Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 4. Материалы Севастопольского периода
На вопрос, кому именно Толстой хотел представить записку, с некоторою вероятностью можно ответить, что это был один из двух великих князей, братьев наследника престола Александра Николаевича – или Николай Николаевич или Михаил Николаевич. Они оба были в Севастополе с октября до начала декабря, потом опять в январе и феврале, оба участвовали в Инкерманском сражении, бывали на бастионах, интересовались организацией защиты и даже заведывали – один работами по возведению укреплений Северной стороны, другой – их вооружением; мало того, ясно сознавая полную невозможность для А. С. Меншикова продолжать оставаться главнокомандующим, оба брата в феврале месяце приняли деятельное участие в назначении главнокомандующим князя М. Д. Горчакова. Это всё говорит за то, что скорее всего именно к одному из названных великих князей была обращена эта неоконченная записка Толстого.
Итак, подводим итог: предполагаем, что первая мысль о Записке, здесь печатаемой, возникла у Толстого в конце ноября 1854 г., что докладная записка, упоминаемая в январской записи Дневника, была именно наша Записка, что она писалась в январе – феврале 1855 г. и что предназначалась для подачи одному из сыновей Николая I.
В заключение нужно сказать, что кроме двух рукописей Записки в лист (4 + 4 лл. 261/2 × 21 и 34 × 22 сант.; 36 × 22 сант.), которые дают две последовательные редакции ее (IV, 82), среди бумаг Толстого, хранящихся в архиве Толстого Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина, есть еще один небольшой отрывок, имеющий повидимому ближайшее отношение к Записке (IV, 78). Он начинается словами: «Русское войско огромно и было славно, было непобѣдимо». Думаем, что это первоначальный набросок того произведения, которое потом приняло вид Записки. Заняв собою верхнюю часть 1-й страницы вдвое сложенного листа (34 × 211/2 сант.), она обрывается на полуслове; очевидно автора совершенно не удовлетворило это изложение его мыслей, и он отбросил рукопись, только начав. Можно думать, что этот набросок был сделан вскоре после записи Дневника 23 ноября 1854 г.
IV. ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА КН. М. Д. ГОРЧАКОВУ [?]
Записка Толстого, направлявшаяся, можно думать, на имя главнокомандующего Крымской армией кн. М. Д. Горчакова, так далека от того, к чему мы привыкли у Толстого, что взгляды, высказываемые в этой черновой записке, быть может, никогда не посланной, кажутся случайными, наносными. Действительно, в том, что позже писал Толстой, нет и признаков того патриотического увлечения, которое сквозит в Записке. Объяснение этого надо искать в тех особых обстоятельствах, в которые был поставлен Толстой во время писания Записки. Это было в апреле – начале мая 1855 г., когда Толстой служил на 4 бастионе; к этому времени в Дневнике, в котором нет вообще никаких намеков на Записку, относится одна отметка, по содержанию своему чрезвычайно близкая к тому, что говорится в Записке. Под 21 апреля 1855 г. Толстой занес в свой Дневник: «Дух упадает ежедневно и мысль о возможности взятья С[евастополя] начинает проявляться во многом». Это то самое, что в своей Записке он выражает словами: «Дух войска в настоящую минуту есть грустное сомнение в возможности отстоять Севастополь». Две приведенные фразы слишком близки друг к другу, чтобы можно было пройти мимо них, не сопоставив их одну с другой. В Дневнике под 21 апреля, в тот же самый день, запись которого приведена выше, Толстой отметил, что он в эту неделю, между прочим, написал «проект адреса»; возможно, что этот адрес и есть то, что мы назвали докладной запиской. В жизни Севастополя апрель 1855 г. был очень труден для осажденных. Траншеи осаждающих почти с каждым днем приближались к русским укреплениям; огонь неприятеля становился все ожесточеннее и губительнее; при каждом столкновении вследствие превосходства оружия у союзников русские несли несравненно больший урон; все это невероятно тяжелое положение не могло не влиять на защитников и, может быть, особенно чувствовалось на 4-м бастионе, который подвергался сильнейшему обстрелу и положение которого в некоторые дни апреля бывало почти отчаянным. Дух падал у одних, другие с еще большим рвением боролись, стремясь стать той «несокрушимой общиной героев», про которую говорит в Записке Толстой. Скоро этот подъем борьбы, это патриотическое, если можно так выразиться, настроение Толстого, которое проявляется в Записке, значительно видоизменилось, и уже в «Весенней ночи», писанной в средине июня, мы находим нечто совершенно иное.
Судьба Записки неизвестна. Можно думать, что едва ли она была и подана кн. Горчакову. Сохранившаяся среди севастопольских бумаг Толстого, находящихся в архиве Толстого Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина, единственная рукопись ее – неполная (IV, 83); она представляет собой черновик; конец листка и нижняя часть левого края оборваны (26 × 211/2 сант.). При печатании по возможности восстановляем оторванные части слов, а также дополняем недостающие слова текста, ставя дополнения в прямые скобки.
О воззвании, упоминаемом в тексте Записки, сведений получить не удалось.
V. ОТРЫВОК ИЗ ДНЕВНИКА ШТАБС-КАПИТАНА А. ПЕХОТНОГО Л. Л. ПОЛКА.
В Дневнике Толстого есть три упоминания о Дневнике офицера в Севастополе. – Один раз под 6 июля 1855 г. (в бытность Толстого на Бельбеке) отмечено: «Писать Дневник офицера в Севастополе – различные стороны, фазы и моменты военной жизни. И печатать его в какой-нибудь газете. Я думаю остановиться на этой мысли, хотя главное мое занятие должно быть Юность и Молодость, но это для денег, практики слога и разнообразия». Потом на следующий день Толстой записал: «Принудив себя, мог бы работать [неразобрано одно слово], были мысли касательно Дн[евника] оф[ицера]. Наконец под 16 июля записано: «Хочу написать Дневник офицера. Отрывок, который находится среди бумаг, хранящихся в архиве Толстого Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина, написан, конечно, после этих записей. Очевидно, попытка эта не удовлетворила Толстого, и он сразу отказался от увлекшего его плана. Рукописи (I, 11) в 4° на 2 лл. – с текстом 1 страницы (22 × 171/2).
Обозначение в заглавии Л. Л. полка намеренно неверное, так как в Крымской армии не было ни одного полка, в названии которого находились обе эти буквы.
Упоминаемый в отрывке главнокомандующий Крымской армией кн. Мих. Дм. Горчаков был назначен в Крым взамен кн. Меншикова в феврале 1855 г. и прибыл на Северную сторону Севастополя 8/20 марта. О слухе, что великий князь Константин Николаевич идет на выручку Севастополя с Американским флотом, говорится и в рассказе «Севастополь в августе», где о нем сообщают друг другу солдаты на бастионе.
VI. СОЛДАТСКИЕ РАЗГОВОРЫ.
Набросок разговоров солдат имеет ближайшее отношение к рассказу «Севастополь в августе», послужив для него материалом к гл. гл. 22 и 23. Это те самые разговоры, которые в присутствии Володи Козельцова велись между солдатами в блиндаже Корниловского бастиона и потом наверху, под выстрелами – о 24-м, т. е. о дне, когда началась последняя бомбардировка Севастополя, о легкой возможности выйти «в чистую», «о замиреньи» и пр.; и в наброске, и в рассказе встречаем шутника Васина, молодого солдата еврейского типа, и других. Это дает повод думать, что разговоры представляют собою эскизы с натуры для будущей картины, которая так ярко нарисована Толстым в его третьем очерке Севастополя, что они были слышаны им самим в последние дни защиты Севастополя, когда, как читаем в его письме к Т. А. Ергольской 4 сент. 1855 г., он был свидетелем его штурма и даже принял некоторое участие в его защите.
Писание наброска, таким образом, надо относить к последним числам августа 1855 г. В дневнике о нем нет упоминаний, может быть, потому, что в эти дни – с 25 августа по 3 сентября – нет вообще отметок в дневнике, может быть, потому, что на набросок Толстой смотрел, вероятно как на мелочь или как на материал для будущего произведения, еще не принявшего в его мыслях законченной формы.
Рукопись в лист (32 × 221/2 сант.), в 2 лл. (2-й л. пустой) хранится в архиве Толстого Всесоюзной библиотеки им. Б. И. Ленина (IV, 81)
VII. ДОНЕСЕНИЕ О ПОСЛЕДНЕЙ БОМБАРДИРОВКЕ И ВЗЯТИИ СЕВАСТОПОЛЯ СОЮЗНЫМИ ВОЙСКАМИ.
Составление этого донесения было поручено Толстому начальником штаба артиллерии Крымской армии генералом Николаем Андреевичем Крыжановским, вероятно, как человеку в то время уже очень выдвинувшемуся на литературном поприще и вместе с тем признанному военному писателю. По словам Толстого, в его заметке „«Несколько слов по поводу книги «Война и Мир»“60 Крыжановский прислал ему более чем 20 донесений артиллерийских офицеров со всех бастионов как материал для составления общего отчета о действиях русской артиллерии во время последней бомбардировки. Материал этот был, как говорит Толстой в той же статье, мало достоверен: «Я жалею, – пишет он, – что не списал этих донесений. Это был лучший образец той наивной необходимой военной лжи, из которой составляются описания. Я полагаю, что многие из тех товарищей моих, которые составляли тогда эти донесения, прочтя эти строки, посмеются воспоминанию о том, как они по приказанию начальства писали то, чего не могли знать. Все испытавшие войну знают, как способны русские делать свое дело на войне и как мало способны к тому, чтобы его описывать с необходимой в этом деле хвастливой ложью. Все знают, что в наших армиях должность эту, составление реляций и донесений, исполняют большею частью наши инородцы».
