Константин Седых - Отчий край
Людмила Ивановна вышла из-за стола, чтобы принять участие в пляске и больше не вернулась, но издали все время следила за Семеном. Встречаясь с ней взглядом, Семен думал: "И чего это она все время смотрит? Боится, что напьюсь и начну бывших семеновцев за горло брать?" Вместе с женщинами Людмила Ивановна пела старинную свадебную песню и, увлеченная пением, долго не глядела на Семена. Тогда он вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Это так поразило и испугало его, что он сурово упрекнул себя: "Вот дурак! Да разве она ровня мне!"
Из мрачного раздумья Семена вывел подсевший к нему незнакомый лысый и белобородый дед в старинном казачьем мундире, какие носили во времена обороны Амура и Петропавловска-на-Камчатке.
- А ну, дай я полюбуюсь на тебя, партизанская ты головушка! - сказал он певучим и ласковым голоском. - Геройский ты, по рассказам, человек. Люблю таких удальцов! Я и сам в молодости был сорвиголова. Мы ведь с твоим покойным отцом, царство ему небесное, вместе на Амуре воевали. Было это, чтобы не соврать тебе, при графе Муравьеве-Амурском. Мы с твоим отцом мало сказать, что ровесники, мы еще и однокупельники. В один день и в одной купели нас дучарский поп крестил. Отец твой, бедняга, давным-давно умер, а мне смерти нет. Живу и живу...
- Ну, и живи себе, папаша, на здоровье! А как твоя фамилия? - спросил заинтересованный Семен. Деду, по его расчетам, давно перевалило на девятый десяток.
- Шароглазов мое фамилие. Федор Абрамыч Шароглазов из Орловской. Невеста-то мне правнучкой доводится... А что, пропустим по одной за знакомство?
- Можно! - согласился повеселевший Семен и спросил: - А тебе вреда, папаша, не будет?
- Какой вред в моем возрасте! - махнул дед рукой. - Я эту водку без малого семьдесят лет пью и ничего, бог милует... Ну, за твое здоровье, почтенный!
Не успел Семен после выпитой рюмки закусить огурцом, как дед снова спросил:
- А не опрокинуть ли нам по другой?
После второй дед долго и усердно тыкал вилкой в тарелку с капустой и, не поддев ничего, сказал заплетающимся языком:
- Вот, черт! Ежели еще по одной не трахнем, так я и не попаду в капусту.
Семен решил покинуть своего собеседника, чтобы не упиться вместе с ним. Но тот не отпустил его до тех пор, пока не выпили по третьей.
Чтобы пропустить Семена, дед сделал огромное усилие, поднялся и прижался спиною к стене. Но тут его ноги не выдержали. Он сполз на стул, а со стула под стол. Семен с трудом вытащил его оттуда. С помощью Луки Ивачева отвел он деда на кухню и стал укладывать на лежанку, тут дед на мгновенье очнулся, уставился на Семена и заплетающимся языком спросил:
- Ты что же, станичник, годок мой, или постарше будешь?
- Годок, годок! - рассмеялся Семен и сказал: - Давай, спи Федор Абрамыч...
Вернувшись в горницу, Семен услыхал, как женщины, сидя кружком, пели:
Любил я цветы полевые
В родимых лугах собирать.
Любил я глаза голубые,
Любил их в уста целовать...
- Не та песня! - закричал вдруг Лука. - Поют какую-то старинку. А ну, Федот, споем нашу партизанскую! Семен! Симон! Давайте подтягивайте! - И он загянул:
Расскажу тебе, невеста,
Не таясь перед тобой:
Под Богдатью есть там место,
Где кипел кровавый бой.
Подтянуть ему никто не пожелал. Он умолк, оскорбленный, и вдруг ни с того ни с сего напустился на сидящего у стола и разглядывающего его Каргина:
- А ты чего на меня шары выставил?
- Лука! - тотчас же схватил его за руку Семен. - Брось дурака валять. Не порти Федоту свадьбу.
- А чего он на меня смотрит? Я могу и из себя выйти...
- Я тебе выйду! - пригрозил ему Семен. - Сейчас же спать отправлю. И Лука успокоился, подошел к женщинам и стал петь вместе с ними ту песню, против которой только что протестовал.
В третьем часу тысяцкий, сваха и родственницы повели молодоженов в побеленное и вымытое для этого случая волокитинское зимовье. Вместе с ними ушла и Людмила Ивановна, которой были в диковину свадебные обряды мунгаловцев. Уходя, она сказала Семену:
- Товарищ Забережный! Я надеюсь, что вы не уйдете и проводите меня домой. Вместе пришли, вместе и уйдем...
Семена, уже клевавшего было носом, взбодрили ее слова. Он пошел на кухню и попросил одну из стряпух вылить ему на голову три ковша холодной воды.
Расходились со свадьбы уже под утро. Только вышли из волокитинской ограды, как Людмила Ивановна подхватила Семена под руку. Семен сразу выпрямился, и ему стало необычайно хорошо и радостно.
- Ну, посмотрела, как молодых укладывали? - спросил он, сбившись на "ты", что случалось с ним очень часто.
- Посмотрела. Им там кумушки собрались было на постель простыню с особой меткой положить, но Федот велел забрать эту простыню назад. Я так ничего и не поняла, к чему они хотели это сделать.
- Хотели узнать, девушкой ли была невеста. Раньше за этим беда строго следили. Ежели оказывалась молодая не девушкой, назавтра этой простыней ее свекровка по лицу била. А ежели все было в порядке, тогда зять тестю с тещей в ноги кланялся, благодарил, что сохранили дочь. Случалось, простыню с пятном потом к дуге привязывали, и возил ее жених по всем улицам, чтобы все знали, что он доволен.
- Неужели так было? Это же дичь какая-то! Молодец Муратов, что не согласился.
Когда дошли до школы, Людмила Ивановна сказала Семену:
- Зайдем ко мне, погреешься, а то у тебя руки от холода дрожат.
Отомкнув наружную дверь, закрытую на внутренний замок, Людмила Ивановна провела Семена через сени и коридор в свою квартиру. Попросив у него спички, зажгла на столе лампу и предложила ему раздеваться, а сама ушла в комнату. Семен разделся, присел к столу и увидел, что находится в кухне, маленькой и чисто прибранной комнатушке с плитой и железным умывальником у порога.
Людмила Ивановна вернулась в кухню уже не в платье, а в красном халате из бумазеи, плотно облегавшем ее фигуру. Семен глянул на нее, и у него пересохло в горле.
Она положила перед ним коробку китайских сигареток:
- Можешь закурить, - а сама села на стул против него и спросила: Ну, как показалась свадьба?
- Хорошая свадьба. Все обошлось честь по чести. Ни одного скандала не было. Я этого шибко боялся.
Людмила Ивановна больше его ни о чем не спросила. Но когда Семен глянул на нее, то увидел пристальный и какой-то странный взгляд. Вдруг она пододвинулась к нему, насмешливо спросила:
- Неужели мы так и будем сидеть? Скажи, чего тебе сейчас больше хочется? Спать, да?
- Нет, - взволновался Семен. - А ты не обидишься на то, что я скажу?
- Нет, конечно.
- Мне сейчас больше всего поцеловать тебя хочется. Да только разве ты разрешишь?
- А ты попробуй. Зачем же дело стало, - каким-то не своим голосом, не то шутя, не то серьезно сказала Людмила Ивановна.
- Брось смеяться, Людмила Ивановна! С огнем шутишь. Я хоть старик-старик, а не каменный. Большой беды наделаю...
- Убьешь или задушишь? - глядела она на него теперь уже откровенно насмешливыми, так и подстрекающими на безрассудство глазами.
- Нет, - хрипло выдавил Семен. - Убить не убью, а возьму и в самом деле... - И он умолк, испугавшись готового было сорваться слова.
- Ну-ну, договаривай!..
- Она еще и смеется! - разозлился он. - Как бы потом плакать не пришлось! - И он сделал попытку схватить ее за руку и привлечь к себе. Она ловко увернулась, вскочила и отбежала к ведущей в комнаты филенчатой двери. Опрокинув стул, он ринулся к ней. У нее вдруг сделалось страшно испуганное лицо, она предостерегающе подняла палец к губам, прошептала:
- Тише, тише, сумасшедший! За стеной же сторожиха спит. Уходи давай, сейчас же уходи! - говорила она, а глаза ее явно ждали чего-то другого и смеялись.
Видя, что ее предупреждение не остановило Семена, она кинулась в свою темную комнату. "Эх, была не была!" - подумал он и бросился следом, налетел в темноте На что-то жесткое и так больно ушибся, что из глаз посыпались искры. Не видя ничего, остановился он в полной растерянности и досаде.
И вдруг ее руки стремительно легли ему на плечи. Сердце его на мгновение замерло и заколотилось с бешеной силой.
За окнами синел поздний зимний рассвет.
34
Утром, возвращаясь домой, Семен радовался, удивлялся и без конца повторял:
- Вот так дела! На чужую свадьбу уходил, а со своей возвращаюсь. Прямо голова кругом идет. Будто во сне все это видел.
При одном воспоминании о том, как внезапно и дерзко упали ему на плечи теплые полные руки Людмилы Ивановны, по телу его пробегал холодок восторга, росло ощущение силы и бодрости. С блаженной улыбкой на губах он вдруг останавливался среди пустынной улицы и начинал так сладко потягиваться, что хрустело в суставах. Вздыхая всей грудью, он мысленно восклицал: "Эх, Людмила, Людмила. Да я теперь горы сверну, чертова ты баба! Ты же меня на двадцать лет моложе сделала. Скажи, так на руках носить буду, никого не постыжусь".
С тех пор как Пронька был устроен в школьный интернат, у Семена жила и хозяйничала безродная старуха Ульяна Тестова. Когда Семен вошел в дом, Ульяна спала на лежанке в валенках и сером рваном полушалке. За ночь дом сильно выстыл. Окошко в кухне и обитая соломенными жгутами дверь были обметаны инеем, в сырых углах гнездилась сумрачная темнота.
