Аркадий Аверченко - Рассказы
Прехорошенькая дама повисла на пуговице моего пиджака и мелодично прощебетала:
– Пойдемте к хироманту!
– Чего-о-о?
– Я говорю вам – идите к хироманту! Этот оккультизм такая прелесть. И вам просто нужно пойти к хироманту! Эти хироманты в Константинополе такие замечательные!
– Ни за что не пойду, – увесисто возразил я. – Ноги моей не будет… или, вернее, руки моей не будет у хироманта.
– Ну, а если я вас поцелую, – пойдете?
Когда какой-либо вопрос переносится на серьезную деловую почву, он начинает меня сразу интересовать.
– Солидное предложение, – задумчиво сказал я. – А когда пойти?
– Сегодня же. Сейчас.
– Аванс будет?
Фирма оказалась солидная, не стесняющаяся затратами.
Пошел.
* * *Римские патриции, которым надоедало жить, перед тем, как принять яд, пробовали его на своих рабах.
Если раб умирал легко и безболезненно, патриций спокойно следовал его примеру.
Я решил поступить по этому испытанному принципу: посмотреть сначала, как гадают другому, а потом уже и самому шагнуть за таинственную завесу будущего.
Около русского посольства всегда толчется масса праздной публики.
Я подошел к воротам посольства, облюбовал молодого человека в военной шинели без погон, подошел, попросил прикурить и прямо приступил к делу.
– Бывали вы когда-нибудь у хироманта? – спросил я.
– Не бывал. А что?
– Вы сейчас ничего не делаете?
– Буквально ничего. Третий месяц ищу работы.
– Так пойдем к хироманту. Это будет стоить две лиры.
– Что вы, милый! Две лиры!!! Откуда я их возьму? У меня нет и пятнадцати пиастров!
– Чудак вы! Не вы будете платить, а я вам заплачу за беспокойство две лиры. Только при условии: чтоб я присутствовал при гадании!
Молодой человек зарумянился, неизвестно почему помялся, оглядел свои руки, вздохнул и сказал:
– Ну, что ж… Пойдем.
Хиромант принял нас очень любезно.
– Хиромантия, – приветливо заявил он, – очень точная наука. Это не то что какие-нибудь там бобы или кофейная гуща. Садитесь.
На столе лежал человеческий череп. Я приблизился, бесцельно потыкал пальцем в пустую глазницу и рассеянно спросил:
– Ваш череп?
– Конечно, мой. А то чей же.
– Очень симпатичное лицо. Обаятельная улыбка. Скажите, он вам служит для практических целей или просто как изящная безделушка?
– Помилуйте! Это череп одного халдейского мага из Мемфиса.
– А вы говорите – ваш. Впрочем, дело не в этом. Погадайте-ка сему молодому человеку.
Мой новый знакомый застенчиво протянул хироманту правую руку, но тот отстранил ее и сказал:
– Левую.
– Да разве не все равно, что правая, что левая?
– Отнюдь. Исключительно по левой руке. Итак, вот передо мной ваша левая рука… Ну, что ж я вам скажу?.. Вам пятьдесят два года.
– Будет, – мягко возразил мой «патрицианский раб». – Пока только двадцать четыре.
– Вы ошибаетесь. Вот эта линия показывает, что вам уже немного за пятьдесят. Затем проживете вы до… до… Черт знает, что такое?!
– А что? – заинтересовался я.
– Никогда я не видел более удивительной руки и более замечательной судьбы. Знаете ли, до каких пор вы проживете, судя по этой совершенно бесспорной линии?!
– Ну?
– До двухсот сорока лет!!
– Порядочно!! – завистливо крякнул я.
– Не ошибаетесь ли вы? – медовым голосом заметил обладатель замечательной руки.
– Я голову готов прозакладывать! Он наклонился над рукой еще ниже.
– Нет, эти линии!!! Что-то из ряду вон выходящее!!! Вот смотрите – сюда и сюда. В недалеком прошлом вы занимали последовательно два королевских престола: один около тридцати лет, другой около сорока.
– Позвольте, – робко возразила коронованная особа. – Сорок и тридцать лет – это уже семьдесят. А вы говорили, что мне и всего-то пятьдесят два.
– Я не знаю, ничего не знаю, – в отчаянии кричал хиромант, хватаясь за голову. – Это первый случай в моей пятнадцатилетней практике! Ваша проклятая рука меня с ума сведет!!
Он рухнул в кресло, и голова его бессильно упала на стол рядом с халдейским черепом.
– А что случилось? – участливо спросил я.
– А то и случилось, – со стоном вскричал хиромант, – что когда этот господин сидел на первом троне, то он был умерщвлен заговорщиками!! Тут сам черт ничего не разберет! Умерщвлен, а сидит. Разговаривает!!! Привели вы мне клиента – нечего сказать!!
– Были вы умерщвлены на первом троне? – строго спросил я.
– Ей-богу, нет. Видите ли… Я служил капитаном в Марковском полку, а что касается престола…
– Да ведь эта линия – вот она! – в бешенстве вскричал хиромант, тыча карандашом в мирную капитанскую ладонь. – Вот один престол, вот другой престол! А это вот что? Что это? Ясно: умерщвлен чужими руками!
– Да вы не волнуйтесь, – примирительно сказал я. – Вы же сами сказали, что его величество проживет двести сорок лет. Чего же тут тревожиться по пустякам? Вы лучше поглядите, когда и от чего он умрет по-настоящему, так сказать – начисто.
– Отчего он умрет?.. Позвольте-ка вашу руку. Хиромант ястребиным взором впился в капитанскую ладонь, и снова испуг ясно отразился на его лице.
– Ну, что? – нетерпеливо спросил я.
– Я так и думал, что будет какая-нибудь гадость, – в отчаянии застонал хиромант.
– Именно?
– Вы знаете, отчего он умрет? От родов. Мы на минуту оцепенели.
– Не ошибаетесь ли вы? Если принять во внимание его пол, а также тот преклонный возраст, который…
– «Который, который»!! Ничего не который! Я не мальчишка, чтобы меня дурачить, и вы не мальчишка, чтобы я мог вам врать. Я честно говорю только то, что вижу, а вижу я такое, что и этого молодого человека и меня надо отправить в сумасшедший дом!! Это сам дьявол написал на ващей ладони эти антихристовы письмена!
– Ну уж и дьявол, – смущенно пробормотал молодой человек. – Это считается одной из самых солидных фирм: Кнаус и Генкельман, Берлин, Фридрихштрассе, триста сорок пять.
Мы оба выпучили на него глаза.
– Господа, не сердитесь на меня… Но ведь я же вам давал сначала правую руку, а вы не захотели. А левая, конечно… Я и сам не знаю, что они на ней вытиснули…
– Кто-о? – взревел хиромант.
– Опять же Кнаус и Генкельман, Берлин, Фридрихштрассе, триста сорок пять. Видите ли, когда мне под Первозвановкой оторвало кисть левой руки, то мой дядя, который жил в Берлине, как представитель фабрики искусственных конеч…
Череп халдейского мудреца полетел мимо моего плеча и, кляцнув зубами, зацепился челюстью за шинель капитана. За черепом полетели две восковых свечи и какая-то древняя книга, обтянутая свиной кожей.
– Бежим, – шепнул я капитану, – а то он так озверел, что убить может.
Бежали, схватившись за руки, по узкому грязному переулку. Отдышались.
– Легко отделались, – одобрительно засмеялся я. – Скажите, кой черт поддел вас не признаться сразу, что ваша левая лапа резиновая, как галоша «Проводник»?
– Да я, собственно, боялся потерять две лиры. Вы знаете, когда пять дней подряд питаешься одними бубликами… А теперь, конечно, сам понимаю, что ухнули мои две лирочки.
– Ну, нет, – великодушно сказал я. – Вам, ваше величество, еще двести пятнадцать лет жить осталось, так уж денежки-то, ой-ой как нужны. Получайте.
* * *Встретил даму. Ту самую.
– Ну что, были?
– Конечно, был. Аванс отработал честно.
– Ну, что же? – с лихорадочным любопытством спросила ода. – Что же он вам сказал?
– А вы верите всему, что они предсказывают? – лукаво спросил я.
– Ну, конечно.
– Так он сказал, что с вас причитается еще целый ворох поцелуев.
До чего эти женщины суеверны, до чего доверчивы.
Мой первый дебют
Между корью и сценой существует огромное сходство: тем и другим хоть раз в жизни нужно переболеть.
Но между корью и сценой существует и огромная разница: в то время как корью переболеешь только раз в жизни – и конец, заболевание сценой делается хроническим, неизлечимым.
Более счастливые люди отделываются редкими припадками вроде перемежающейся лихорадки, выступая три-четыре раза в год на клубных сценах в любительских спектаклях; все же неудачники – люди с более хрупкими организмами – заболевают прочно и навсегда.
Три симптома этой тяжелой болезни: 1) исчезновение растительности на лице, 2) маниакальное стремление к сманиванию чужих жен и 3) бредовая склонность к взятию у окружающих денег без отдачи.
* * *Гулял я всю свою жизнь без забот и огорчений по прекрасному белому свету, резвился, как птичка, и вдруг однажды будто злокачественным ветром меня прохватило.
Встречаю в ресторане одну знакомую даму – очень недурную драматическую артистку.
– Что это, – спрашиваю, – у вас такое лицо расстроенное?
– Ах, не поверите! – уныло вздохнула она. – Никак второго любовника не могу найти…
«Мессалина!» – подумал я с отвращением. Вслух резко спросил:
