Александр Яковлев - Голоса над рекой
палата, подарки, позвонки, перевозчик-водогребщик, парез*, перо жар-птицы, перстень, % голубого неба, Планида, парус. Да: "процент" был изображен в виде своего знака, а "Планида" начиналась с заглавной буквы.
Что все это означало, он не знал, подумал: Какие-то заготовки для стихов. Он спрятал листочек в свою записную книжку - отдаст жене после операции, и тогда уже спросит, что это.
Но после операции было не до листочков...
Совсем плохо ей было, а тут надо было еще перенести (на вторые сутки после тяжелой операции!) надевание гипса, так называемой кранио-торокальный, то есть черепно-грудной, гипсовой повязки, или попросту скафандра, чтобы прижилась трупная кость, вставленная между половинками 4-го и 6-го шейных позвонков - другие половинки были удалены и вместо полностью удаленного 5-го.
Открытыми от этой повязки оставались лишь макушка и лицо, да и то - не полностью... Рот - щелкой, чтобы хоть как-то втягивать в себя жидкую пищу... Да, открытыми были еще молочные железы, богатый ее бюст, как шутя говорили они дома... Ох и тяжело было ему, богатому, в грубых прорезях гипса!
Повязку эту, гипсовый скафандр, предстояло носить три, а то и четыре месяца.
Но что носить, что забегать вперед! Надеть ее надо было, а надевалась она - кому как, конечно, - часа два-три, а потом больше суток сушилась...
Старый гипсовый мастер, гибкий как лоза, худенький Терентич, вначале зашел поглядеть на нее в целом, - как на модель, вернее, болванку, на исходный материал, с которым ему предстояло работать, а материалом этим было предельно измученное почти двухлетней каузальгией тело, к которому невозможно было прикоснуться, так как самое легкое касание - и чем легче, поверхностней оно было, тем сильнее - вызывало эту мучительную жгучую и совершенно ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННУЮ боль (Боль, например, при ушибе руки-ноги, уколе пальца и подобном - естественная: она ПОНЯТНА человеку, легко представима, воспроизводима в уме, она лечится, но эта...).
Обычное касание тела одеждой, постельным бельем было настолько тягостным, что дома она ходила почти голой, а если кто-нибудь к ним заходил - надевала особо сшитый - чуть ли ни на одном шве! - широкий халат. Свежие, отутюженные простыни, прежде чем ей постелить, долго и сильно мялись - гладкая ткань переносилась особенно мучительно...
И почти неподвижным был этот материал - из-за тяжелого тетрапареза** и вращательного головокружения...
"Тэк-тэк", - цедил сквозь тонкие губы Терентич, оглядывая ее, голую по пояс, со всех сторон, и щурил левый глаз.
Он тут же сделал разные карандашные наброски возможных, моделирующих формы тела гипсовых ходов - ЭСКИЗЫ - и, показывая ей и мужу, уважительно говорил, что можно "тэк", а можно "тэк": как ИМ, - он кивал в ее сторону, - больше понравится, но "им" было все равно, и Терентич сказал, что "тогда" будет ОДЕВАТЬ "по своему вкусу". И одел.
Надели все же кранио-торокальную повязку! Причем, без введения наркотиков, которые были здесь показаны, но она отказалась - не переносила.
"Любой мужик за это время раза три бы в обморок хлопнулся", - шепнул мужу ее хирург, присутствовавший при процедуре. А она - ничего, выдержала...
Перед гипсом над было надеть еще подкладочку, чтобы не класть его на голое тело, и не какую-нибудь, а шерстяную - шерстяной такой КАФТАНЧИК!.. А был невероятный июнь, как никогда в Новокузнецке: плюс 35 на улице , а в палате и все 50, так как батареи до сих пор по всей клинике почему-то не были отключены. А у них к тому же была крохотная палата-изолятор - дышать и вовсе было нечем, глаза вылезали...
Операция, которую сделал ей здесь совсем молодой нейрохирург, не только спасла ее от смерти, но одарила вторым рождением - она действительно начала жить заново.
Операция эта нужна была давно, еще до московской, и не только "до" вместо, знай она давно, что с ней, но уж во всяком случае в 69-м, когда эту московскую делали, когда полупараличи рук и ног стали такими тяжелыми, и появилось еще множество других серьезных симптомов... Но профессор, завкафедрой факультетской неврологии их области, известный и вообще в медицинском мире страны, направил ее не в Новокузнецк, а в Москву.
Странно, но ОН ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЛ (!), ЧТО У НИХ ЖЕ В СИБИРИ, СОВСЕМ РЯДОМ, РАЗРАБОТАНА И ХОРОШО ОСВОЕНА КАК РАЗ ТА ОПЕРАЦИЯ, КОТОРАЯ ТОЛЬКО И БЫЛА ЕЙ НУЖНА, ОН ВООБЩЕ НЕ ЗНАЛ, ЧТО ТАКОВАЯ СУЩЕСТВУЕТ (!), ХОТЯ ЕЕ УЖЕ ДЕЛАЛИ ВО ВСЕМ МИРЕ, правда... НЕ в Москве. Однако Москва ЗНАЛА О НЕЙ! Прекрасно знала создателей и первых - теперешних! - исполнителей ее у нас, но, зная, знать не хотела, а сама не владела! Вообще не владела нейропластикой, на которой как раз и была основана эта умная и такая эффективная операция и, главное, абсолютно не травмирующая, как московская, спинной мозг.
Но! Москва не подумала отказаться от этой больной! Не подумала отправить ее назад, в свою Сибирь, в свою провинцию, где был и этот самый Новокузнецк! Нет!
Знаменитый московский нейрохирург сделал ей СВОЮ операцию - не просто бессмысленную, но строго ей ПРОТИВОПОКАЗАННУЮ, и тут же, не отходя от операционного стола, обратил ее в глубочайшего инвалида и мученика. Знай наших!
У нее было врожденное сужение спинномозгового канала на шейном уровне. То есть спинной мозг ее был, по сути, в опасности уже от рождения, но особо уязвимым становился в юные и зрелые годы, когда нагрузка на позвоночник нарастала, - нарастала, следовательно, и возможность травматизации. Эластичность же межпозвонковых дисков (главный элемент в работе позвоночника***) в этом самом активном возрасте чаще всего уменьшалась (диски рано стареют!), что у человека было как бы нормой.
И получалось - не сводились концы! - норма нередко "оборачивалась" болезнью, особой болезнью позвоночника - остеохондрозом.
В условиях же врожденно суженного спинномозгового канала при падении эластичности дисков и нарастании нагрузки на них достаточно и вовсе немногого, чтобы заболевание не только быстрее и пышнее расцвело, но, возможно, дало одно из самых серьезных своих осложнений - сдавление (компрессию) спинного мозга, миелопатию (миело - мозг, патия - состояние. Миелопатия - хроническая компрессия (состояние) спинного мозга): спастические парезы, параличи, слабость конечностей, мышечная атрофия, нарушение чувствительности...
В широком канале, просторном, спинному мозгу "дышалось" легко, - даже большие, грубые изменения межпозвонковых дисков и позвонков - не достигали его, не травмировали.
Свое "немногое" она получила прежде всего на войне, в армии, куда ушла в 17 лет добровольцем.
Все три ее военных года были полны для нее, городской домашней девочки, не просто незнаемой до того, не просто тяжелой, но порой совсем непосильной физической работы, непосильной даже и для крепких деревенских женщин, привычных к тяжелому труду. А ей особенно потому еще так досталось, что она ушла в армию в пору, когда позвоночник не был до конца сформирован (точнее, не был полностью окостеневшим, "взрослым"), что наступало к 23-26 годам, а тут еще этот врожденный дефект... Вот и оказалась её хребтина столь чувствительной к физической нагрузке - и общего характера и к той, что непосредственно касалась шеи: к тасканию на ней здоровенных, тяжелых катушек с кабелем, на шее девичьей, то-о-ненькой, почти начисто лишенной и внешней опоры - развитых мышц...
Знай она о своем неполноценном с рождения позвоночнике, она ДОЛЖНА БЫ всегда!
- жить ОСТОРОЖНО, быть БЛАГОРАЗУМНОЙ, ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОЙ: голову поворачивать тихонько, лучше не поворачивать совсем, а поворачиваться при необходимости всем телом, не заниматься общей физкультурой, - только лечебной, да и то - индивидуально РАЗРАБОТАННОЙ...
Осторожно, совсем немного, работать физически и, конечно, без всяких перегрузок, не играть в любимый волейбол (О Сиршасане и упоминать не станем)... Словом, НЕ, НЕ, НЕ!
...Жить ОС-ТО-РОЖ-НО (ясное дело, ОДНОЙ ЖИЗНЬЮ!)...
Но какие могли быть У НЕЕ осторожность, благоразумие, предусмотрительность??
Так что, слава Богу, что не знала она ничего о своей шее до самого до случившегося, так как помочь все равно бы никто не мог - остеохондроз в нашей стране начали (только начали!) изучать в конце 50-х годов, в их же области - в конце 60-х, да и то - вначале изучали рентгенологи... Операции же в Новокузнецке начали делать лишь в 63-65 гг., то есть высокого мастерства даже и у нейроортопедов еще не было...
Но знай она о своей болезни даже с юности, если бы та была известна, все равно бы ушла на фронт, все равно жила бы как жила... ДИСКОМФОРТ - ее стихия ("Я шагаю по канату, что натянут туго-туго между смертью и обычной нашей жизнью дорогой"...), ее органическое состояние, жизнь - грань...
Все, что она делала, действительно всегда было на грани возможности. Со стороны казалось, что вот-вот, и... Но все всегда хорошо кончалось, она не срывалась. И не потому, как некоторые думали, что побеждала себя, а потому, что ее вела Любовь. Она и не давала любому делу (мытью окон до алмазного блеска, подготовки доклада до проработки малой малости, предельной четкости мысли и красоты изложения) превратиться в мучение, в скуку, в утомление, в тоску. ЕЙ НРАВИЛОСЬ ВСЕ, ЧТО ОНА ДЕЛАЛА, хотя "нравилось" не то было слово - она ОБОЖАЛА все!
