KnigaRead.com/

Семен Бытовой - Обратные адреса

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Семен Бытовой, "Обратные адреса" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Гранит так никуда и не ушел, стоял за порогом, скулил, ожидая, что Бочаров впустит его, и, не дождавшись, приоткрыл дверь, просунул морду и уставился на него жалостливыми глазами.

- Ладно, Гранитка, входи!

В мгновение ока овчарка метнулась через порог, улеглась на свое место и точно замерла, не издав ни звука.

На дворе все больше сгущались сумерки. За окном замелькала тень часового, заступившего в караул около казармы.

- Извините, время подошло идти на дежурство, - сказал Бочаров и, вставая, потрепал овчарку за уши. Она встрепенулась, вскочила и стала ластиться к его ногам. - Теперь сами видите, что не ошибся я, взяв из питомника хиленького щенка. - И с гордостью заключил: - Не чье-нибудь потомство, а самой Пумы...

До сих пор вспоминаю дни, проведенные на заставе у Гремучего Ключа, с каким-то особенным чувством и с благодарностью думаю, что в юности свой первый закал получил я от воинов дальневосточной границы, с виду суровых, замкнутых, полных как бы сплошных тайн, а на самом деле простых, сердечных, с доброй душой.

Эту мысль, кстати говоря, вложил я в свой очерк, который привез от Таволгина, но редактор, прочтя мое сочинение, взорвался.

Он вызвал меня во время своего ночного дежурства, и не успел я переступить порог кабинета, как он схватил со стола отпечатанные на машинке страницы и, потрясая ими, закричал:

- Где же тут граница? Где "стой, кто идет!"? Где "руки вверх!"? Это надо же было две недели торчать на передовой заставе, ходить в дозор, чтобы сочинить эту лирику! Ты мне не рассуждай об истоках мужества и отваги, а покажи конкретно, на живых примерах! Ведь наша газета молодежная, а молодежи не сегодня-завтра на той же заставе придется стать под ружье! - И хотел было бросить страницы в корзину, но я успел их перехватить.

Очерк мой так и не пошел, а другого я не написал, и редактор несколько дней на меня косился.

Таволгин, как я после узнал, получая газету и не найдя на ее страницах моего очерка, решил, что я не написал его, потому что остался недоволен своей поездкой на Гремучий Ключ.

Позднее, при встрече, я ему объяснил, в чем дело, и он, сочувственно посмотрев на меня, промолчал...

И вот, спустя более четверти века после нашей последней встречи в Маньчжурии, я снова еду к нему. Я пытаюсь себе представить, как он выглядит в свои шестьдесят лет. Должно быть, совсем уже поседел и ничуть не похож на прежнего, живого, коренастого и непоседливого коменданта Гряды Холмов.

Многие его сослуживцы после войны уехали кто на Запад, кто на Юг, вероятно, и ему, Таволгину, можно было уехать в какие-нибудь теплые края, а он с Уссури перекочевал на Сахалин, а оттуда на Курилы и, выйдя в отставку, не захотел покидать родной Дальневосточный край, где прожил почти всю свою жизнь, и поселился в Имане, в каких-нибудь ста километрах от Гремучего Ключа.

А как же Алевтина Сергеевна?

Наверно, она уже бабушка и нянчит внуков? Ведь сыну Мите, если память не изменяет, теперь за тридцать, и он, наверно, женат, и у него дети.

...Иман в ту пору, когда я жил здесь у искателей женьшеня, ничем не отличался от других районных городов Приморья и состоял из деревянных, старой постройки домов. Новые кирпичные здания только поднимались и были еще в лесах. С высоты виадука, перекинутого через железную дорогу, просматривалась не только даль реки, по которой день и ночь гнали плоты, но и противоположный маньчжурский берег, где раскинулся небольшой, вроде Гряды Холмов, маньчжурский городок Хутоу. Помнится, там на зеленой площади стоял обелиск, воздвигнутый в честь советских воинов, освободивших Хутоу.

Был уже девятый час вечера, когда мы въехали на окраину Имана. С полчаса кружились в сумерках, пока, отыскали нужный адрес. Довольно большой, под белым железом дом Таволгина стоял в глубине густого сада.

- Должно быть, здесь! - сказал шофер и посигналил.

Через две-три минуты из дома выбежал молодой человек в морском кителе без фуражки и направился к машине. А за ним на крыльце показался Таволгин - стройный, Подтянутый, сохранивший военную выправку, хотя одет был в гражданский костюм.

- Вот и молодчина, что приехал! - сказал он, здороваясь со мной. Кстати, и подполковник Скиба здесь, он тоже в отставке, ты ведь должен его знать?

- Иван Афанасьевич!

- Он самый. А это Митя, мой сын, моряк дальнего плавания.

- Боже ты мой, Митя! Это я ему привозил из Гряды Холмов огромного игрушечного коня?!

- А кавалериста из меня не вышло, стал моряком, - засмеялся Митя.

В это время вышел на крыльцо Иван Афанасьевич Скиба, рослый, полный, в военном кителе, при всех своих орденах и медалях.

- Вы тоже, Иван Афанасьевич, в Имане живете? - спросил я.

- Нет, в Спасске. Приехал к Василию Петровичу погостить.

- Что же вы на крыльце стоите, зашли бы в дом! - послышался женский голос.

Да, это был голос Алевтины Сергеевны. Когда я вернулся из Гряды Холмов, то не застал ее, она уехала в соседнее село. А в доме под Соколиной скалой она запомнилась мне худенькой, с короткими русыми косичками и в простеньком ситцевом платье, как она бегала разутая к колодцу с ведром, торопливо опускала его и, натужась, тащила из глубины на веревке, расплескивая воду.

При мне старшина Бочаров учил ее ездить верхом на боевом коне, и она, решив похвастаться передо мной, так разогнала монголку, что та во весь дух понеслась в сопки, выбросив ее из седла. К ней подбежал Бочаров, хотел помочь, но она, отстранив его, от обиды заплакала и, прихрамывая, заковыляла к дому.

С первых же дней приезда на заставу Аля выявила, кто на что горазд, и вскоре самодеятельный кружок из артистов, музыкантов и певцов заставы Гремучий Ключ стал знаменит не только в отряде, но и в округе.

Таволгин как-то в моем присутствии спросил жену:

- Скажи, пожалуйста, Алька, кто на заставе начальник: я или ты?

- По-моему, ты!

- А почему бойцы со своими сердечными делами приходят к тебе? Вчера является Карнаухов, спрашиваю: "Что у вас?" А он без всякого смущения: "Простите, товарищ начальник, я к Алевтине Сергеевне". - "Слушаю вас, Карнаухов!" Он помялся, посопел и опять за свое: "Я к Алевтине Сергеевне". Ты бы, Алька, рассказала, с чем к тебе приходил Карнаухов.

- Не могу, Вася, не имею права разглашать военную тайну! - И залилась звонким смехом.

Позднее я узнал, как зимой 1936 года во время боя в Горчаковой пади Аля под огнем противника выносила раненых и тут же в мерзлых кустах, на снегу оказывала им первую помощь. Лишь к вечеру, когда затих бой и противник отступил за рубеж, она вспомнила, что дома в люльке оставила крошечного Митю, которого давно пора было кормить грудью. Вскочила на коня и помчалась таежными тропами домой. Накормив ребенка, перепеленала его во все сухое и чистое, снова уложила в люльку, что висела под потолком, и на том же коне прискакала обратно на позицию, где в засаде находились пограничники...

- А вот и я, - входя в столовую, сказала Таволгина. - Узнаете?

- А вы, Алевтина Сергеевна, все та же, - сказал я искренне, потому что черты ее лица мало изменились, прибавилось только седины, и под глазами пролегли морщинки.

- Куда там не изменилась, - произнесла она. - Я ведь уже бабушка.

Когда сели за стол, мне бросилась в глаза бутылка сакэ с иероглифами на этикетке, и я почему-то подумал, что она каким-то чудом сохранилась у Таволгина с тех давних фронтовых дней, когда он был комендантом Гряды Холмов - он, помню, угощал меня сакэ из такой же бутылки, - и стоило мне спросить об этом, как Алевтина Сергеевна громко рассмеялась.

- Да что вы, дорогой мой, разве у Васи удержалась бы с тех пор бутылка сакэ? Это Митя наш привез с Хоккайдо, он только вернулся из рейса.

Митя сказал:

- Не нахожу вкуса в этом рисовом вине, предпочитаю нашу "столичную". Как по-вашему, Иван Афанасьевич?

- Золотые слова, Митенька, давай "столичную"!

Так уж повелось: только соберутся в застолье военные люди, да еще бывшие фронтовики, они после первой же рюмки начинают вспоминать былые сражения, ведь у каждого в памяти что-нибудь свое, незабываемое, оставшееся на всю жизнь.

Вот и сегодня тоже:

- А помнишь, Василий Петрович?

- А ты помнишь, Иван Афанасьевич?

Спросил и я:

- А ты не забыл, Василий Петрович, Сяо Цзе-цзе?

- Ты это об украденной русской девочке?

- Конечно!

- К сожалению, мне уже не пришлось довести дело до конца. Вскоре после твоего отъезда перевели меня из Гряды Холмов. - И, подумав, сказал утвердительно: - Нет, друг мой, я почему-то уверен, что она не Машенька Прохорова, а какая-то другая русская девочка. Ведь в Маньчжурии еще со времен гражданской войны живут и русские.

Действительно, много было загадочного в этой, казалось нам тогда, неправдоподобной, а на самом деле правдивой истории, у которой как бы два различных начала, но нет, к сожалению, конца.

Она частенько всплывала в моей памяти, тревожила воображение, и, собираясь к Таволгину, я твердо решил выяснить, чем же она все-таки кончилась, но не получил ответа.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*