Аркадий Аверченко - Том 5. Чудеса в решете
А вчера слышу, маленький сынишка соседки так раскапризничался, что сил нет — работать мешает.
Взял я часть полученной мною пачки, пошел к нему, стал его утешать:
— Погляди-ка, какая цаца: если не будешь плакать, я тебе подарю.
Подошла мать, посмотрела на нас, сказала небрежно:
— Вы ему этих засаленных бумажек не давайте еще заразится, не дай бог… Дайте ему лучше эту, с черно-желтой ленточкой.
— Пожалуйста. На тебе, Петя… Видишь, какая хорошая ленточка. И вот тебе еще две серенькие бумажечки с красными дядями. Видишь, какие хорошенькие мордочки в кружочке.
Заинтересованное дитя можно купить всяким пустяком. Нужно только знать, как к ним подойти…
* * *Вчера писал для одного знакомого рекомендательное письмо…
Он сидел тут же, ждал.
В перо попала волосинка и повезла, замазывая все закругления букв.
Я выругался, поискал глазами клочок бумажки, чтобы очистить перо, не нашел, выдвинул ящик стола, взял ярлычок и стал обтирать перо.
И тут я с удивлением заметил, что на лице моего знакомого отразился ужас.
— Что вы делаете?! — крикнул он.
— Разве не видите? Обтираю.
— Чем? Да ведь эта керенка!!
— Ну? Я не знал, что оно так называется.
— Да ведь это деньги!!!
— Что вы говорите? — ахнул я, искренно огорченный. — Неужели на эту бумажку можно купить костюм?
— Ну, положим, для костюма нужно таких штук пятьсот, шестьсот.
— Вот видите! Где мне столько набрать… А башмаки можно купить?
— Штук двести нужно.
— То-то и оно. А у меня их и пятидесяти штук не наберется. Тут, впрочем, еще есть такие, с красными портретиками…
— Это украинки!..
— Что вы говорите? А эти, вот, розово-лиловенькие, пестренькие…
— Ну да! Крымские двадцатипятирублевки. Только это фальшивая.
— Плохо сделана, что ли?
— М…м…да, если хотите. Ее у вас не примут.
— Выбросить, что ли?
— Придержите пока. Может быть, какой-нибудь дурак и возьмет.
— А я давеча мальчишечке дал поиграть такими вот. Одна была с ленточкой. Черная с желтым.
— И глупо сделали. Ведь вы на эти бумажечки можете чего-нибудь купить.
— А чего?
— Ну, я уж не знаю. Пойдите на базаре и купите.
«Врет, поди», — недоверчиво подумал я.
Но — решил попробовать.
* * *Как смешно!
Оказывается, действительно, за эти обрезочки кое-что дают.
Я пошел на базар, положил на прилавок одного ларька всю пачку и спросил:
— Что дадите за это?
Оказывается, дали:
1) Целого гуся
2) Два десятка яиц
3) Фунт масла
Подумайте только: целый фунт масла!
А и бумажек-то этих было не больше четверти фунта.
Я схватил все завернутое мне — гуся, яйца и масло — и поспешно ушел, почти убежал, боясь, чтобы торговец не раздумал.
Вдруг да вернет.
Гусь оказался очень милым, сочным, да и из яиц добрая половина была свежая, съедобная.
Эге-ге…
Начинаю понимать смысл жизни…
Давно собирался покушать жареного поросенка. Завтра же пойду к управляющему конторой, попрошу: не даст ли он мне еще с полфунтика бумажек.
Узнал я также, что напрасно выбросил тогда узкие длинные ленточки: за четыре таких ленточки дают коробку спичек.
Это говорят:
— Купон.
А черт же его знал!
Купон, не купон.
По виду некрасивый.
Леденящая душу история
Эту историю рассказал мне один человек.
— Видите, — сказал он мне, показывая в театре на сидящего в ложе полного блондина. — Видите этого господина? Инженер Пятеркин. Замечательно светлая личность! Я очень хотел поступить к нему на службу и, представьте себе, — никак, ну, никак — не могу!
— Что ж… не хочет он, что ли? — спросил я вяло, без любопытства, как спрашивают, обыкновенно, предчувствуя впереди скучный безынтересный рассказ.
— Он-то не хочет? Да он спит и видит, чтобы меня к себе залучить!
— Значит, вы не хотите?
— Хочу! С руками и ногами готов пойти!
— Понимаю! Значит, дело у вас еще не открылось?
— На полном ходу дело!
— Догадался: вакансий нет?
— Есть! Как раз для меня!
— Жалование маленькое, что ли?
— Еще вчера он предлагал мне 20 тысяч в месяц!
— Да провалитесь вы! В чем же дело?! Он хочет, вы хотите, дело интересное, жалованье большое, — а поступить не можете!
И тут, отведя меня в уголок за дверью, он рассказал мне одну из самых диких историй наших диких дней.
…Этот Пятеркин обо мне очень много наслышан. Как-то встречает меня:
— Поступайте ко мне на службу!
— К вам-то? Да с удовольствием. А какое жалование?
— Три тысячи в месяц.
— Пожалуй, подходит. Закончу дела на своей теперешней службе и через две недели к вам.
Закончил я дела, собрался к инженеру, Пятеркину, узнала жена, одобрила. Потом спрашивает:
— А какое жалование?
— Три тысячи.
С ума ты сошел? Не хватит!
Постой… А я уже две недели тому назад покончил с ним.
— То было две недели тому назад, а то теперь! Тогда масло стоило 30 рублей фунт, а теперь 45, тогда ботинки стоили тысячу рублей, а теперь полторы. И все так… Пойди, измени условия!
Прихожу: рассказываю. Инженер Пятеркин, как я уже изволил вам докладывать, — светлая личность! Да, говорит, вы правы… За эти две недели жизнь поднялась в полтора раза. Хорошо. Будете вы у меня получать четыре с половиной тысячи!
Радостный, побежал я к жене. До того бежал, что вспотел, пронизало меня ветром, пришел домой и слег. Инфлюэнца.
Две недели провалялся. Встал, собираюсь к инженеру Пятеркину.
А жена опять:
— Постой! Как же ты будешь получать четыре с половиной тысячи, когда жизнь опять вздорожала на 35 процентов. Масло, что стоило 2 недели тому назад 45,— теперь 60, ботинки вместо полторы — две тысячи!
Пошел я к этой светлой личности Пятеркину, рассказал.
С одного слова все понял человек!
— Верно, — говорит. — Ежели, — говорит, — по маслу равняться — цена вам шесть тысяч. Только подождите две недельки. Пока вы болели, я на ваше место взял на месяц временного человека. Дослужит он и уйдет. А вы на его место.
Подождал я две недели, собираюсь идти к Пятеркину. Жена опять:
— А какое жалование?
— Шесть тысяч.
— Что ты, милый! Как же можно на шесть тысяч прожить, когда масло уже 120, ботинки — четыре тысячи
Прихожу к этой буквально замечательной личности Пятеркину — рассказываю…
— Верно, — говорит. — Если уж начали мы по маслу равняться и по ботинкам — так и будем продолжать. Значит, полагается вам 9 тысяч. Контракт на 3 года, как у нас установлено…
Тут меня и осенило.
— Позвольте! — говорю. — Ежели за это время каждый месяц цены на все увеличиваются вдвое, то как же я могу застыть на одном и том же жалованье? Ведь этак я месяца через три умру с голода.
До чего это была светлая личность — сказать даже не могу.
— Верно, — кричит, — совершенно бесспорно! Тогда мы, если вы хотите, сделаем расчет прогрессивный. Два месяца тому назад сколько стоило масло?
— 30 рублей.
— Месяц тому назад?
— 60.
— Теперь?
— Значит, 120.
— Ботинки?
— То же самое: тысяча — две тысячи — четыре тысячи…
— Так, — говорит, — теперь, когда мы математически установили вздорожание жизни в месяц ровно вдвое… (ох, и математик же был, шельма! Светлая голова! Недаром — инженер!)… то теперь мы, говорит, равняясь по маслу и ботинкам, исчислим математически и увеличение вашего жалования… Этот месяц вы получите 9 тысяч, второй —18, третий — 36, четвертый — 72, пятый —134, шестой — 288, седьмой — 576, восьмой… ну, будем для ровного счета считать — миллион в месяц. На девятый месяц — 2 миллиона, десятый — четыре, одиннадцатый — 8, двенадцатый — 16 миллионов…
Он погрузился в вычисления, потом оторвался, покрутил головой:
— Гм…да! Выходит, что к концу второго года вы получите ежемесячно 64 миллиарда, а к середине третьего года свыше четырех биллионов в месяц.
— Многовато, — задумчиво сказал я.
— Да, дело, пожалуй, этого не выдержит.
— И возиться с ними, с такой уймой деньжищ, тоже, знаете, затруднительно. Ведь эти четыре биллиона домой привезти — обоз нанимать придется!
— И верно! А сколько миллиардов один обоз будет стоить? Да помещение для хранения нужно… Сухое, железобетонное! Да страховка от пожара, да сторожа, да счетчики…
Говорю ж вам — светлая был голова инженер Пятеркин все высчитал — даже сторожей не забыл!
Сидим мы, молчим оба — грустные-прегрустные.
— Что ж теперь делать? — спрашиваю. — Может, плюнуть пока на эти расчеты и поступить к вам тысяч на десять!.. А там видно будет.
