М. Забелло - Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу
— Этотъ Могутовъ — какое-то восьмое чудо! — съ веселой ироніей говорила Софья Михайловна. — Дмитрій Ивановичъ совѣтуетъ мнѣ взять его въ главноуправляющіе всѣми имѣніями за какой-то проектъ усадьбы этого Могутова; вамъ онъ разрушилъ весь планъ работъ, меня обозвалъ вороной!.. Скоро о немъ всѣ съ такимъ же восторгомъ будутъ говорить, съ какимъ прежде говорили о немъ какъ о какомъ-то Раулѣ изъ «Синей бороды»!
— Поторопились сдѣлать выводы.!. Я и самъ не ожидалъ найти въ немъ такого живаго ума, знанія теоретическаго и практическаго… Но особенно меня поразила его доброта и любовь въ дѣтямъ…
— Это очень интересно! Надѣюсь, вы не откажетесь посвятить насъ въ подробности? — откинувшись на спинку дивана, какъ бы приготовляясь внимательно слушать, но улыбаясь, сказала Софья Михайловна.
— Я заѣхалъ къ нему, чтобы предложить-мѣсто у себя при постройкѣ дороги. Думалъ пробыть у него минутѣ пять, но встрѣтилъ такой радушный, свободный искренній пріемъ, что просидѣлъ до часу. Заговорили, конечно, о дорогѣ, я разсказалъ нашъ планъ работъ. Онъ нашелъ его плохимъ, непрактичнымъ, и тутъ обнаружилось его знаніе народа, литературы, опытность и даже ораторскій талантъ.
— Даже ораторскій талантъ! Скажите, во вкусѣ Лукомскаго или мистера Кречетова? — насмѣшливо интересовалась Софья Михайловна.
— Ни въ томъ, ни въ другомъ, Софья Михайловна! Онъ говорилъ просто, серьезно, какъ читаетъ; интересъ въ мысляхъ, а голосъ только не портитъ ихъ. Но болѣе всего меня поразила сцена…
Кречетовъ остановился, заслышавъ звонъ шпоръ приближающихся въ гостиную.
IV.
Въ гостиную вошелъ пожилой, не большаго роста, съ торчащими, какъ у кота, и такими же рѣдкими, какъ у кота, усами, военный генералъ въ полной формѣ и при красной лентѣ.
На первый день праздника Рымнины принимали всѣхъ безъ доклада, а потому генералъ вошелъ въ гостиную неожиданно и прервалъ рѣчь Кречетова.
— Вамъ остается теперь, Гавріилъ Васильевичъ, исполнить послѣднюю, но самую важную обязанность пасхальнаго визита, — обратилась Софья Михайловна къ Кречетову, послѣ того какъ генералъ поздравилъ ее и дѣвушку съ праздникомъ, поцѣловалъ ихъ руки, похристовался по-русски съ Кречетовымъ, сѣлъ въ кресло и началъ разглаживать свои рѣдкіе усы. — Вы должны не менѣе пяти минутъ пробыть въ залѣ у стола и непремѣнно опробовать всю мою стряпню.
— Я очень радъ. Мнѣ сильно хочется поопустошить его, — отвѣтилъ Кречетовъ, раскланиваясь.
— Я тоже голодна, мама! — быстро вставъ и также ухода въ залу, громко сказала Катерина Дмитріевна.
. . . . . . .
V.А въ то же время, какъ Софья Михайловна бесѣдовала съ генераломъ, Кречетовъ сидѣлъ у стола, медленно закусывалъ и разсказывалъ Катеринѣ Дмитріевнѣ сцену съ мальчикомъ на дворѣ нумеровъ полковницы Песковой. Онъ разсказывалъ подробно, не спѣша и съ грустнымъ тембромъ въ голосѣ, а лицо его сохраняло кислое, недовольное выраженіе. Что было причиной его недовольства, онъ и самъ не зналъ; но тѣ вопросы, которые помимо его воли промелькнули въ его головѣ, когда онъ подъѣхалъ къ дому Рымниныхъ и когда входилъ въ ихъ домъ, — тѣ вопросы, на которыхъ онъ не хотѣлъ останавливаться, отъ которыхъ онъ какъ бы порывисто убѣгалъ, — оставили все-таки тяжелый слѣдъ внутри его, продолжали неопредѣленно тревожить и нудить его. И подъ вліяніемъ этой неопредѣленной тревоги онъ, передавая сцену съ мальчикомъ, зло подсмѣивался надъ своимъ «пойдемте, господа» и болѣе рельефно и живо, чѣмъ быть-можетъ было на самомъ дѣлѣ, выставлялъ на-показъ сперва грозный протестъ Могутова противъ дикаго желанія матери выместить на несчастномъ сынѣ свою злость на тиранство полиціи, а потомъ нѣжность и любовь Могутова къ мальчику, когда онъ повелъ угощать его пасхой.
— Я не очень плаксивъ, но и у меня навернулись слезы на глаза, когда Могутовъ, одно мгновеніе назадъ дикій и страшный, поднялъ мальчика, нѣжно поцѣловалъ его и съ дрожью въ голосѣ успокоивалъ его… Но что съ вами? — испуганно спросилъ Кречетовъ, увидавъ слезы на глазахъ Катерины Дмитріевны.
— Вотъ и нѣтъ слезъ, правда? — быстро проведя рукой по глазамъ, силясь улыбнуться и быть веселой, тихо сказала она, робко взглянувъ на Кречетова. Еще въ гостиной, когда Кречетовъ началъ говорить о Могутовѣ иногда Софья Михайловна заявила, что «скоро весь городъ будетъ говорить объ этомъ Могутовѣ, какъ о восьмомъ чудѣ», — у Катерины Дмитріевны вдругъ ускоренно забилось сердечко, кто-то, какъ будто, на ухо шепнулъ ей, что это восьмое чудо не для нея, и слезы чуть не брызнули изъ ея глазъ, она едва смогла ихъ сдержать; а теперь, когда она услышала отъ Кречетова о грозной смѣлости, о глубокой нѣжности и добротѣ Могутова къ бѣдному мальчику, — она уже не имѣла силы владѣть собою, не могла сдержать слезъ и они вдругъ брызнули изъ ея глазъ.
— А я вспоминалъ о васъ, Катерина Дмитріевна, когда былъ у Могутова и когда ѣхалъ отъ него къ вамъ, — желая перемѣнить разговоръ, но сохраняя грустно-плаксивую улыбку на лицѣ, сказалъ Кречетовъ.
— Да? — разсѣянно и не сразу сказала она.
— Я пилъ у Могутова чай и видѣлъ у него на столѣ пасху… Мнѣ подумалось, что это ваша добрая и любящая душа послала ее ему… Я торопился ѣхать къ вамъ, чтобы пожать нашу руку и сказать вамъ великое спасибо за это… Но какое я имѣю право на это? — вздохнувъ и грустно смотря на дѣвушку, закончилъ онъ.
Она, склонивъ голову внизъ, съ сильно блѣднымъ лицомъ, какъ статуя, сидѣла неподвижно.
«О чемъ она думаетъ теперь?… Конечно, не обо мнѣ… О Могутовѣ?» — и какъ бы желая узнать, дѣйствительно ли она думаетъ о Могутовѣ, онъ громко сказалъ:
— Вы думаете о Могутовѣ, Катерина Дмитріевна?
— Да, — разсѣянно и не сразу отвѣтила она. — А вы исполните мою просьбу? — спросила она потомъ, быстро поднявъ голову вверхъ, а ея большіе, черные глаза, горѣвшіе лихорадочнымъ блескомъ; съ выраженіемъ горячей мольбы смотрѣли на него.
— Исполню все; что вы прикажете! — взявъ ея холодную руку и горячо сжимая ее, громко отвѣтилъ Кречетовъ.
— Приведите къ намъ Могутова… — И рука ея дрогнула въ рукѣ Кречетова, и ея головка онять опустилась на грудь.
«Такъ!.. Предчувствіе не обмануло меня!» — продолжая держать ея холодную руку и задумчиво-грустно смотря на дѣвушку, подумалъ Кречетовъ.
— Приказывайте, когда, и я исполню ваше желаніе! — тряхнувъ головою, взъерошивъ порывисто волосы на ней, горячо опять сжимая руку дѣвушки и съ добродушною улыбкой на лицѣ, громко сказалъ онъ послѣ короткаго молчанія. Онъ какъ бы вдругъ примирился съ необходимостью всего того, что сейчасъ, только возбуждало въ немъ грусть и досаду, какъ бы даже вдругъ обрадовался всему этому, какъ бы все это вдругъ показалось ему не источникомъ печали и грусти для него, а источникомъ, имѣющимъ возбудить въ ней любовь къ нему если и не сейчасъ, то въ близкомъ будущемъ. — Завтра, послѣ завтра… до будущей недѣли, — быстро сказала она и румянецъ вдругъ ярко заигралъ на ея щекахъ.
— Будетъ исполнено!.. Но почему только до будущей недѣли? — улыбаясь спросилъ онъ.
— На будущей недѣлѣ я уѣду въ деревню, — робко поднявъ на него глаза, отвѣтила она.
— На все лѣто, Катерина Дмитріевна? — продолжай держать ея руку и ласково улыбаясь, спросилъ онъ.
— Да, — отвѣтила она и со всей силы сдавила его крупную руку своей маленькой и слабою рукой.
— Что вы мнѣ посовѣтуете выпить, князь? — обратился къ Кречетову вышедшій изъ гостиной военный генералъ. — А милѣйшая Катерина Дмитріевна что посовѣтуетъ мнѣ съѣсть? Я, знаете, считаю священнымъ долгомъ въ сей день, гдѣ бы я ни былъ, непремѣнно выпить и закусить что-нибудь.
— Мадера не дурна, генералъ, — отвѣтилъ Кречетовъ, собираясь уходить.
— Что же вы мнѣ посовѣтуете, Катерина Дмитріевна? Я, впрочемъ, съѣмъ того, чего еще не ѣлъ. Ветчину ѣлъ; колбасу — тоже, сало — тоже, поросенка — тоже, индюка — тоже, икру ѣлъ, яйца ѣлъ, — два яйца съѣлъ, — сардинки ѣлъ, паштетъ ѣлъ, — водя глазами по столу, говорилъ генералъ. — Редиса не ѣлъ, не ѣлъ. Отлично, редиса съѣмъ съ масломъ! Не дурно будетъ, Катерина Дмитріевна, какъ вы думаетѣ? — принимаясь за редисъ и расправляя усы, спрашивалъ генералъ, не глядя на дѣвушку, а устремивъ свои маленькіе, живенькіе глаза на редисъ.
VI.На второй день вечеромъ Кречетовъ стоялъ около рояля, за которымъ сидѣла Катерина Дмитріевна. Она не играла, а тихо и нехотя брала аккорды одною рукой.
— А что же моя просьба? — спросила она.
— Простите, Катерина Дмитріевна?..
— Что?! — быстро и громко вскрикнула она, вскинувъ на него, горящіе огнемъ нетерпѣнія и гнѣва, большіе черные глаза.
Онъ молчалъ и задумчиво-грустно смотрѣлъ на нее.
— Говорите, почему? — опустивъ глаза внизъ, болѣе спокойно сказала она.
— Я предлагалъ ему, конечно, отъ себя, познакомить его съ почтеннымъ Дмитріемъ Ивановичемъ. «У меня нѣтъ даже костюма, чтобы бывать у такого богатаго пана», — отвѣтилъ онъ. Я потомъ долго говорилъ ему о Дмитріи Ивановичѣ, о его добротѣ, объ умныхъ и живыхъ вечерахъ въ его семействѣ, говорилъ и о васъ…
