Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)
О! Оно самое! Удар в макушку. Я падаю, пытаюсь цепляться, но не за что: я уже в Других Краях!..
Тьма... нарастающий свет... сипение флейты...
На этот раз Он принял меня! Он сидел и улыбался.
- Ну что?.. Не удалось Артему устроить своего брата в депо?
Евангелие от Геныча
И снова - треск мотора, и по нему я, как по тросу с узелками, лезу из тьмы. И оказываюсь на страшной высоте.
Отсюда кажется маленьким наш военный госпиталь на дне долины со звездочками на воротах - наш отель "Пять звездочек", как шутливо называем мы его. В центре с фигурными окнами и балкончиками - бывший особняк винного короля Георгиди, сейчас - главный корпус.
Дальше долина клином поднимается вверх и вся кипит цветами и листьями. На высоте она каменеет, и оттуда хлещет узкий водопад. Дальше все более туманными уступами поднимаются горы - до пронзающих облака белых вершин.
Ровной стеной уходит в море шершавый мыс, проткнутый у основания темным тоннелем с поблескивающими рельсами. От тоннеля вверх карабкается по вертикали отважный бульдозер, сгребая оползень, нависающий над тоннелем. Этот треск и "вытащил" меня.
Все складно. Все хорошо... Если не считать одной мелочи: МЕНЯ НЕТ.
Самая близкая от меня (несуществующего меня) - гора под названием Голова Маркса: огромный покатый лоб, курчавая растительность на макушке, мощный горбатый нос, трещина рта. И - роскошная раскидистая борода: знаменитый пелагейский виноградник, где прежде монахини, а ныне отнюдь не монахини делают знаменитое пелагейское вино типа хереса.
"Процесс глубокого хересования в цистернах" - вот как называется этот процесс.
Все складно. Все хорошо. Вместо меня - что-то легкое! Полетим к горе.
Облетев круг, как сокол, я возвращаюсь все ж к больнице, хотя дел там особенных у меня теперь нет.
Гулкий внутренний дворик, усыпанный скукоженными листьями, метет сутулый старик. Маркел! Вот где оказался! С высоты узнаю! Видать, после того, как выгорела стратегическая база, все сюда... Ладно, хватит тебе о земном - пора о возвышенном!
Но вместо этого подслушиваю, как разговаривает по телефону пышная блондинка - старшая медсестра Тая... Тая еще Тая! Генералы у нее ходят по струнке! В сухом гулком дворике звучит, вылетая из окон, ее голосок:
- Ой, Юлечка, я что-то совсем нехорошо тебя слышу, перезвони немножечко попозже, я сейчас чуточку занята!
О Таисс!
Разбежался!.. Поздно.
Вместо меня какой-то прооперированный красавец в пижаме, приволакивая ногу, подкатил к Тае и стал любезничать - и вдруг из глубины темного коридора появился Геныч в шлепанцах и халате и поманил красавца пальцем к себе.
- Прекрати, - прохрипел Геныч. - Она просила меня сделать, чтобы никто к ней не приставал. У нее серьезно.
- С Ясоном, что ли? - недовольно проговорил прооперированный, рвущийся к активной жизни.
... Ясон, вспомнил я, это молодой грек, красавец бульдозерист, треском своего мотора и вытянувший меня из небытия...
- Да нет! - Геныч устало отмахнулся. - С Ромкой у них! Серьезно вроде! - вздохнув, Геныч ушел.
Господи! С Ромкой! Какие новости, к сожалению, с опозданием я узнаю! Ведь она невестой Ясона уже считалась, и даже семьи их согласились - и вдруг! Успокоишься тут навеки, как же! Обычно "серьезно" у Ромки бывает лишь в связи с каким-нибудь крупным общественным процессом в нашей стране "серьезное чувство" у него становится как бы Музой Перемен, этакой Свободой на баррикадах с открытой грудью, как на картине Делакруа!
Француженка Аньес шла под его глубоко скрытое диссидентство (даже не переписывались, не то что не встречались), Варя, дочь директора института бывшего марксизма, ныне философии, "шла под перестройку" ("Как я мог раньше иначе жить?!")... Потом все, естественно, рушилось - притом с глубокими внутренними потрясениями ("Я столько в нее вложил!").
Подо что же, интересно, он Таю захомутал? Хозяйкой Местной Горы тут ее зовут. Чем же ее Ромка скрутил? Только серьезностью - не иначе! Мол, у всех лишь легкий флирт, ну, в крайнем случае, любовь, а у него серьезное чувство, накрепко связанное с общественными процессами!
Что же, в таком случае, затевается тут? Ну, никак прямо не улететь! Помню, меня Ромка всю жизнь донимал именно процессами, живительными процессами: почему я не принимаю в них деятельного участия?! Сначала, если не ошибаюсь, то был процесс освобождения марксизма-ленинизма от сталинизма. ("Неужели ты можешь терпеть это дальше?" - восклицал с болью он.) Потом вроде было очищение марксизма от Ленина ("Тебе все еще нравится этот сатрап?! Сколько можно?!"). Перед ним всегда себя чувствуешь туповатым и квелым: не то что возненавидеть сатрапа - даже полюбить его не успел! Потом, помню, было очищение марксизма от Маркса - и уже в конце, насколько я помню, от Энгельса, и всегда это было страстно, с отрыванием живой плоти...
Чем же он саму Таю запугал?
А-а-а, вспомнил я, он же религию в последнее время оседлал и разговоров ниже как об Иоанне Предтече не признавал. Такому не откажешь.
Ну, ясно стало теперь! Я полетел над плоскогорьем. На подбородке Маркса что-то блестело. Сопля? Я приблизился. Господи! Да это же "Капсула-2"! С сидящими в ней хлопцами: группа "Сокол"! С некроантенной, что должна их поднять на подвиг!.. На какой? Почему-то я не в курсе и ничего не ведаю, как всегда? Уволен?
Я пошел наверх... Господи, как страшно затеряться в пустоте, в этих мало кому понятных измерениях!
Я рванулся вниз.
Море было палевое, тихое. Выделялись только рябые пятачки, словно вдавленные дном бутылки, - медузы! Штиль. Я пошел по поверхности, перепрыгивая медуз. На каждой медузе расплывалась словно бы круглая чернильная печать: "Проверено!"
На краю нагромождения камней стоял камень, "сунувшийся" к морю и, словно дракон, в трещинах чешуи. За ним шел ухоженный пляж. Из спасательного домика с обвисшим флажком на шпиле вышел грузный усатый спасатель, шел, накалывая мусор. Когда мы сблизились, я с удивлением увидел, что он в полной казачьей форме: пыльные сапоги, черные брюки с лампасами, гимнастерка с портупеей, меховая папаха, - а мусор он накалывал на шашку! Надо же, до чего политизация дошла!
"А что, инородцев спасаем?" - хотел было съязвить я, но постеснялся. Не люблю понапрасну пугать мистикой людей. Зачем это? К тому же я с изумлением увидел - передо мной бывший секретарь обкома по идеологии Кныш, всегда раньше выступавший по праздникам. Надо же, как повернулась судьба! Но все равно мистика явно была ему чужда!
Я с трудом втиснулся за ним мимо хлопнувшей двери спасалки. Весь пол в будке был устлан телами казаков! Они просыпались, потягивались, потягивали. Чувствовалось, что они уже тут не первый день и, чтобы поддержать боевой дух, спят не раздеваясь. С удивлением я увидел среди них в полной форме Колю-Толю - и этот здесь!
Он вдруг прямо посмотрел в мою сторону.
- А-а... дублер пожаловал! - растягивая мокрые губы, выговорил он. Я похолодел от такой наглости: я дублер? Я - его дублер? Ну, сволочь!
Но постепенно я ощутил, что он смотрит через меня... Естественно! В дверях стоял Геныч - тоже в полной казачьей форме, папахе набекрень... Он дублер Коли-Толи?! Ну, события! То-то мне никак не улететь!
- Так ты казак, что ли? - нагло уставился Коля-Толя на Геныча.
- Ну! Урожденный гребенской! - лихо ответил Геныч.
... А мне-то казалось - мы выросли с ним вместе. Ладно, не лезь!
Начались объятия, приветствия. Наших тут общих с ним друзей было немало.
- Ну, здорово, Вогузочка! Да то, никак, ты, Вуздыряк?! А то, никак, Шило?
Тут оказались два местных школьных учителя - физики и физкультуры, и знаменитый местный этнограф и гениальный гид старик Колояров, и, к моему ужасу, Дима-Динамит, бывший муж Таи... и, судя по взаимному их расположению с Колей-Толей, они были кореша. По взглядам, кидаемым в их сторону, я понял, что не один я опасаюсь их. Я сообразил наконец, почему они все в парадной казачьей форме: передо мной местный казачий хор в полном составе! Но шо за странная спевка?
- Да шарахнуть по ним "Градом" - и все дела! - уже не в первый, видимо, раз восклицал Дима.
Помню, как однажды утром с легкого бодуна Дима выскочил из дома в палисадник (тогда он еще жил у Таи) и пальнул из ракетницы... я как раз стоял на балконе и видел рассыпающую искрами дугу. Ракета пролетела над предгорьями и упала точно на ярко-желтую палатку на склоне. Палатка мгновенно вспыхнула, из нее выскочил толстый голый человек, за ним женщина. По ущельям пронесся дьявольский Димин хохот.
Разразился жуткий скандал - человек из палатки оказался крупным московским чином.
- Вы бы слышали, как он поет! - так я защищал Диму перед Груниным.
- У тебя все поют! - отмахнулся тогда Грунин. Нынче, стало быть, Динамит снова в форме?
- Об чем шум, станичники? - мрачно проговорил Геныч.
Перебивая друг друга, станичники загомонили. Я с трудом и не сразу понял, в чем суть... Вместе с местным греческим хором летели на вертолете в Минеральные Воды на областной смотр хоров, где традиционно, как и положено, казаки заняли первое место, греки, как и положено, - второе, как и всегда... Но перед посадкой в вертолет получилась драка: греки вдруг оказались недовольны решением жюри.
