В Вересаев - На повороте
- Нужно ее отыскать! Это положительно ненормальный человек: девушка, ночью, одна идет с пьяным, незнакомым человеком, сама не знает куда!
Сергей засмеялся:
- Ищи ветра в поле! Ей-богу, молодчина Татьяна Николаевна!
Они пришли к Варваре Васильевне. Подали самовар, сели пить чай. Сергей говорил:
- Нет, ей-богу, люблю Татьяну Николаевну! Это пролетарий до мозга костей! Никакие условности для нее не писаны, ничем она не связана, ничего ей не нужно...
Токарев угрюмо возразил:
- По-моему, это не пролетарий, а психически больной человек, и ей необходимо лечиться.
Таня пришла к двенадцати часам ночи - оживленная, радостная, с блестящими глазами. Токарев был так возмущен, что даже не стал ей ничего говорить, и сидел, молча, насупившийся и грустный. Таня не обращала на него внимания.
VII
Назавтра, к трем часам, Токарев и студенты пришли к Варваре Васильевне. Тимофей Балуев уже сидел у нее. Тани не было: она в одиннадцать часов ушла к своему вчерашнему знакомцу и еще не возвращалась.
Балуев, в черной блузе, с застегнутыми у кистей рукавами, сидел за столом, держал на расставленных пальцах блюдечко и пил чай вприкуску. Токарев радостно подошел.
- Ну, Тимофей Степаныч, здравствуйте! - Они обнялись и крепко, поцеловались три раза накрест.
- Не думал я, что и вас тут увижу! - сказал Балуев и в замешательстве провел большою рукою по густым волосам.
Сергей, Шеметов, Борисоглебский и Вегнер назвали себя и почтительно пожали его руку. Токарев глядел на загорелое, обросшее лицо Балуева.
- Как вы изменились! Встретил бы вас на улице - не узнал бы.
- Да... Да и я бы вас не признал:
- Что же, постарел?
- Пооблиняли как-то... На вид.
Варвара Васильевна сказала:
- Ну, садитесь, господа! Пейте чай, закусывайте!
Сели к столу. Токарев спросил:
- Вы куда же теперь направляетесь?
- В Екатеринослав еду. Там товарищи посулились на завод пристроить. Тут, значит, нужно было Варвару Васильевну повидать. А между прочим, вот и вас встретил... Ну, а вы как?
Он говорил не спеша, подняв брови, и внимательно глядел на Токарева своими маленькими глазами. Студенты и Катя украдкой приглядывались к Балуеву.
Разговор, как обыкновенно, вначале вязался плохо. Понемногу стал оживляться. Речь зашла об одном из вопросов, горячо обсуждавшихся в последнее время в кружках и деливших единомы-сленных недавно людей на два резко враждебных лагеря. Токарев спросил Балуева, слышал ли он об этом вопросе и как к нему относится.
- Как же, слышал. Книжки тоже кой-какие читал об этом...- Балуев помолчал.- Думается мне, не с того конца вы подходите к делу. Оно гладко пишется в книжках, логически, а только книжка, знаете, она больше по верхам крутится, больно много сразу захватить хочет. Оно то, да не то выходит. Смотришь в книжку - вот какие вопросы. И в волосы из-за них вцепиться рад всяко-му. А кругом поглядишь - что такое? И вопросы другие, и совсем из-за другого ссориться надо.
Необычно тихим и смирным голосом Сергей возразил:
- Но, позвольте, ведь книжки основываются на той же жизни, на тех же жизненных фактах.
- Верно! "Факты"... Что такое факты? Я вот гляжу в окошко, вижу, лошадь упала, и говорю: тут дорога склизкая,- пожалуйста, не спорьте со мнрю,- сам видал, как лошадь упала. А на дороге этой, может, пыли по щиколку, а лошадь потому упала, что нога подвернулась. Оно, видите ли, коли на факты в окошко смотреть, то и факты-то оказываются фальшивыми. А из этих фактов здоровеннейший гвоздь сделают да в голову его тебе и вгоняют... Намедни был я нелегаль-но в Питере, встретился с одним приятелем старым.- Ты, спрашивает, кто? - Я? (Под густыми усами Балуева мелькнула улыбка.) Али не узнал? Слесарь Тимофей! - Не-ет, я не о том. Ты человек каких взглядов? - Я, говорю... рабочий!
Все поспешили громко и дружно рассмеяться.
- Вот и ходит человек с гвоздем в голове. И ведь не в окошко сам глядит, все кругом видит глазами,- а нет! Гвоздь в голове сидит крепко.
Поднялся общий спор. Приводились "факты", соображения. Балуев, положив на стол руку ладонью вниз, медленно и спокойно возражал. И шестеро споривших были слабы перед ним, как будто они стояли в колеблющемся и уходящем из-под ног болоте, а он среди них - на твердой кочке.
- А о книжке я только что говорю? Слов нет, она вещь полезная, необходимая,- кто же станет спорить? А только ведь нужно и ее с толком читать,- одно взял, другое бросил. А у нас как? Сшил себе человек кафтан из взглядов и надевает. А кафтан-то ему, может, совсем и не впору. Вот намедни один товарищ мой пишет из Москвы брату своему, мальчонке: Вася, говорит, учись, думай, читай книжки, чтоб ты мог стать "борцом за страдающих и угнетенных"... Во-от! Я думаю, больно уж много книжек сам он начитался, мозги обмозолил себе.
Сергей в восторге воскликнул:
- Великолепно!
Вскочил и быстро заходил по комнате. Митрыч довольно ухмылялся. Остальные недоумева-ли. Токарев осторожно спросил:
- Что же вы тут находите смешного? По-моему, письмо это, напротив, чрезвычайно трога-тельно.
- Нет, что ж смешного... Очень даже благородно! А только... За себя будь борцом, и то ладно. А то: мне самому, дескать, ничего не надо, я вот только насчет "страдающих"... Недавно мне тоже один человек совсем это самое говорит...
Токарев пожал плечами:
- Я все-таки вас не понимаю!
- ...один человек - образованный, интеллигентный. И притом состоятельный: чай пьет с булками. Говорит: мне ничего не нужно, мне самому хорошо, я, говорит, если готов работать, то готов работать для других... По моим взглядам, это уж не интеллигентный человек.
- Но почему же, почему? - настойчиво спросил Токарев.- Деятельность эгоистическая, то есть только для себя, по необходимости будет всегда узкою и темною. Высшая нравственность, напротив, заключается именно в самопожертвовании, когда человек не видит от этого выгоды для самого себя. Самопожертвование! Как я могу жертвовать собою для самого себя? Напротив, чем меньше мои собственные интересы направляют мою деятельность, тем она будет чище, выше, светлее. Ведь это совершенно ясно!
Балуев, подняв брови, слушал. В глазах его появилось что-то напряженное и растерянное. Он начал возражать. Спор становился все отвлеченнее. И чем отвлеченнее он становился, тем все более книжными и шаблонными становились выражения Балуева. Повеяло серою скукою и теоре-тическою "неинтересностью". Токарев и Варвара Васильевна возражали все бережнее и осторож-нее, стараясь не припирать его к стенке. Балуев встал. Быстро теребя бороду, он заходил по комнате и запинающимся, неуверенным голосом приводил свои, бившие мимо цели, возражения.
Сергей своим твердым, самоуверенным голосом вмешался в спор и стал защищать высказан-ный Балуевым взгляд. Спор сразу оживился, сделался глубже, ярче и интереснее; и по мере того как он отрывался от осязательной действительности, он становился все ярче и жизненнее. Балуев же, столь сильный своею неотрывностью от жизни, был теперь тускл и сер. Он почти перестал возражать. Горячо и внимательно слушая Сергея, он только сочувственно кивал головою на его возражения.
Спор начал падать. Всем еще милее и симпатичнее стал Балуев с его серьезным, напряжен-но-вдумывающимся лицом, какое у него было во время спора. Варвара Васильевна сказала:
- Тимофей Степаныч, ваш чай совсем остыл. Дайте, я вам налью свежего.
- А вот сейчас! Я этот допью! - Балуев поспешно допил чай и протянул стакан Варваре Васильевне. Сергей предупредительно взял стакан и передал сестре.
- Скажите, Тимофей Степаныч,- спросил он,- как вы стали вот таким? Вы учились в какой-нибудь школе?
- До двадцати лет я и грамоте не знал. Приехал в Питер облом обломом. Потом уж самоучкой выучился.
- А что вас заставило научиться?
Балуев улыбнулся.
- Захотел сам французские романы читать. Очень уж они меня заинтересовали. На кварти-ре у нас, как воротимся с работы, один парнишка громко нам "Молодость Генриха Четвертого"* читал,- всю бы ночь слушал. Выучился я, значит, стал читать. Много прочел французских рома-нов, тоже вот фельетонами зачитывался в "Петербургской газете" и "Петербургском листке". Даже нарочно для них в Публичную библиотеку ходил. Ну, а потом поступил я в вечернюю трехкласс-ную школу, кончил там,- после этого, конечно, получил довольно широкий умственный гори-зонт.
* Серия приключенческих романов французского писателя Понсон дю Террайля (1829-1871), выходивших в Москве в 1874-1875 годах. Он же автор авантюрно-приключенческих романов "Похождения Рокамболя" и "Воскрешение Рокамболя".
Слушатели украдкою переглянулись. Выражение у всех вызвало умиление.
- И ведь вот штука какая любопытная! - улыбнулся Балуев.- Помню, читал я "Рокамбо-ля"; два тома прочел, а дальше не мог достать; уж такая меня взяла досада! Что с ним дальше, с этим Рокамболем, случится? Хоть иди на деньги покупай книжку, ей-богу!.. Ну, ладно. Прошло года четыре. Уж Добролюбова прочел, Шелгунова, Глеба Успенского. Вдруг попадается мне продолжение... Желанный! Забрал я книжку домой, думаю,- уж ночь не посплю, а прочту. Стал читать,- пятьдесят страниц прочел и бросил. Такая глупость, такая скучища!.. А все-таки добром я ее помяну всегда, она меня читать приучила. Ну, а час-то который сейчас? - обратился он к Варваре Васильевне.
