Юрий Буйда - Домзак
- А она знала о ваших... отношениях?
- Она про все знала. Ведь Андрей Григорьевич был ходок хоть куда. И меня часто навещал. Лютый он бывал... У меня с деревенской поры кукла тряпичная была, так когда он разъярится в постели, я ту куклу зубами схвачу и терплю, чтоб не закричать. - Кашлянула. - Дважды я от него понесла, да оба раза неудачно: мертвенькими мои мальчики родились. Значит, Богу так было угодно: терпел, терпел, да, видно, кончилось Господне терпение, вот и наказал. Что ж, кому что...
- И ты никогда на него не обижалась?
- На Бога-то?
- На деда.
- А за что? Нет, никогда и в мыслях обиды не держала. Может, любила его пуще себя... Из-за него, может статься, и замужем не бывала... сейчас уж и не знаю... - Она встрепенулась. - Да ладно про это! Быльем поросло. У тебя-то как в Москве? С сынком так и не встретился?
Байрон качнул головой: нет.
- Какая ж она у тебя сердитая, скажи-ка! Ему сейчас лет пятнадцать? Так и вырос безотцовщиной.
- В математической школе учится, - угрюмо сказал Байрон. - Честно говоря, я уже на все это рукой махнул. Не на сына - на все... Ну, не сложилась жизнь с Галей, потом с Аней - не повезло... Вообще, похоже, что-то не так сложилось с самого начала, а я и не почувствовал. А когда почувствовал, поздно.
- Тебе ж только сорок, Байрон! Ты еще...
- Не надо, Нила. Я не еще, я - уже.
- Это из-за ноги, что ли?
- Из-за ноги тоже. Вернусь в Москву - сразу в больницу уложат, и что там вытанцуется - одному Богу ведомо. Ты матери об этом - ни гу-гу. Я не жалуюсь, но похоже, что скоро мы с дедом встретимся... Ты только матери - не надо, ага?
Нила кивнула.
- Может, пить бы тебе поменьше, Байрон?
- Может. А может, и не может. - Он потянулся - кости хрустнули. - Так, говоришь, прокурорский этот у деда в кабинете? Иван Алексеевич? А разве не Попов у нас тут прокурорит?
- Попов на пенсии, - сказала Нила, - уже четыре года как.
- Ну и ладно. - Байрон свесил босые ноги с кровати. - Почему бы и не поговорить? Настроение у меня как раз - поговорить. Ты чего, Нила?
Старуха - уже в дверях - полушепотом проговорила:
- У тебя в кармане револьвер был... Как ты заснул и все ушли, я его под подушку положила...
Он внимательно посмотрел на нее.
- Спасибо, Нила. Только запомни: я деда не убивал. Его топором зарубили. Так-то. А револьвер - дедов, он его у себя в кабинете хранил.
Охнув и перекрестившись, старуха исчезла за дверью.
Шторы в дедовом кабинете были раздернуты, дверь на галерею приоткрыта, и солнечный свет мощным потоком делил помещение пополам, поэтому сослепу Байрон не сразу разглядел человека, сидевшего на корточках возле книжного шкафа, занимавшего всю стену между окном и письменным столом.
- Здравствуйте, Байрон Григорьевич, - приветствовал его человек в синем мундирном костюме, выныривая на свет с книгой в руках. - Иван Алексеевич Пряженцев, прокурор славного Шатова. Извините, пока вы отдыхали, я тут в книжках рылся. Ничего?
- Ничего. - Байрон устроился в кресле перед письменным столом, на котором синела папочка в ледериновой обложке. - Горьким интересуетесь?
- Да не то чтобы Горьким... - Пряженцев поставил том на полку. Когда-то был запойным читателем, да и жена у меня учительница литературы... - Он перевел взгляд с Байрона на письменный стол. - Как бы нам поудобнее устроиться?
- Да садитесь за стол, не стесняйтесь! - Поставил на приставной столик бутылку "Чивас Ригал". - Не желаете ли? Очень рекомендую. По капельке.
- Спасибо, но я за обедом не удержался от соблазна, попробовал вашего фирменного напитка... рюмочку... Ваша домработница чудо какая стряпуха! Трудно было устоять...
Он протиснулся между шкафом и столом и опустился в кресло.
Байрон поставил перед собой два стакана, налил себе вволю, прокурору на два пальца. Молча придвинул стакан к папке. Поднял свой.
- Чин-чин! - Сделал глоток. - Если курите, не стесняйтесь. - Бросил на стол пачку своих сигарет, щелчком выбил одну, пыхнул дымом. - И не обращайте внимания на мои манеры хозяина жизни: на самом деле я вовсе не такой.
Прокурор со вздохом пригубил виски, закурил.
- Знаете, дед был одержим книгами, - продолжал Байрон. - С самого первого дня, как стал председателем райпо, взял книжный магазин под личную опеку. На дни рождения дарил подчиненным только книги, и все такие, знаете, - Пушкина, Достоевского, того же Горького. И даже когда провинциальные книжные магазины стали один за другим разоряться, он свой не оставил. Потребовал, чтобы на полках непременно присутствовала вся русская и зарубежная классика. К возвращенной литературе - ну, к Набокову, Шмелеву и прочим - относился настороженно, но - допускал. Правда, выборочно: "Лолиту" запретил, к примеру. Мы из-за этой "Лолиты" даже слегка повздорили. Я ему говорю, что последняя четверть этой книги - лучшая в мировой литературе поэма о несчастной любви, а он мне: "Защиту Лужина" и "Приглашение на казнь" возьмем - и баста. Если домашние брали книгу - а они, как вы, наверное, заметили, здесь повсюду, - следил, чтобы книжка была прочитана до конца. Всякий раз напоминал старинное русское монастырское правило: монаха, бросившего чтение на полдороге, сажать в одиночку на хлеб и воду, пока книгу не осилит. Вы давно здесь? И что заканчивали?
- Скоро будет четыре года, - растерянно ответил прокурор. - Саратовский юридический.
- Известное заведение, - одобрительно кивнул Байрон. - Помню, когда я учился на юрфаке, мы с подачи преподавателей бурно обсуждали книжку вашего профессора Нояха... фамилию забыл... а, Нояха Равиковича. Он утверждал, что преступность - никакое не "родимое пятно" капитализма, как формулировалось в марксистской литературе, а следствие врожденных порочных наклонностей личности. Понятно, что таким образом он снимал ответственность за рост преступности с социализма. Книжка оказалась провокативной, на что автор скорее всего и не рассчитывал: профессорам от социалистической юриспруденции пришлось развенчивать теорию Равиковича и волей-неволей возлагать ответственность за преступность на само социалистическое общество, точнее, на его незрелость. А уж бедному саратовскому профессору, вздумавшему бежать впереди поросячьего визга, каких только ярлыков не наклеили! Вульгарный бихевиоризм, - с удовольствием выговорил Байрон. - Остальных не помню. - Он не спускал глаз с прокурора, невозмутимо внимавшего словоизвержению подпившего хозяина. - Сейчас многие после института в адвокатуру норовят...
- Мне это не по карману, - сказал Пряженцев. - Да и склонности не те. До того я работал следователем в областной прокуратуре...
- Ага. Когда старик Попов собрался на пенсию, ему стали искать замену, но никому не хотелось ехать в шатовскую тьмутаракань. Никому, кроме вас. Для вас это что-то вроде испытания периферией... Простите, сколько вам лет?
- Двадцать девять.
- Схиму приняли. Или, точнее, приняли обет послушания в глухом монастырьке, чтобы оттуда разом взлететь повыше... В адвокатуру или в политику? - Он сделал паузу, чтобы промочить горло. - Среди собранных дедом книг вы не найдете ни одной оккультной или какого-нибудь фантастического романа. Даже Стругацких не отыщете. Я заразился от него презрением к фантастике. Она помогает читателям переселяться в другие миры, подальше от нашего, и в конце концов они привыкают искать причины всех земных проблем далеко за пределами земного... и возлагать ответственность за содеянное на потусторонние силы, что свойственно, извините, только рабам... Может быть, только русским рабам. При этом я не русофоб, хотя и не русофил... Да и черт с ними обоими!
- Из этого я могу сделать лишь один вывод: вы не верите в Бога. Пожалуй, я могу позволить себе еще несколько капель... - Пряженцев наконец улыбнулся, и его суховатое узкое лицо разом преобразилось: теперь оно располагало к себе мягкостью лепки и живым взглядом.
- Смелое предположение, - проговорил Байрон, наливая ему виски. Слишком смелое, чтоб с ним согласиться без оговорок - вроде как у Тютчева: "Я верю, Боже мой! Приди на помощь моему неверью!"
- Спасибо за откровенность, Байрон Григорьевич. - Он протянул свой стакан, они чокнулись. - За знакомство.
Байрон выпил, поставил стакан на край стола и, не сводя взгляда с Пряженцева, достал из кармана револьвер. Положил его на ледериновую папку стволом к себе. Прокурор выдохнул и с дымящейся сигаретой в зубах откинулся на спинку кресла.
- Вы же сюда не затем приехали, чтобы выслушивать мои мемуары о дедовых причудах, - спокойным голосом проговорил Байрон.
- Эта штука имеет какое-то отношение к делу?
- Пожалуй, косвенное. Из этой штуки я должен был застрелить Андрея Григорьевича Тавлинского, моего деда. Таков был его замысел. - Он развел руками. - Кто-то опередил меня - на час или два, не знаю.
- И вы готовы ответить на мои вопросы? - Пряженцев не глядя отодвинул револьвер в сторону и открыл свою папку. - Я не настаиваю, Байрон Григорьевич. Учитывая ваш сегодняшний приступ...
