Зинаида Гиппиус - Том 6. Живые лица

Каким мне коснуться словом
  Белых одежд Ее?
С каким озареньем новым
  Слить Ее бытие?
О, ведомы мне земные
  Все твои имена:
Сольвейг, Тереза, Мария…
  Все они – ты Одна.
Молюсь и люблю… Но мало
  Любви, молитв к тебе.
Твоим – твоей от начала
  Хочу пребыть в себе,
Чтоб сердце тебе отвечало –
  Сердце – в себе самом.
Чтоб Нежная узнавала
  Свой чистый образ в нем…
И будут пути иные,
  Иной любви пора.
Сольвейг, Тереза, Мария,
  Невеста-Мать-Сестра!

Я от дверей не отойду.
Пусть длится Ночь, пусть злится ветер.
Стучу, пока не упаду.
Стучу, пока Ты не ответишь.
Не отступлю, не отступлю,
Стучу, зову Тебя без страха:
Отдай мне ту, кого люблю,
Восстанови ее из праха!
Верни ее под отчий кров,
Пускай виновна – отпусти ей!
Твой очистительный покров
Простри над грешною Россией!

И мне, упрямому рабу,
Увидеть дай ее, живую…
Открой!
   Пока она в гробу,
От двери Отчей не уйду я.
Неугасим огонь души,
Стучу – дрожат дверные петли,
Зову Тебя – о, поспеши!
Кричу к Тебе – о, не замедли!

Качаются на луне
Пальмовые перья.
Жить хорошо ли мне,
Как живу теперь я?

Ниткой золотой светляки
Пролетают, мигая.
Как чаша, полна тоски
Душа – до самого края.

Морские дали – поля
Бледно-серебряных лилий…
Родная моя земля,
За что тебя погубили?

Какая-то лягушка (всё равно!)
  Свистит под небом черно-влажным
Заботливо, настойчиво, давно…
  А вдруг она – о самом важном?

И вдруг, поняв ее язык,
  Я б изменился, всё бы изменилось,
Я мир бы иначе постиг,
  И в мире бы мне новое открылось?

Но я с досадой хлопаю окном:
  Всё это мара ночи южной
С ее томительно-бессонным сном…
  Какая-то лягушка! Очень нужно!

Опять черна, знакома и чиста,
Свой звездный купол ночь вскружила.
Давно мне сердце эта пестрота
Неотвратимостью своею утомила.

И Млечный Путь – застывшая река,
Где не текут и не мерцают струи…
О, тени Божьих мыслей, – облака!
Я вас любил… И как о вас тоскую!

И всё прошло: пожары, зной,
И всё прошло, – и всё другое:
Сереет влажно полог низкий.
О, милый дождь! Шурши, шурши,
Родные лепеты мне близки,
Как слезы тихие души.

Кривое, белое пятно
  Комочком смято-мутным
Висит бесцельно и давно
  Над морем неуютным.

Вздымая водные пласты,
  Колеблет море сваи.
А солнце смотрит с высоты,
  Блистая и скучая.

Но вот, в тот миг, когда оно
  Сердито в тучу село,
Мне показалось, что пятно
  Чуть-чуть порозовело.

Тревожит сердце кривизна,
  И розовые тени,
И жду я втайне от пятна
  Волшебных превращений…

В полусверкании зеленом,
Как в полужизни – полусне,
Иду по крутоузким склонам,
По бело-блещущей стене.

И тело легкое послушно,
Хранимо пристальной луной.
И верен шаг полувоздушный
Над осиянной пустотой.

Земля, твои оковы сняты,
Твои законы сменены.
Как немо, вольно и крылато
В высоком царствии луны!

И вьется в полусмертной тени
Мой острый путь – тропа любви.
О мать, земля! моих видений
Далеким зовом – не прерви!

Ужель ты хочешь, чтоб опять я
Рабом очнулся и в провал –
В твои ревнивые объятья –
Тяжелокаменно упал?

Как этот странный мир меня тревожит!
Чем дальше – тем всё меньше понимаю.
Ответов нет. Один всегда: быть может.
А самый честный и прямой: не знаю.

Задумчивой тревоге нет ответа.
Но почему же дни мои ее всё множат?
Как родилась она? Откуда?
          Где-то –
Не знаю где – ответы есть… быть может?

Невинны нити всех событий,
Но их не путай, не вяжи,
И чистота, единость нити
Всегда спасет тебя от лжи.

Здесь – только обещания и знаки:
Игла в закатном золоте вина,
Сияющий прорыв, прорез на мраке…
Здесь только счастье – голубого сна.

Но я земным обетам жадно внемлю.
Текут мгновения, звено к звену.
И я люблю мою родную Землю,
Как мост, как путь в зазвездную страну.

И этот вечер, весь под лунным жалом
(Все вечера, все вечера – один!),
Лишь алый знак, написанный кинжалом
На терпком холоде зеленых льдин.

И чем доверчивее, тем безгрешней
Люблю мое высокое окно.
Одну Нездешнюю люблю я в здешней,
Люблю Ее… Она и ты – одно.

Преодолеть без утешенья,
Всё пережить и всё принять.
И в сердце даже на забвенье
Надежды тайной не питать, –

Но быть, как этот купол синий,
Как он, высокий и простой,
Склоняться любящей пустыней
Над нераскаянной землей.

Освещена последняя сосна.
Под нею темный кряж пушится.
Сейчас погаснет и она.
День конченый – не повторится.

День кончился. Что было в нем?
Не знаю, пролетел, как птица.
Он был обыкновенным днем.
А все-таки – не повторится.

Я не безвольно, не бесцельно
Хранил лиловый мой цветок.
Принес его, длинностебельный,
И положил у милых ног.

А ты не хочешь… Ты не рада…
Напрасно взгляд твой я ловлю.
Но пусть! Не хочешь – и не надо;
Я всё равно тебя люблю.

Новый цветок я найду в лесу.
  В твою неответность не верю, не верю!
Новый, лиловый я принесу
  В дом твой прозрачный, с узкою дверью.

Но стало мне страшно там, у ручья:
  Вздымился туман из ущелья, стылый,
Тихо шипя, проползла змея…
  И я не нашел цветка для милой.

Молчи. Молчи. Не говори с людьми,
Не подымай с души покрова,
Все люди на земле – пойми! Пойми! –
Ни одного не стоят слова.

Не плачь. Не плачь. Блажен, кто от людей
Свои печали вольно скроет.
Весь этот мир одной слезы твоей,
Да и ничьей слезы не стоит.

Таись, стыдись страданья твоего,
Иди – и проходи спокойно.
Ни слов, ни слез, ни вздоха, – ничего
Земля и люди недостойны.

Был дан мне ключ заветный,
  И я его берег.
Он ржавел незаметно…

  Последний срок истек.
На мост крутой иду я.
  Речная муть кипит.
И тускло бьются струи
  О сумрачный гранит,
Невнятно и бессменно
  Бормочут о своем,
Заржавленною пеной
  Взлетая под мостом.
Широко ветер стужный
  Стремит свистящий лет…

Я бросил мой ненужный,
  Мой ключ – в кипенье вод.
Он скрылся, взрезав струи,
  И где-то лег, на дне…

Прости, что я тоскую.
  Не думай обо мне.