Юлия Пахоменко - В других краях
- Сначала все-таки доем. Виданное ли дело, вторую смену сидеть почти не жрамши? Я и после одной-то ночной валюсь с ног. Иду себе тихо домой, мечтаю покушать и баиньки, и на тебе!
По мере того, как она говорила, у меня все настойчивей и настойчивей всплывало недавнее воспоминание: я сижу в кладовке на колченогом стуле, а у дверей Капа разговаривает с какой-то молодой, неизвестной мне Настеной. Такой похожий голос, но может ли быть, что я вернулась?
- И на тебе, черт меня попутал пойти мимо главного входа как раз в тот момент, когда Сама со своей свитой идет к машине. Разнаряженная - ах! Такой плащ, как у принцессы, развивается сзади... Я забоялась попасться ей на глаза, остановилась их всех пропустить. Она почти уже села в машину, а по аллее - здрасти-мордасти - вчерашний фургон. И доктор вчерашний, лицо такое осунувшееся, усталое, прямо к ней, к начальнице - так мол и так. Я не слышала, но, видать, про тебя - уж не знаю, чего там с тобой приключилось, народ вы слабосильный - подает ей бумаги прямо в руки. Мне кажется, Сама-то рассердилась - и губы эдак поджала - но бумаги взяла и чего-то там чиркнула. И я знаю даже, почему! Я-то знаю, но тебе этого знать не положено.
Увлекательный рассказ прервался доеданием бутербродов, а я терялась в догадках. Я вернулась! Димка привез меня назад. Почему? Что со мной могло случиться? Со мной никогда такого столбняка не бывало.
- И она кивнула, мол, услуга за услугу; кликнула дежурную по корпусу, Клавдию Петровну, дала ей указание тебя забрать, и - в машину, и - вжик! Дела!.. А Клавдия-то, бедная, не знает, что делать - никого нет сегодня в боксах! То ли болеют все, то ли поувольнялись... Тебя уже несут на носилках - ну и зеленая же ты была - а Клавдия меня увидела и цоп! Уговаривала, уж бог ты мой, и бутерброды дала...
Слева от меня зазвонил телефон. Сестричка побежала туда, дожевывая на ходу.
- Бокс номер два. Нет, я не здешняя, я из третьего верхнего. Я тут случайно сижу. Да часа три уже. Состояние? - она посмотрела на меня. - Не знаю, я не специалист. Ага. Ага. Хорошо.
Настя повесила трубку и побежала обратно к столику с едой.
- Сейчас кто-то придет. Может, меня отпустят? Голова трещит уже, сил нет.
Она стала быстро убирать остатки завтрака (или обеда? Так, как она рассказывает, должна быть уже середина дня, не меньше), вытирать со стола. Потом наклонилась надо мной:
- Хочешь чего-нибудь? Попить? Я тебе могу чаю холодного дать, из трубочки потянешь. Ну смотри, как хочешь.
Я подумала: смешная. Новенькая, не иначе. Кто же знает, можно мне сейчас чай и вообще пить? Может, это новый опыт какой.
Тут открылась дверь и вошла Дарья. Она увидела, что я моргаю и сразу заулыбалась:
- Какая ты шустрая, Овсянникова! Только утром коньки отбрасывала, а уже глядишь во всю! Где ее бумаги?
Это она обратилась к Насте. Стала перелистывать страницы моего дела и все спрашивала:
- Кто принимал? В лабораторию возили? Анализы делали? Кто-нибудь осматривал?
Услышав настины "нет" на все вопросы, Дарья энергично говорила:"Хорошо! Это хорошо!", как будто действительно было хорошо, что меня никто не осматривал, когда я собиралась отбросить коньки, а просто сунули в бокс и все.
Потом Дарья положила мне руку на лоб, на грудь и сказала:
- Повезло тебе, Овсянникова, прямо скажем, повезло. Приступ у тебя ерундовский, но добрый доктор не поленился привезти тебя обратно, хотя сам остался теперь без пациентов. Через пару недель вернешься в наше отделение. У нас как раз скоро месячник здорового образа жизни. А это хорошая примета! Ты ведь веришь в приметы, Овсянникова?
Странная эта Дарья. Как же в них не верить? Плохо, если оденешь одежду наизнанку, плохо, если рассыпешь соль, если тринадцатое число, да еще понедельник... Куда лучше вторник, например, четырнадцатое... Я скосила глаза на Дарью. Хорошо, что она уже уселась за стол заполнять регистрационный журнал и не видела, как я ужасно, ужасно покраснела. И к тому же смогла чуть-чуть улыбнуться. Но очень счастливой улыбкой.
ОБЫКНОВЕННЫЙ ПУГОВИЦА
...Машинки швейной стук сливается со стуком телеги за окном; натруженные бабушкины руки придерживают ткань и крутят колесо; мурлычет бабушка нехитрую науку:"Пусть будет строченька ровнее, рубашечка покрасивее, а доченька - повеселее"... Над столом...
- Овсянникова, оглохла? Или тебе отдельное приглашение требуется? Марш в рекреацию, все больные уже там!
Женька подняла голову. Что такое? Опять задумалась, да как! Швейная мастерская опустела, но столы не были убраны, и недошитые халаты возвышались повсюду серыми кучами. А что, собственно, случилось? Ведь еще целый час до конца работы?
Серафима открывала фрамуги для проветривания, оглядываясь на Женьку: уберется она когда-нибудь отсюда или нет.
- Вали, получай очередную порцию политинформации, могет быть, поумнеешь!
Женька заспешила по коридору. Рекреация была уже полна, и почти все стулья - уже заняты, так что пришлось усесться в ненавистный первый ряд перед самым экраном. Девчонки шушукались о том, что все это неспроста. Выдали новую форму, уже третий день на полдник дают яблоки, и вообще, несмотря на титанические усилия Седьмой Воды, которая тащит продукты с кухни сумками, баулами и ящиками, кормежка последнее время стала лучше. Теперь вот - политинформация в неурочный час... Высказывались различные предположения, к чему бы это - к добру или к не к добру. Наученные горьким опытом, обитатели третьего нижнего отделения вздыхали: не к добру, ой, не к добру... Тут у нас все не к добру...
Женька прикрыла глаза. Все это, конечно, очень интересно. Раньше она наверняка с удовольствием ввязалась бы в разговор и спорила бы с Рыжей Зинкой и ее "заклятыми подружками" из шестой палаты просто потому, что вся эта компания ей ужасно не нравится. Но теперь...
Пальцы сами нащупали пуговицу в кармане, погладили, покрутили. Раньше и теперь... Когда-то женькина жизнь делилась на две части: до больницы - и в больнице. Первая часть могла бы, наверно, еще поделиться - жизнь с родителями и без них, с теткой Клавой. Но родителей Женька совсем не помнила. Она и все-то вольное свое существование стала забывать за эти годы, и каждый день, прожитый здесь, в четырех стенах, крашеных грязно-желтым, стирал какие-то подробности и детали той давней жизни. Внешний мир делался все более призрачным, таял, изменялся, как мираж. Хорошо, что Варвара Федоровна не дала Женьке оставить всякие мысли о прошлом. Велела вспоминать каждый вечер, каждую удобную минутку. Вспоминать, просматривать кинофильмы о самой себе и обо всем, что видела. Варвара Федоровна сама часто рассказывала Женьке о своей жизни, и просила рассказать что-нибудь ей. И потом, когда Варвара Федоровна ушла, Женька все равно по привычке ложилась спать с мыслями о мире, в котором не так уж трудно увидеть небо и живые деревья.
А потом она встретила Димку. Она так мечтала его встретить. Все эти четыре года Женька думала о нем, молилась, чтобы у него все было хорошо, и мечтала когда-нибудь снова увидеть. Но ни в каком сне она не могла себе представить такую их встречу - встречу в больничном коридоре, встречу молодого доктора Дмитрия Сергеевича и пациентки Овсянниковой из 2-й палаты.
Женька стиснула зубы от нахлынувших воспоминаний. Судьба оказалась великодушна! Им не только удалось перекинуться взглядом и узнать друг друга, но и побыть вдвоем, и вспомнить свое забавное детское прошлое... За несколько часов, которые они были вместе, они успели и поссориться, и помириться... Пусть все это было в мрачном медицинском фургоне, на пути от одной больницы в другую, пусть все это длилось лишь одну ночь... Это было настоящее счастье.
Пуговица в кармане! Синяя, со вдавленным кружочком и четырьмя дырками! Женька знает наизусть все царапинки на ней. Пуговица - вот что осталось ей на память от Димки. Теперь жизнь делится по-другому: до встречи с ним - и после. Теперь воспоминания накатывают на Женьку в течение всего дня, как только можно расслабиться. Теперь уже не так интересны разговоры о том, всегда ли будут давать добавку второго, или вчера такое случилось только из-за комиссии на пищеблоке.
Хлопнула стеклянная дверь, в рекреацию вбежала запыхавшаяся Капитолина со стопкой кассет. Видно, ее тоже срочно откуда-то вызвали.
- Внимание, народ! Тишина! - зычным голосом закричала Капитолина, быстро нажимая кнопки телевизора и магнитофона. - Сегодня фильм про зверей! - по рядам пробежал одобрительный гул. Про зверей было смотреть куда лучше, чем научно-популярные фильмы по физике, химии и истории, не говоря уже об однообразных и изматывающих политических роликах. - Сидеть смирно, а то выключу, и буду читать вслух газету!
Капитолина управилась с техникой и обернулась к зрителям, с удовольствием наблюдая реакцию на свои слова. В мгновенной тишине было слышно только, как Большая Роза устраивается на своем скрипящем стуле. Уперевшись маленькими крепкими кулачками в стол, Капитолина выдержала торжественную паузу. Потом, для пущей убедительности нагнув стриженную по-мальчишески голову, и глядя на собравшихся изподлобья, строго сказала:
