Викентий Вересаев - Пушкин в жизни
Он запер дверь и сказал: «Я прочитаю вам мое письма к старику Геккерену. С сыном уже покончено… Вы мне теперь старичка подавайте».
Тут он прочитал мне всем известное письмо к голландскому посланнику. Губы его задрожали, глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения. Что мог я возразить против такой сокрушительной страсти? Я промолчал невольно, и так как это было в субботу (приемный день князя Одоевского), то поехал к кн. Одоевскому. Там я нашел Жуковского и рассказал ему про то, что слышал. Жуковский испугался и обещал остановить посылку письма. Действительно, это ему удалось; через несколько дней он объявил мне у Карамзиных, что дело он уладил и письмо послано не будет. Пушкин точно не отсылал письма, но сберег его у себя на всякий случай.
Гр. В. А. Сологуб. Воспоминания, 186.Нанести решительный удар… сочиненное вами, и три экземпляра безымянного письма… роздали… смастерили… беспокоимся более. Действительно, не прошло и трех дней в розысках, как я узнал, в чем дело. Если дипломатия не что иное, как искусство знать о том, что делается у других, и разрушать их замыслы, то вы отдадите мне справедливость и сознаетесь, что сами потерпели поражение на всех пунктах… Может быть, вы желаете знать, что мешало мне до сих пор опозорить вас в глазах нашего двора и вашего… Я добр, простодушен… Но сердце мое чувствит… Дуэли мне уже недостаточно… самый след этого гнусного дела, из которого мне легко будет написать главу в моей истории рогоносцев.
Пушкин – бар. Геккерену-старшему. Первоначальная редакция письма от 21 ноября 1836 г. (черновик). Рус. Стар., 1880 (фр.).Случилось, что в продолжение двух недель г. Дантес влюбился в мою свояченицу, Гончарову, и просил у нее руки. Между тем я убедился, что анонимное письмо было от Геккерена, о чем считаю обязанностью довести до сведения правительства и общества. Будучи единственным судьею и хранителем моей чести и чести моей жены, – почему и не требую ни правосудия, ни мщения, – не могу и не хочу представлять доказательств кому бы то ни было в том, что я утверждаю.
Пушкин – гр. А. X. Бенкендорфу, 21 ноября 1836 г. (фр.).1836 г. Месяц ноябрь. Присутствие их величеств в собственном дворце. Понедельник, 23-го. С девяти часов его величество принимал с докладом военного министра ген. – адъютанта графа Чернышева, ген. – лейтенанта гр. Грабовского (и т. д.). 10 минут 2-го часа его величество один в санях выезд имел прогуливаться по городу и возвратился в 3 часа во дворец. По возвращении его величество принимал генерал-адъютанта графа Бенкендорфа и камер-юнкера Пушкина.
Запись в камер-фурьерском журнале. «Огонек», 1928, № 24.Князь П. А. Вяземский и все друзья Пушкина не понимали и не могли себе объяснить поведения Пушкина в этом деле. Если между молодым Геккереном и женою Пушкина не прерывались в гостиных дружеские отношения, то это было в силу общечеловеческого, неизменного приличия, и сношения эти не могли возбудить не только ревности, но даже и неудовольствия со стороны Пушкина. Сам Пушкин говорил, что с получения безымянного письма он не имел ни минуты спокойствия. Оно так и должно было быть… Для Пушкина минутное ощущение, пока оно не удовлетворено, становилось жизненною потребностью… Чистосердечно сообщаемый женою разговор не заслуживал доверия в его глазах и мог только раздражать его самолюбие. В последние два месяца жизни Пушкин много говорил о своем деле с Геккереном, а отзывы его друзей и их молчание все должно было перевертывать в нем душу и убеждать в необходимости кровавой развязки.
Кн. Пав. П. Вяземский. «Пушкин». II, 67–68.25 ноября 1836 г. взято Пушкиным у Шишкина 1250 руб. под залог шалей, жемчуга и серебра.
Б. Л. Модзалевский. Архив опеки над имуществом Пушкина. П-н и его совр-ки, XIII, 98.(Вторая половина ноября 1836 г., на «пятнице» у А. Ф. Воейкова). В это время вошел кудрявый, желтовато-смуглый брюнет с довольно густыми, темными бакенбардами, с смеющимися живыми глазами и с обликом лица южного, как бы негритянского происхождения… На Пушкине был темно-кофейного цвета сюртук с бархатным воротником, в левой руке он держал черную баранью кавказскую кабардинку с красным верхом. На шее у него был повязан шелковый платок довольно густо, и из-за краев этого платка виднелся порядочно измятый воротник белой рубашки. Когда Пушкин улыбался своею очаровательною улыбкой, алые широкие его губы обнаруживали ряды красивых зубов поразительной белизны и яркости.
…Пушкин кинулся с ногами на диван, причем, в полном смысле слова, помирал со смеху, хохоча звонко с легким визгом. Пришедши несколько в себя и вытирая слезы, он сказал Воейкову: «Извините мне мой обычный истерический припадок смеха. Так я всегда хохочу, когда речь идет о чем-нибудь забавном и менее этого»… Пушкин был от природы очень смешлив, и когда однажды заливался хохотом, то хохот этот был очень продолжителен.
В. Б. (В. П. Бурнашов). Мое знакомство с Воейковым. Рус. Вестник, 1871, № 11 (с. 182, 188, 189).Пушкин был должен кн. Н. Н. Оболенскому 8000 руб., занятых у него в 1836 г. по двум заемным письмам; срок их минул 1 декабря 1836 г., но Пушкин просил Оболенского отсрочить платеж до марта 1837 г.
Б. Л. Модзалевский. Архив опеки над имуществом Пушкина. П-н и его совр-ки, XIII, 95.В начале декабря д'Аршиак показал мне несколько печатных бланков с разными шутовскими дипломами на разные нелепые звания. Он рассказал мне, что венское общество целую зиму забавлялось рассылкою подобных мистификаций. Тут находился тоже печатный образец диплома, посланного Пушкину. Таким образом, гнусный шутник, причинивший его смерть, не выдумал даже своей шутки, а получил образец от какого-то члена дипломатического корпуса и списал.
Гр. В. А. Сологуб. Воспоминания, 186.(4 декабря 1836 г., у Греча, на именинах его жены). Пушкин, как заметили многие, был не в своей тарелке, на его впечатлительном лице отражалась мрачная задумчивость. Пробыв у Греча с полчаса, Пушкин удалился. Греч сам проводил его в прихожую, где лакей Пушкина подал ему медвежью шубу и на ноги надел меховые сапоги. «Все словно бьет лихорадка, – говорил он, закутываясь, – все как-то везде холодно и не могу согреться; а порой вдруг невыносимо жарко. Нездоровится что-то в нашем медвежьем климате. Надо на юг, на юг!»
B. П. Бурнашов. Воспоминания. Рус. Арх., 1872, стр. 1790.Я был во дворце с 10 часов до 3 1/2 и был почти поражен великолепием двора, дворца и костюмов военных и дамских, нашел много апартаментов новых и в прекрасном вкусе отделанных. Пение в церкви восхитительное! Я не знал, слушать ли или смотреть на Пушкину и ей подобных? – подобных! но много ли их? жена умного поэта и убранством затмевала других…
А. И. Тургенев – А. Я. Булгакову, 7 дек. 1836 года. Московский Пушкинист. Вып. I, 1927, стр. 33.С самого моего приезда[175] я была поражена лихорадочным состоянием Пушкина и какими-то судорожными движениями, которые начинались в его лице и во всем теле при появлении будущего его убийцы.
Кн. Е. Н. Мещерская (урожд. Карамзина). Я. Грот, 260.Мой сборник («Старина и Новизна») Пушкин советует мне назвать Старина и Новина, а не Новизна.
Кн. П. А. Вяземский – И. И. Дмитриеву, 9 дек. 1836 г. Рус. Арх., 1868, стр. 652.В полковом приказе 13 дек. 1836 г. Дантес показан заболевшим «простудного лихорадкою» с 12 декабря.
C. А. Панчулидзев. Сборник биографий кавалергардов, 80.Я зашел к Пушкину справиться о песне о Полку Игореве, коей он приготовляет критическое издание… Он хочет сделать критическое издание сей песни, в роде Шлецерова Нестора, и показать ошибки в толках Шишкова и других переводчиков и толкователей; но для этого ему нужно дождаться смерти Шишкова, чтобы преждевременно не уморить его критикою, а других смехом. Три или четыре места в оригинале останутся неясными, но многое пояснится, особливо начало. Он прочел несколько замечаний своих, весьма основательных и остроумных: все основано на знании наречий слов и языка русского… Я провел у них весь вечер в умном и любопытном разговоре.
А. И. Тургенев – Н. И. Тургеневу, 13 док. 1836 г. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина. Изд. 3-е, стр. 278.(19 дек. 1836 г.) Вечер у кн. Мещерской (Карамз.). О Пушкине; все нападают на него за жену, я заступился.
А. И. Тургенев. Дневник. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина. Изд. 3-е, стр. 279.Пушкин мой сосед[176], он полон идей, и мы очень сходимся друг с другом в наших нескончаемых беседах; иные находят его изменившимся, озабоченным и не вносящим в разговор ту долю, которая прежде была так значительна. Но я не из числа таковых, и мы с трудом кончаем одну тему разговора, в сущности не заканчивая, то есть не исчерпывая ее никогда; его жена повсюду прекрасна как на балу, так и в своей широкой черной накидке у себя дома. Жених ее сестры (Дантес) очень болен, он не видается с Пушкиными.
