Ицхак Мерас - Вечный шах
Я не мог спорить с Эстер, если ей захотелось сад в ящике.
Даже когда цветы увянут, все равно еще можно обрывать лепестки. Да нет, да — нет, да.
Все ромашки должны сказать одно и то же.
Иначе быть не может.
Рыжий смотрит на меня.
Теперь это мне уже не мешает. Мы в гетто, только что миновали ворота. Сейчас забегу домой, умоюсь, надену хорошую рубашку и отправлюсь к каменному порогу.
— Изя, — тихо зовет меня Рыжий и крепко берет за руку. — Идем со мной, — говорит он.
Говорит очень таинственно, я не понимаю, какие важные дела могут быть у Рыжего со мной. Он гораздо старше меня, и мы с ним вовсе не друзья-приятели.
Мы останавливаемся за тем самым домом, где мужчины давали
мне цветы, каждый по цветку. Рыжий прислоняется к стеле, вытягивает свою длинную руку и принимается вертеть пуговицу своей куртки.
Я жду.
— Я говорил с твоим отцом, а теперь хочу потолковать с тобой. Так говорит Рыжий, и по его непривычно серьезному виду я начинаю догадываться, о чем речь… — Изя, ты знаешь, что в гетто есть организация?
— Знаю.
— Ты знаешь, Изя, что нам нужно?
— Не знаю… Наверно, оружие.
— Это само собой. Но прежде всего нужны бойцы.
Сердце подскакивает к горлу, я чувствую, как холодеют кончики моих пальцев. Я давно ждал, что со мной заговорят об этом, но не думал, что это сделает Рыжий.
— Слушай, Рыжий, — отвечаю я, глубоко вздохнув. — Неужели ты думаешь, я не понимаю таких простых вещей.
Я замолкаю и жду, что будет дальше.;Рыжий чуть улыбается.
Ужасно смешной он, этот Рыжий. Когда улыбается вот так, ему остается только усы приделать, и будет вылитый кот. Вот-вот, кажется, приоткроет пасть и мяукнет.
— Я так и думал, что ты все понимаешь, — говорит Рыжий и добавляет: Организация разбита на тройки. Надо полагать, что и вас будет не меньше.
— Да… Да! Нас как раз трое. Янек, Эстер и я.
— Видишь, как все удачно! — радуется Рыжий. — Один из вас будет старший, командир, так сказать. Подумай. Кто будет командир?
Я думаю. Наверно, думаю слишком долго, потому что Рыжий, который стоит, прислонясь к стене и по-петушиному поджав ногу, успевает переступить раз, потом еще раз. Я понимаю, что больше тянуть нельзя, и говорю:
— Командиром будет Янек. Хорошо?
— Хорошо.
— Ты знаешь Янека?
— Знаю. Хорошо.
Рыжий провожает меня до самого дома.
— Ты знаешь, где я живу? — спрашивает он.
— Знаю.
— Приходите все трое через полчаса. Приступим к занятиям.
Рыжий уходит.
Я подбегаю к двери. Сегодня надо особенно торопиться. Я только умоюсь, надену голубую рубашку и помчусь к каменному порогу. Я схвачу Эстер за руку, позову Янека. Я расскажу им, и они запляшут от радости. Ой, как они будут радоваться!
Я не могу рассказывать Янеку про моего друга Хаима.
Зачем? Все равно ведь Хаим — это не я.
Разве я бы решился на такое, как Хаим?
Не знаю…
Я не буду рассказывать о Хаиме. Зачем?
Теперь мы-тройка.
Т р о й к а!
— Изя… Изя! — слышу я голос, который вот уж не думал услышать здесь.
— Эстер? Бузя? Откуда ты взялась? Мы стоим в коридоре, на лестнице.
Оказывается, Эстер ждала меня.
Свет здесь тусклый, но я вижу, что глаза у нее красные. Она припала ко мне, прижала голову к моей груди. Ее пепельные волосы щекочут мне щеки, и я боюсь шевельнуться.
Эстер плачет и говорит очень тихо:
— Изя… Янека увезли. Сегодня похватали много мужчин, и Янека тоже. Я стою окаменев; холодные, темные ступени прыгают у меня перед глазами./
Я трясу Эстер за плечи.
До крови закусываю губы.
Нет!
Этого не может быть!
Янека не увезли…
Могли увезти меня, могли увезти Эстер, но только не Янека. Янека нельзя увезти, потому что он — Янек. Он искал Мейку. Он говорил, что город — то же гетто, только без ограды. Он…
— Увезли… Нет больше Янека. Я давно уже здесь, все никак не дождусь тебя.
— Не плачь, Эстер. Янека не могли увезти.
Так говорю я ей, хоть и сам начинаю понимать, что говорю ерунду, что Янека вправду увезли и мне нечем утешить ни ее, ни себя.
— Вот увидишь, мы найдем Янека. Так говорю я ей и себе.
— Правда? Мы будем искать?
— Будем искать. А как же иначе? Янек сам нашил желтую звезду… Он мог остаться на той стороне, но он пришел, чтобы найти своего друга. Мы не можем сидеть и ждать… Мы должны найти Янека.
— Мы вместе пойдем искать, да, Изя?
— Да, вместе.
— И найдем его, правда, Изя? Мы обязаны найти.
— Мы найдем.
— Изя… А если… если их завезли в Понары?
— Нет… Янека нельзя завезти в Понары. Он сбежит, мужчины выбросят его, люди не позволят увезти Янека в Понары. Ведь он же Янек!
— Почему вас двое? — спрашивает Рыжий. Он ждал нас. Мы молчим.
— Где третий? — спрашивает Рыжий.
— Нас трое. Это только кажется, что нас двое, — говорю я ему.
Рыжий моргает. Ресницы у него белые, и глаза от этого кажутся удивленными.
— Я не вижу Янека, — говорит Рыжий. Тогда Эстер не выдерживает.
— Его увезли сегодня… — говорит она, опустив голову.
— Плохо дело, — опускает голову и Рыжий. — Но тройка есть тройка. Нужен еще один, и придется вам поискать себе третьего.
— Нет, — твержу я Рыжему, — нас трое, это только кажется, что нас двое. Янек с нами и сейчас, и всегда.
— Все равно нужен третий, — стоит он на своем. — Тройка есть тройка…
— Нет! — в один голос кричим мы с Эстер. — Нас трое!
— Я сказал тебе, что Янек наш командир, так и будет, — со злостью говорю я и сверлю Рыжего глазами.
Если бы я умел, то приставил бы ладони к ушам, скривил рот, оскалил зубы и залаял, как это делает Рыжий. Только не смешно, а злобно, чтобы взбесить его. И Рыжий стоит, о чем-то думает.
— Ладно, — говорит он. — Мне показалось, что вас двое. Он ведет нас в подвалы, вглубь. Мы протискиваемся в какие-то щели, пробираемся через развалины домов и наконец попадаем в темную каморку. Здесь стоит невысокий столик, на стене — грифельная доска.
Рыжий достает откуда-то два немецких автомата.
— Начнем… — медленно говорит он. — Вы трое — Янек, Эстер и Изя боевая тройка, — говорит Рыжий.
И мне в самом деле кажется, что нас трое, что Янек с нами.
— Наша задача — в случае необходимости защищать гетто и вывести в лес как можно больше людей. Каждая тройка имеет свой пост в гетто. Слушайте и хорошенько запомните: если услышите пароль «начало», немедленно занимайте свой пост. Где он находится, я скажу потом. «Начало»… Запомнили?
Мы слушаем и конечно же запоминаем.
Эстер берет меня за руку, но не сводит глаз с Рыжего.
— Вы теперь — боевая тройка, — повторяет Рыжий. Он хочет, чтобы мы запомнили, кто мы.
— Вы- боевая тройка. Мы помним.
Рыжий называет каждого из нас по имени, и мне вправду кажется, что мы все здесь — Янек, Эстер и я.
Глава восьмая
ПОСЛЕ СЕМНАДЦАТОГО ХОДА
— Можно и отдохнуть теперь, — сказал Шогер. — Сделаем перерыв.
Борьба на шахматном поле ненадолго замерла. Исаак остался сидеть на своем месте, а Шогер встал и зашагал но кругу, заложив руки за спину и глядя себе под ноги.
Шаги были крупными, пожалуй, даже слишком крупными, но по-солдатски уверенными.
Толпа, со всех сторон обступившая игроков, раздалась, круг расширился и стал похож на арену унылого цирка с неведомым злым фокусником посередине. Смотришь, следишь за ним, не спуская глаз, но так и не можешь угадать, когда махнет он своей черной блестящей палочкой. То ли ворон, каркнув, выпорхнет из его рукава, то ли человек повиснет в воздухе, не касаясь земли, то ли столб огня — настоящее пламя — пыхнет из его открытого рта, шевелящихся ушей и ноздрей.
"Мне тоже можно отдохнуть? — спрашивал себя Исаак. — Вспомнить что-либо, подумать о чем-то другом… Наверное, нет. Отдохну потом. Придет же когда-нибудь конец этой игре. Наступит ночь, часы пробьют двенадцать… Я должен все забыть. Нет ни домов, ни людей вокруг, передо мной — шахматная доска и фигуры. Я должен выиграть, чтобы свести вничью…"
Шогер расхаживал по кругу слишком крупными, по-солдатски твердыми шагами.
— Достаточно? — вскоре спросил он. Исаак молчал.
— Продолжим. Исаак смотрел на Шогера и думал:
"Его кованые сапоги бьют по мостовой. Если б уже стемнело, наверняка бы можно было увидеть, как летят искры. Их пришлось бы гасить. Мне хочется стать индейцем и содрать с него скальп, с этого злого фокусника с волшебной палочкой… Он не может победить… Я не должен дать ему выиграть".
2— Я родил сына Касриэла, — сказал Авраам Липман.
3Ночь как ночь — темно. Правда, зимой по ночам еще темнее. Вернее, не зимой, а осенью, когда все вокруг черно. Черные крыши, черная земля, черное небо, набрякшее чернилами. Интересно, каково тогда человеку, у которого и душа черна, как ночь?
