Петр Боборыкин - Долго ли?
— Лука Иваныч? — шепотом спросил Мартыныч. Он тотчас же потушил папиросу, обдернул мундир и привстал.
— Да вы сидите, — лениво и хмуро остановила его Анна Каранатовна. — Он сюда не придет, прямо к себе пойдет.
— Все же-с…
— Вы, нешто, опять что принесли, переписку какую?
— Нет, собственно, для Луки Иваныча ничего не принесено мною.
— Ну, так что же вам прыгать?.. Он же небось вам должен, — добавила она, кисло умехнувшись.
Звонок раздался посильнее; но Анна Каранатовна не трогалась.
Татьяна, успевшая снова прикурнуть, только шмыгала носом.
— Не прикажете ли, я отворю? — продолжал Мартыныч.
— И Татьяна отворит, — все тем же небрежно-ленивым голосом отозвалась Анна Каранатовна, перемывая чашки. — А мы с вами так и не почитали, Иван Мартыныч?
— Книжку я с собой захватил, да теперь не очень-то будет вольготно.
— Мы Луке Иванычу ведь не мешаем.
Она остановилась, услыхав шум шагов и разговор Луки Иваныча с Татьяной. Он что-то спрашивал про Настеньку.
Мартыныч тем временем уже совсем высвободился из кресла и, стоя лицом к двери, причесывал свои кудерьки маленьким гребешком, точно будто перед ним висело зеркальце.
— Да вы, право бы, сели, Иван Мартыныч, — начала опять Анна Каранатовна, не совсем дружелюбно поглядывая на дверь в коридор, — куда вам торопиться-то? Вот я велю Татьяне убрать со стола. Лука Иваныч засядет, поди, писать; мы ему не помеха. А мне бы занятно узнать теперь, как она мужа своего изведет?
— Это вы про "Огненную женщину"? — осведомился Мартыныч, слегка осклабившись.
— Да, про нее я говорю.
— Известное дело, каким способом, — вполголоса и с какой-то внезапной хрипотой отозвался Мартыныч, точно он говорил в руку, — она таких пылких чувств особа, а он — человек хилый и в преклонных летах…
Анна Каранатовна показала свои зубы, открыв рот в узкую, невеселую улыбку. Гостем ее овладело заметное беспокойство. Это беспокойство возросло в нем, как только он поглядел в сторону швейной машинки, занимавшей на столе почетное место, под самым ярким светом лампы. Машинка лишала его самообладания.
— Уж позвольте до другого раза.
Мартыныч решительным жестом взялся за фуражку.
Не сумевши удержать гостя, Анна Каранатовна довольно шумно поднялась с места и крикнула в дверь:
— Убирай здесь, Татьяна, да спроси Луку Иваныча — хотят они чаю или нет?
Ответа не последовало. Анна Каранатовна уже сильнее высунулась в дверь.
— Лука Иваныч! — крикнула она.
— Что нужно? — раздалось глухо из кабинета.
— Чаю вы хотите?
— Пожалуй.
— Ну, так подите сюда, а то Татьяна не скоро еще соберется.
Послышались медленные шаги, и в комнату, совсем сгорбившись, в халате, вошел Лука Иванович.
Мартыныч стоял уже в позе, говорившей "счастливо оставаться". Лука Иваныч взглянул на него спокойнее, чем накануне, но невнятно проговорил:
— Вы бы прошли ко мне, у нас с вами счетец есть.
Слова эти Анна Каранатовна расслышала хорошо и тотчас же подалась вперед.
— Да Иван Мартыныч совсем и не желает, — начала она недовольно, обиженным голосом, — он не для того совсем и пришел.
Лука Иванович удивленно взглянул на нее. Мартыныч совсем переконфузился, что и выразил в игре часовой цепочкой.
— Иван Мартыныч, — продолжала Анна Каранатовна жалобной нотой, — вон мне и машинку достал… даже так скоро, что я в удивление пришла. Я уже им говорила насчет этого…
— Насчет чего же это? — спросил медленно Лука Иванович, поглядывая на них обоих.
— Вы не извольте беспокоиться, — промямлил Мартыныч, стараясь протискаться бочком в дверь.
— Да полноте, Иван Мартыныч, — ободряла его Анна Каранатовна, — ведь я Луке Иванычу толком говорю.
— Вам десять рублей следует, — резко сказал Лука Иванович, — пожалуйте ко мне.
Анна Каранатовна даже раскрыла рот; так поразило ее и то, что сказал Лука Иванович, и тон его слов.
Мартыныч весь съежился и, повернувшись на одном каблуке, пошел за Лукой Иванычем в кабинет. Там он что-то такое было начал насчет денег, но Лука Иванович довольно резко остановил его, подавая красненькую.
— Это не все, кажется, — выговорил он, поморщиваясь, точно от дыму, — да вы не кончили еще, так мы после сочтемся.
— Помилуйте-с, — стыдливо отталкивал бумажку Мартыныч, — вы меня много обидите…
— Берите, — строго перебил Лука Иванович, — что ж вы благодеяние, что ли, мне желаете оказывать?
И он повернулся к столу, сунув бумажку так, что, если б Мартыныч не подхватил ее, она бы упала на пол.
Мартыныч даже побледнел, сжал торопливо бумажку в кулак и стал пятиться назад на цыпочках.
— Покойной ночи, — выговорил он сладко и глухо — и все тем же задним ходом исчез в дверь.
— Прощайте! — не оборачиваясь, кинул ему Лука Иванович.
XIV
Когда дверь захлопнулась за Мартынычем, он столкнулся с Анной Каранатовной: та стояла в коридоре, против двери в свою комнату, и, вероятно, слышала разговор в кабинете.
— Счастливо оставаться, — шепотом и торопливо проговорил Мартыныч, не решаясь останавливаться.
— Да вы куда это? посидите! — начала, громче его тоном, упрашивать Анна Каранатовна. — Он ведь писать засядет.
И она небрежно кивнула головой на дверь в кабинет Луки Ивановича.
— Нет, уж что же-с? — не то обиженно, не то застенчиво ответил Мартыныч и стал бочком двигаться по коридору.
Анна Каранатовна пошла провожать его в кухню.
— Сердит?! — вопросительно выговорила она, пока Мартыныч накидывал на себя пальто.
— Не в духе-с… вы напрасно это, Анна Каранатовна, насчет моей работы… ведь господа писатели — народ амбиционный… сами мы про это сейчас говорили.
— Экая важность! Он ведь все балагурит, а это нынче только — тучу из себя представил; сердит, да не силен, — прибавила она подмигнувши.
Мартыныч сдержал наплыв смеха и прыснул на воротник пальто.
— Такой стих-с… — сквозь смех выговорил он.
— Никто, главное, не провинился!.. А почитать-то когда же?
Мартыныч глазами показал, что он рад бы душой, да боится учащать свои посещения.
— На той неделе, если вам способно будет.
— Да и на этой бы можно, кажется… не все он привередничать будет… До свидания, значит, а я машинку-то вашу сегодня же обновлю…
Она протянула ему руку, Мартыныч подал свою, ладонью.
Анна Каранатовна крепко пожала ее и прибавила, когда он уже взялся за ручку выходной двери:
— А то, какие ваши слова были сегодня, Иван Мартыныч, я долго буду помнить.
— Я от всей души, — жидким голоском выговорил Мартыныч и, уже от себя, потряс руку Анне Каранатовне.
— Буду помнить! — значительно повторила Анна Каранатовна, провожая его до лестницы.
Татьяна могла бы быть свидетельницей всего их разговора, но она опять уже спала, примостившись у плиты.
Анна Каранатовна должна была растолкать ее.
— Ужинать собрать надо, — говорила она ей в ухо, — да прибрать чайный прибор.
— А барин чай не будет кушать? — спросила Татьяна, широко мигая совсем посоловелыми глазами.
— Не знаю, я вот спрошу… да плиту-то разводи.
Дверь в комнату Луки Ивановича была только притворена, и Анна Каранатовна заглянула туда, не входя.
— Чай будете пить? — небрежно спросила она в спину Луки Ивановича, сидевшего у письменного стола.
— Не стану, — сквозь зубы ответил он, пуская струю дыма.
— Ну, как угодно!..
Лука Иванович шумно отодвинул стул и, выходя мимо ее в коридор, спросил:
— Настеньку вы, надеюсь, уложили спать?
— Нет, еще не думала.
Они оба вошли в комнату Анны Каранатовны.
— Почему же это? — уже горячее выговорил Лука Иванович.
— Да она тут сейчас болталась.
— Вы лучше скажите: не она болталась, а вы в приятных разговорах забыли, что больного ребенка нужно уложить спать раньше.
— Да и то рано.
— Ошибаетесь: теперь уже девятый час.
— Уложишь ее!..
— Да ведь вы не пробовали?
В другое время тон Луки Ивановича заставил бы Анну Каранатовну удивиться и струсить немного; но сегодня она приняла его совсем по-другому.
— Ну, уж оставьте, Лука Иванович, точно, в самом деле я не мать, — возразила она, махнув как-то особенно головой, — уж как вы меня шпигуете этой девчонкой!..
— Хорошо-с, — обрезал Лука Иванович, сделавши несколько шагов по комнате, — мне нечего проповедовать вам материнские чувства, если у вас их нет.
— Скажите пожалуйста! — уже совсем резко откликнулась Анна Каранатовна и села почему-то на конец кровати. — Поучения-то вы куда горазды делать, Лука Иванович, позвольте мне вам доложить, а на деле-то — ни тпру, ни ну!
— Что вы этим хотите сказать?
Он продолжал говорить ей «вы»; едва ли не в первый раз случилось это с тех пор, как он начал звать ее просто "Аннушка".
