Михаил Волконский - Записки прадеда
— Я лишь недавно приехал сюда, всего несколько дней. До сих пор я жил за границей.
— И сразу попали в романтическое положение?
— По-видимому.
— Ах, как он мил! — вдруг вскрикнула француженка и расхохоталась. — Да, вы очень милы, — повторила она. — Итак, вы впутались в романтическое приключение. — Она откинулась на спинку своего кресла и прищурилась. — А знаете, вы мне очень понравились. В вас есть непосредственность, молодость… Вы много видели женщин на своем веку?
Орленеву, чтобы достойно поддержать себя, оставалось одно только — впасть в такой же игривый тон, каким с ним говорили.
— Зачем вам это? — спросил он, поддаваясь, тону собеседницы.
— Так… Я хотела узнать… Известно ли вам, что иная женщина может не бояться никакой облавы?
— И вы принадлежите к тем, которые не боятся?
— Именно.
— Значит, мой приход совершенно напрасен, хотя, может быть, вам все-таки не лишне было быть предупрежденной.
— Я и была предупреждена, и приняла свои меры, только раньше вас. Вы опоздали, мой милый кавалер, — и француженка снова звонко рассмеялась. — Но все равно, не в этом дело, — сейчас же подхватила она. — Вы мне понравились и, надеюсь, не пожалеете, что пришли.
— Вы приняли меры? — удивился Орленев. — И калитку оставили настежь?..
— Ведь мы уже решили, что я не боюсь облавы, значит, знаю, какие меры можно принять против нее. Я слишком слаба, чтобы противодействовать силе. Надеюсь, вы не заперли калитки?
— Кажется, нет… Даже наверное… Я думал, что сейчас же уйду через нее.
— Ну, сейчас же я не пущу вас. Мне слишком скучно одной в этой берлоге. Да, погодите, вы еще не знаете, как меня зовут?
У Орленева все время была одна только мысль в голове: как бы поскорее уйти отсюда. Очевидно, он впутался в какую-то историю, заранее скомбинированную главным в ней действующим лицом, и мог испытать вполне похмелье в чужом пиру. И какое ему было дело до этой француженки, по-видимому гораздо лучше его знавшей, как поступить в данном случае.
— Меня зовут Маргаритой, — продолжала она, — правда, хорошее имя?.. Знаете что, мсье… как вы себя назвали?..
— Орленев.
— Orleneff, — повторила она, — эти русские имена я никогда не могу запомнить, знаете что, мсье Орленев, здесь становится сыро, пойдемте в комнаты. Хотите? — и француженка протянула гостю маленькую фарфоровую табакерку.
Он отказался.
Маргарита взяла щепотку, втянула ее в ноздри, щелкнула крышкой табакерки и повернулась к дверям, говоря:
— Ну, пойдемте!
«Отчего же не пойти?» — сам себе как бы улыбнулся Орленев и пошел за француженкой.
Первая комната была отделана в последнем французском стиле Людовика XVI. Они прошли ее. Следующая была по-видимому столовая. Трудно было ожидать, что в этом маленьком домике, внутри его, могло быть такое убранство; но главное, и этого не мог не заметить Орленев, — это убранство совершенно не соответствовало тому образу жизни, какой могла вести француженка. Оно было слишком скромно и слишком изящно для нее при всем своем богатстве. Только накрытый в столовой на два прибора стол вполне подходил к ее обычаю.
— Это что же? Тоже средство против облавы? — спросил Сергей Александрович на стоявшую посреди стола в серебряной вазе бутылку шампанского.
— Это — средство против и вместе с тем для облавы, — поджимая губы и приближая свое лицо к его лицу, проговорила француженка. — Я хотела защищаться — теперь буду сама нападать, это очень весело.
— Нападать на кого?
— Ах, конечно на вас!.. Садитесь!
Орленев медлил. После дня, проведенного целиком в мыслях о «ней», святой, чистой, какой она представлялась ему в грезах, после разговора с Потемкиным, оставившего в нем самое светлое воспоминание, после готовности сделать доброе дело, предупредив несчастную, как он воображал себе, от неминуемой беды (он
никак не мог думать, что в домике на Выборгской застанет то, что застал), ему не хотелось кончать вечер за ужином с француженкой.
— Вы боитесь моего нападения? — серьезно спросила Маргарита.
«Я ничего не боюсь», — подумал он и сел за стол.
3
Пока они сидели за столом, невидимые руки затворили окна с улицы ставнями, а миловидная, в шелковом чепчике служанка внесла лампу в соседнюю, выходившую на веранду комнату, зажгла свечи в канделябре на столе в столовой.
Ужин был вкусно приготовлен. Вино наливала сама Маргарита, говорившая без умолку.
Голод взял свое, и Орленев, ничего почти не евший с утра, и ел, и пил, и слушал болтовню француженки.
Она радовалась тому, что он знает «столицу света» — Париж, что он даже воспитывался там, и вполне понимала, что этот город не может не нравиться кому бы то ни было. Она говорила в свою очередь, что ей нравится Россия, что она нашла здесь много, очень много милых людей и завидует русским «боярам», которые владеют рабами.
— Не правда ли, должно быть, очень приятно иметь рабов. А у вас есть рабы? — спросила она у Орленева.
Сергей Александрович попытался объяснить француженке, что она ошибается, что крепостные в России — не рабы, но ей это показалось скучным.
— Ах нет! — перебила она. — Как же нет рабов, когда с ними можно сделать что угодно?.. Теперь моя мечта получить в России имение, и чтобы там были настоящие мужики… Вы посмотрите, князь Зубов — он совершенно как сюзерен.
— Какой Зубов? Светлейший князь?
— О, про того я не говорю уже! Нет! Даже отец его, этот старый Зубов…
— Вы его знаете?
— О, еще бы! И кто бы на него обратил внимание, если бы он не имел такого могущества?.. Он совсем как сюзерен…
Видно, француженке понравилось это слово, и она повторяла его.
В это время на улице послышался шум.
— Тсс!.. — сделала Маргарита. — Комедия начинается! — Она быстро потушила свечи на столе и опустила гардины у двери в соседнюю комнату. — Вы можете остаться здесь, — прошептал ее голос в темноте, — и следить у гардины за тем, что произойдет сейчас в той комнате. Только ни под каким видом не выдавайте своего присутствия! — и, проговорив это, она раздвинула гардину и вошла в освещенную лампой первую комнату.
Было как раз время, потому что почти вместе с ней с веранды показался, пробираясь и как бы крадучись, старик Зубов.
Нужно было видеть его фигуру, чтобы понять, что это такое, когда он вдруг очутился лицом к лицу с Маргаритой. Казалось, он всего ждал от своей авантюры, но только не того, что нашел здесь. Как вошел он — так и остановился точно вкопанный.
— Вы… вы здесь? — проговорил он наконец, отступая назад.
— Да, я здесь, — ответила Маргарита. — Неужели вы думаете, что от меня могут остаться скрытыми ваши эскапады? Вы конечно не меня хотели найти здесь?
Зубов улыбнулся и, как человек, привычный ко всяким положениям в жизни, сейчас же постарался выйти из своей неловкости, проговорив:
— Однако отчего же вы думаете, что я не хотел именно вас найти здесь?
— Потому что для этого не нужно было ехать на край Петербурга; вы могли прямо явиться ко мне на Морскую, где, вы знаете это отлично, вы — всегда желанный гость.
— Но и вам незачем было тоже ехать сюда.
— Как незачем? Я приехала для того, чтобы поймать вас на месте преступления.
— Ну, слушайте, Маргарита, довольно! — рассмеялся Зубов и сел на кресло, стараясь показать свою развязанность. — Я ведь отлично знал, повторяю вам, что найду здесь вас… Иначе я бы не приехал.
— А, вы знали, что найдете меня здесь? В таком случае зачем же было приводить с собой несколько молодых приятелей, которые вероятно на улице ждут вашего условного знака, чтобы прийти к вам на помощь в случае чего… Хотите, я сейчас позову их? Стоит только выйти мне на веранду и крикнуть…
Лицо Зубова снова выразило растерянность и недоумение.
— А, вам и это известно? — проговорил он.
— Да, мне и это известно. Вы видите, Маргарита осведомлена лучше, чем вы думали. Ну, так хотите, я сейчас крикну, они придут и застанут нас здесь, меня и вас! Согласитесь, будет смешно, что вы собирали их, вероятно наговорили им разных разностей про обитательницу этого дома, и вдруг вместо этого они увидят с вами меня, старую их знакомую… ведь я наверно знаю всех тех, которые тут у вас, на улице! — и она сделала движение по направлению к веранде.
— Погодите, — остановил ее Зубов. — Что вы хотите делать?
— Я вам говорю — позвать ваших друзей, всю компанию, а то им там наверно скучно на улице, а тут будет очень весело, глядя на вас.
— Вы не сделаете этого.
— Отчего?
— Оттого, что это действительно поставит меня в смешное положение.
— А! Ну, хорошо, что сознаетесь, по крайней мере! Ну так вот что: я вас не выпущу отсюда без выкупа…
— Вот как? Какой же выкуп вы требуете?
