Алексей Ремизов - Том 2. Докука и балагурье
Обезьяна в штанах забралась на царскую яблоню, полные штаны наклала яблоков и только было собралась спускаться, бегут ребятишки. Увидели на яблоне в штанах обезьяну, загалдели, закричали, да камушками и ну в нее. Цапается обезьяна с яблони, а штаны мешают, ни туда, ни сюда, уж кое-как понадсадилась да с ветки прыгнула. Вот грех, чуть было ребятам в лапы не попалась!
А ворона в четках взлетела на березу, подвесила грамотку и закаркала, — поверила, так сейчас вот ей и потащут лакомства. А было-то совсем наоборот. Увидали ворону, да камнем. Ворона хотела взлететь, а четки за сук запутались, выдраться не может. Только чудом выскочила и уж едва жива полетела.
И с лисой тоже неладное стало. Как затрубила она, забарабанила и уж куда там в сборище собираться, пустились от нее все звери улепетывать, собственные лисята и лисенки убежали без оглядки.
Идут товарищи печально: у кого глаз подбит, у кого ноги не тверды, у кого бок лупленный. Сошлись у норы и поведали друг другу о своем горе.
— Заяц — обманщик! Заяц подстроил все это нарочно, чтобы сожрать одному добычу. Давайте-ка его, братцы, отлупцуем хорошенько.
А заяц, проводив товарищей, засел на мешок, наелся хлеба и сыру и всяких печений, весь мешок подчистил. Нашел в мешке красную краску, вымазал краской себе губы, десна, и прилег в уголку, ровно б разболелся.
Нагрянули товарищи с кулаками, а заяц и слова им сказать не дал.
— Ну, братцы, и хитрящий же этот самый лама: мешок-то у него с наговором, я всего этакую малюсенькую корочку пожевал, так что же вы думаете? — кровь горлом так и хлынула.
Звери смотрят: точно, кровь, — и на губах и во рту кровь. Сердце-то у них и отошло. И принялись они за зайцем ухаживать. Уложили они зайца, закутали потеплее, ко водицы подаст, кто чего.
— Ой, Иваныч! И как это тебя Бог спас, долго ль до беды. Какой ты неосторожный! — ходили звери на пяточках, ухаживали за зайцем.
А про себя уж ни слова: уж как-нибудь подживет, не стоит зайца расстраивать.
Ночью заяц потихоньку выбрался из норы и убежал.
* * *Проснулись наутро товарищи, а зайца нет.
— Заяц убежал, заяц — обманщик!
— Сожрал весь мешок и притворился больным. Обманщик!
— Пойдемте, ребята, изловим его и отлупим. Чего в самом деле?
И пошли ловить зайца.
Долго не пришлось приятелям путешествовать: заяц тут же забрался на гору и сидит, плетет корзину.
Завидели приятели:
— А! — кричат, — попался! Так-то ты по-приятельски с нами. Опять нас обманул: мы из-за тебя натерпелись, а ты мешок сожрал, да еще больным притворился, мошенник!
— Что такое? Какой мешок? Каким больным? Ничего не понимаю. Кто вы такие? Чего вам от меня, зайца, надо? — заяц отставил корзинку.
— Кто такие? Сам знаешь! Слава Богу, по твоей милости пострадали. Кто такие!..
— Да позвольте, я вас в первый раз вижу. Вы ошиблись. Над вами мудровал какой-то другой заяц. Зайцев на свете много и все разные зайцы. Есть зайцы — плетут корзинки, есть зайцы — разводят огонь на льду, а есть зайцы — над дураками мудруют, я из тех зайцев, которые плетут корзинки, видите! А с вами жил какой-то особенный заяц. Давеча пробежал тут один заяц и спустился вон с этой горы в долину.
— Извините, пожалуйста, мы ошиблись.
— Ну, что делать, бывает. А это, пожалуй, тот самый и есть заяц.
— Не можете ли указать нам дорогу, по которой пробежал тот самый заяц? Уж больно нам хочется изловить его и отлупить хорошенько: он — заяц плут и обманщик.
— Да вон она дорога, — показал заяц ушами, — с горы и вниз. Только мудрено изловить вам этого самого зайца, больно уж прыток. Хотите, я вам скажу одно средство, и заяц будет в ваших лапах. А то ваше дело пропало, нипочем не догнать.
— Мы на все готовы.
— Ну, вот что: я посажу вас в корзину, спущу с горы, и вы будете в долине куда раньше вашего зайца.
Заяц открыл корзинку. И когда звери кое-как втиснулись, закрыл крышку, крепко увязал корзинку лычком, да с горы вниз и ахнул.
Что только было, — корзинка ударялась о камни, и не помнят звери от страха, как, наконец-то, очутились они на дне.
Слава Богу, кончилось. Попали куда-то да вылезти-то не могут, — корзинка лыком туго скручена: не выйти! Уж ковыряли, ковыряли, доковырялись-таки и вышли на свет Божий.
Вышли в чем душа, а заяц-то, приятель-то их сердечный, сидит — он самый, ей Богу, сидит на льду и греется у огонька, мошенник!
— Какой заяц-то наш умница, без него нам никогда бы не настигнуть плута. Ишь себе греется, мерзавец!
И звери бросились к зайцу.
— А! попался! Не выпустим.
Заяц ничего не понимает.
— Что такое? Что вам нужно?
А они так и наступают.
Нет, брат, вилять нечего. Научил ты нас уму-разуму, едва живы остались, да еще и больным притворился. Дай Бог здоровья зайцу — есть зайцы, которые плетут корзинки! — заяц нам твой след указал, мошенник!
— Понимаю, вас обманул какой-то заяц и убежал! Постойте, только что спустился с горы заяц и спрятался в той вон скале. Должно быть, это и есть тот самый заяц.
— Извините, пожалуйста, опять мы обознались! Мы ищем этого самого зайца, который спрятался в скале.
— А вы очень хотите поймать этого самого зайца?
— Поймать и отлупить хорошенько! — сказали приятели разом.
— За этим дело не станет, только вам придется перебыть ночь, а на рассвете вы двинетесь и сцапаете вашего зайца. Присаживайтесь-ка к огоньку. Вы должны сидеть тихонько, не шуметь и громко не разговаривать, а то заяц услышит, забоится и убежит.
Приятели стали покорно рассаживаться на льду.
— Тише! — прикрикнул заяц, — повторяю, будете шуметь и разговаривать, не видать вам зайца.
* * *Тишком да молчком сидели звери и с ними заяц. Заяц все подбрасывал дров и от костра лед таял, и вода подтекла под хвосты. Приятели мокли, а боялись шевельнуться — боялись спугнуть зайца: заяц услышит, забоится и убежит.
Среди ночи дрова все вышли, костер погас и вода стала замерзать.
— Пойти, сходить за дровами, — поднялся заяц, — ну, я пойду, а вы сидите смирно.
Пошел заяц за дровами и пропал.
Ждать-пождать, нет зайца, не возвращается, пропал.
Сидят звери одни, зуб на зуб не попадает, а уж светать стало.
— А что, братцы, не надул ли нас этот заяц?
Шепотком, потом погромче, потом во весь голос заговорили звери: решили приятели, не дожидаясь зайца, самим идти на свой страх к скале и сцапать того самого обманщика зайца.
И опять беда, попробовали подняться, ан, хвосты примерзли!
И натерпелись же бедняги, уж и так, и сяк, едва отодрались: у кого кончика нет, у кого из середины клок на льду остался, у кого основание попорчено, — инда в жар бросило.
Ощипанные, продрогшие — лица нет! — бежали товарищи по льду к скале.
А заяц-то ихний сидит себе у колодца, а в лапах камень.
— Чего ж ты нас обманул, бессовестный!
— И не думал, вы сами во всем виноваты. Я набрал хворосту, иду к костру, тут вы чего-то зашумели, заяц испугался и бежать. Я погнался. А заяц не знает, куда деваться, вскочил в этот колодец и сидит на дне, притаился. Хотите посмотреть зайца?
Приятели за зайцем потянулись к колодцу.
А и в самом деле, на дне колодца они увидели заячью ушатую мордочку —
— А это он, наш обманщик! Он самый! — обрадовались товарищи.
— Сколько часов сижу я здесь с камнем и караулю, сказал заяц, — одному никак невозможно. Хотите доконать вашего зайца, бросайтесь все разом. Когда скажу три! — разом соскакивайте в колодец, и заяц — ваш.
Звери приготовились.
— Раз, два, три! — крикнул заяц.
И разом все четверо кинулись в колодец.
И уж назад никто не вернулся:
ни волк,
ни обезьяна,
ни ворона,
ни лисица.
А заяц пошел себе из долины в гору, все ходче и прытче, мяукал, усатый.
Жил-был медведь…*
Жил-был медведь и было много у него медвежатов. Медведь один — дела по горло: встанешь утром, иди по дрова, за детьми некому и присмотреть.
И раздумался медведь: неладно так — без призору медвежата, мало ли грех какой, и подерутся, и зверь какой обидит, обязательно надо глаз.
Насушил медведь мешок сухарей, взвалил мешок на плечи и пошел в путь-дорогу: отыщет он человека, человек и будет его медвежатам за няньку.
Навстречу медведю ворон.
— А! медведь! Куда пошел?
— Ищу человека, медвежатам няньку. Без призору не возможно, а мне дела по горло, приходится по делу отлучаться.
— А что это у вас в мешке?
— Сухари.
— За три сухарика я, пожалуй, готов присмотреть за твоими медвежатами.
— Сухариков мне не жалко, — усумнился медведь, — а ловко ль ты нянчить-то будешь?