в которых она предстает как убийца своих детей, отвергнутая женщина, мстящая сопернице.
Деревня*
Общественно-политический и литературный журнал «Новый путь». СПб., 1904. Дек. Печ. по изд.: Собр. соч. Берлин; Пб.; М., 1922. Кн. 1.
Завод*
