Иван Мележ - Дыхание грозы
Порозовевшая, она с облегчением и радостью, как человек, выполнивший непростую обязанность, быстро сошла в зал.
С этого времени Апейка только наблюдал, слушал, изредка для памяти кое-что записывал в блокнот.
— Товарищ Голодед указывал в своем докладе, что он как будто сомневался, что план коллективизации, который намечен, будет, возможно, не выполнен. — Баритон крепкого, с обветренным лицом, с короткой, сильной шеей человека, председателя колхоза с Бобруйщины, звучал уверенно, напористо. — Я, товарищи, заверяю, что при таких темпах и при таких настроениях крестьянства, которые мы имеем в настоящий момент, мы не только можем выполнить, но и перевыполнить. И сомневаться тут нечего!.. Но в этой работе мы часто сталкиваемся с нашими классовыми врагами. И нам тут надо обсудить, какие мероприятия надо применить к этим кулацким элементам. Ибо те законы и те кодексы, которые существовали до этого времени, являются недостаточными. Нам надо на них так нажать, чтоб у них кровь из глаз полилась!..
Надо давать кулакам земли не максимальную норму, а минимальную! Давать им участки с сыпучими песками. Пусть там поработают!..
Коротко, будто о личном, неинтересном для других, сказал Пугачев такая была у председателя фамилия — о делах колхоза. Сообщил, что есть большой клуб, попросил, чтоб прислали докладчика, "который там сделал бы доклад о культурном воспитании". Осторожно коснулся животноводства, намеком отметил, что "есть большой кризис"; поддержал Голодеда, что надо, чтоб заводы делали машины для колхозов…
— Этим летом мне пришлось говорить с мужиками с Урала, — певуче, ласково рассказывала широколицая, крупная женщина в красной косынке, опершись о трибуну локтями. — Разговаривали мы, и я спрашивала у них: как, спрашивала, на Урале строят коммуны и колхозы. Они отвечали мне:
"Гражданка, если б вы повидали наши коммуны, которые были организованы десять лет назад, так вы не сказали б, что это была крестьянская деревня. Сейчас там женщины почти что не работают на поле. Мы все обрабатываем, говорили, машинами, а женщины ухаживают только за скотом. У нас, хвалились, хорошее стадо свиней, коров и мелкого скота". Так почему бы и нам, товарищи, в Белоруссии не организовать так сельское хозяйство?! Говорила она так свободно, так искренне, так доверчиво, добродушно усмехалась, и в том, как держалась, как говорила было столько естественности, что Апейка невольно подумал: "Вот талант, оратором родилась!" Женщина — у нее и фамилия была красивая: Онищенко — помолчала, светясь все той же доброй улыбкой, поправила косынку, подоткнула под нее прядку волос, по-крестьянски облизала пересохшие губы. — Некоторые дядьки нам и сегодня еще говорят, что у нас нельзя строить колхозы, потому что там — болота, там — горы. Там то, там — другое. Я думаю, что можно у нас на Белоруссии всю землю использовать на сто процентов… Товарищ Голодед рассказывал про Осинстрой. Где же вы видели, чтоб в старые времена вздумали на болоте строиться?.. Мы сами недавно туда ездили на экскурсию. Так видели, что на этом болоте, которое занимает пять тысяч гектаров, можно уже не только торф добывать, но и трактор пустить. Там так хорошо землю осушили, что мы ходили чуть ли не целый день и не могли налюбоваться!.. Нам не страшны болота, не страшны и горы! Мне пришлось побывать в Климовичском районе. Мы там были на кирпичном заводе. Разве можно было думать раньше, что там, на этой гористой земле, можно что-либо сделать? Когда там даже лес не рос. Когда там только ветер гулял и сдувал песок с горы. А теперь мы видим, что эта земля приносит хорошую прибыль!..
Разумно, озабоченно, с болью заговорила она о крестьянской беде бесконечных пожарах, несчастных погорельцах. — Мужики строят хорошие хаты, — ласково печалилась и сама, — но строят так скученно, что меж ними и аршин не просунуть. Лепят хаты одна к другой, и что ж получается?
Хату соломой покроют — от одной искры горит вся деревня.
Иногда баба жару принесет себе от другой бабы, а то в амбаре самогонку начнут гнать — и так бывает. Крестьянин горюет, строится, а за два часа все добро erg гибнет!.. Я ДУмаю, когда перейдем на колхозы, тогда сделаем из наших гор черепицу и будем хаты крыть не соломой, а черепицей. Тогда не будем гореть что ни год. И добро не будет гибнуть, и лес тратить не будем попусту.
Сдержанный, педантичный Некрашевич, говоривший степенно, ровно, как на лекции, казалось, разъяснял ту часть доклада, где Голодед говорил о деятельности некоторых «спецов». Крупный рост социалистического строительства обостряет классовые противоречия, и это в результате, объяснял Некрашевич, приводит к укреплению националистических и правооппортунистических тенденций. Националистические тенденции, говорил оратор, имеют в Белоруссии разные формы:
белорусский нацдемократизм, еврейский, польский, российский шовинизм. В наше время, когда враги разных мастей консолидируются на общей платформе вредительства, — а это у нас, как сказал товарищ Голодед, имеет место, должна быть поднята самая жестокая борьба со всякой враждебной пролетариату идеологией. С особой обстоятельностью объяснял Некрашевич вред так называемых «лояльных», ибо "под маской лояльности эти лица могут выковывать самые враждебные пролетариату идеологии". «Лояльных» надо решительно разоблачать, ибо с разоблаченным врагом легче воевать, чем с неразоблаченным. Некрашевич заявил, что таких «лояльных» в Белоруссии, безусловно, много. Но когда начал истолковывать характер «лояльных», то вышло, что «лояльным» можно объявить любого, кто буркнул, что мало мяса, мануфактуры или нет табаку. Все же, хоть Некрашевич не привел ни одного факта, Апейка слушал его напряженно: то, что он узнал из сообщения о раскрытии "Союза освобождения Украины", будто подкрепляло толкования Некрашевича, придавало им грозный смысл, тем более что под конец Некрашевич много говорил о такой «лояльности», как нацдемократизм, при упоминании о котором к Апейке всегда приходили тревожные мысли, связанные с судьбой Алеся.
Один за другим к трибуне шли представители разных районов и округов, они будто приобщали Апейку к полям, краям, которых он не видел, но которые видеть ему хотелось Апейка внимательно встречал каждого нового оратора; его внимание было особенно острым оттого, что он не просто наблюдал, что происходит в незнакомых краях, — он искал, он стремился узнать, что происходит у других, для того, чтобы лучше понять свое, то, над чем столько думалось и что еще не во всех отношениях, не до конца было ясно.
Почти с каждым оратором ширилось и ширилось многоголосье большой жизни. В этом многоголосье были вместе и сообщения о сделанном, о том, что "бедняк и середняк уже осознали пользу коллективизации", и нагая, с горечью, с болью, тревога, что в новых артелях в местечке "сидят без хлеба и картошки", что батраки не получают нормы хлеба; с беспокойством о том, что слабо идет борьба с безграмотностью, особенно среди женщин; вошла в зал забота: трудно распространять Третий заем индустриализации. Крестьянин говорит:
"Мы все даем, а у нас ничего нет", — не видит того, что делается за пределами деревни. Работница из Мозыря, смуглая, с тонкой, длинной шеей, в гимнастерке, сначала неловко, сбивчиво, потом смелее, открыто поделилась бедой: надо много, кропотливо работать, а работницы не могут; нету сил.
"Если б нам дали возможность доставать продукты по дешевой цене!" Молодой, с красивым, худощавым лицом — все словно выточенное, — с резким, непримиримым голосом, председатель райисполкома поставил вопрос ребром: почему до сих пор не прекращается уничтожение скота?! О котором многие говорили еще два-три года назад! Сам деловито, точно вскрывает причины. Первая: до сих пор не решен вопрос о кормах — жмыхи, корнеплоды и так далее. "Было много разговоров — говорили, писали, но конкретно в наших совхозах и колхозах он все еще не решен!.." Вторая причина — то, что сейчас при объединении в коллективы некоторые середняки стараются сбыть скот, хотят ликвидировать свое имущество, получить деньги и этими деньгами внести пай… Непримиримым, озабоченным голосом не посоветовал потребовал: надо поставить дело экономически, политически, технически так, чтобы скота в нашей стране не уменьшалось ни в коем случае!..
В речи горячего, боевого Хандоги из Оршанского округа внимание Апейки привлекла неожиданная весть, что жители одного района "приняли постановление об организации единой районной коммуны". Думая, как будет работать такая коммуна, Апейка слышал: Хандоги во весь голос заявлял, что они в округе не могут "обслужить это быстрое развитие коллективизации агрономическими силами и не знают, откуда их взять".
— Перед нами стоит другой вопрос, по которому мы пока не имеем ясных указаний со стороны НКЗ, — ринулся Хандоги дальше, не переводя дыхания. Куда девать наше кулачество?! Мы знаем одно — что кулачество нельзя пускать в колхозы, и мы его не пускаем! Но, с другой стороны, как я уже сказал, район почти целиком коллективизируется!..
