Николай Наседкин - Криминал-шоу
Вдруг, оторвавшись на секунда от дела - она как раз, склонившись над доской, тоненько строгала пошехонский сыр, - Зоя перехватила жаркий взгляд Игоря. Он, странно прищурив свои карие глаза, уставился куда-то ниже ее подбородка. Ах ты Господи! Она совершенно забыла про легкость своего одеяния, про капризность верхней пуговички, то и дело ускользающей из петельки, про бесстыдство своих весомых молочно-белых с голубенькими прожилками грудей, так и норовивших открыться полностью, вплоть до тайной родинки, во всем своем великолепии чужому взору.
Зоя вспыхнула, выпрямилась, задернула халатик, пролепетала что-то про дурацкие пуговицы, про жару в комнате, засуетилась было переодеться, но Игорь перехватил ее за руку, удержал, умоляюще дрогнувшим голосом попросил:
-- Не надо, Зоенька. Так - хорошо.
Целых полминуты колебалась Зоя: мириады мыслей пронеслись в голове предчувствие важной перемены в жизни, боязнь ошибки, стыд грядущего, горечь прошлого, сладкая радость, любовь и вина.
Игорь остался.
Потом, когда всё произошло, когда на земле одной девушкой стало меньше, а одной женщиной больше, Зоя узнала о том, что Игорь - дурак, слепец, гиппопотам толстокожий, что он смотрел не на ту, что не видел, не понимал своего счастья, и что он всегда любил только ее, Зою, и будет любить ее всегда, до скончания века... "Рябина на коньяке" - все-таки крепкий напиток.
И стали они жить-поживать в любви и согласии в комнате вдвоем. Да, это действительно, как теперь Зоя понимала, были самые счастливые дни в их совместном житье-бытье. И пусть Игорь кричал как-то в пьяном угаре, что-де никогда и не собирался жениться на Зое, если б не квартира, - она старалась не верить его алкогольным бредням. Нет, любил ее Игорь, любил - она чувствовала, знала это в их медовый общежитский месяц.
Лишь одна рюмка горькой отравы огорчила сладкий пир их любви. Тут сама Зоя виновата, пустилась во фрейдистские эксперименты. Уж так ей захотелось, чтобы Арина-подруженька как-нибудь ненароком узнала об их счастье. Но та, как назло, вовремя, в нужный момент, не заглядывала в гости, не заставала их как бы врасплох. А так просто, на словах все рассказать подруге - глупо и по-детски. Тогда Зоя однажды после праздничного застолья - на старый Новый год, - обильно своей рукой подливая Игорю коньячку, довела его до нужной кондиции и предложила, а не нагрянуть ли, мол, нам в гости к нашей задушевной подруге? Игорь сперва на дыбы встал, но Зоя преотлично знала уже его страсть к авантюрам и хмельным приключениям. Зоя и шампанское для такого случая приготовила, завернули на рынок, еще и букет кровавых гвоздик прихватили.
Открыл им супруг Арины - в белой рубашке, галстуке, подтяжках, - узнал Зою, показал зубы, сделал гостеприимное лицо. Выскочила в прихожую Арина: ах! Она поначалу потерялась, запнулась, но быстро нашла себя, искренне обрадовалась.
- Вот молодчины! А то мы вдвоем скучаем, уже драться от тоски хотели.
- Ну, Ари-и-ина! - укоризненно протянул комсомольский вожак, извиняюще улыбаясь в сторону незваных татар.
И вот когда уже сидели в зале за журнальным столиком в высоких неудобных креслах, потягивали после коньяка шампанское, закусывали шоколадным ассорти, светски беседовали о мудрой политике нового правительства и достижениях областной комсомолии, у Зои сердчишко вдруг тукнуло и шевельнулось: странными взглядами обменивались Арина и Игорь, нехорошими - влажными взглядами.
Потом на кухне, помогая хозяйке мыть-вытирать посуду, Зоя воткнула в то больное, что возникло опять в их треугольнике и все более уплотнялось, жгучую занозу. Обсасывая янтарный кружок лимона, спросила:
- Ты детей-то не думаешь заводить?
- Не надо мне этого, - скривилась Арина. - Я лет до тридцати пожить хочу спокойно.
- А меня вот уже на кисленькое-солененькое потянуло. Как ты думаешь: из Игоря хороший отец получится?
- Не знаю, - сухо пробормотала Арина и, портя перламутровый маникюр, схватилась за грязные тарелки.
Но Игорю пока не суждено было заделаться папашей. Узнав о новости, он потратил немало слов, усилий, красноречивых жестов, убеждая Зою: надо, мол, сделать диплом, поступить, как ей уже предлагают, в аспирантуру, тогда и короедов строгать. Убедил. Зоя, выплакав тазик слез, пошла в больницу, убила первенца, не зная, не подозревая, что через несколько лет Бог страшно накажет ее, забрав к себе второго и последнего в ее женской судьбе ребенка.
А вскоре им пришлось зарегистрироваться. Телерадиоконторе выделили двухкомнатную квартиру, в нее перебрался один из телеветеранов, освободив однокомнатную в центре, на Интернациональной. Игорю сказали: срочно женись хоть на козе и - квартира твоя. Игорь женился на Зое.
Роль хозяйки квартиры Зою привела в восторг. Она покупала, обставляла, шила, красила, натирала, обклеивала, украшала. Заставляла и мужа мастерить всякие антресоли, шкафчики, полочки, стеллажи - молоток да рубанок Игорь держать в руках умел. Одним словом, скучать было некогда. А нет скуки - нет и ссор. Всё вроде было у них в семье хорошо, спокойно и на уровне. С Ариной Зоя как-то перестала общаться - все некогда, то да се. Да и ладно. Юность ушла, а вместе с нею и друзья-подруженьки. Оно и спокойнее. Потом Зоя ходила в положении, трудно рожала, воспитывала-растила сынулю. Затем - черная череда траурных дней и ночей...
В этой жизни Арине и места-то не находилось.
И вдруг как кирпич на голову, как пуля в сердце - то злосчастное утро, когда Зоя вернулась из деревни раньше срока. И что за, ей-Богу, идиотская у нее привычка такая - возвращаться всегда не вовремя!
Арина, как стало известно Зое стороной, года три назад выгнала своего стремительно лысеющего комсомольца, а может, тот сам ушел, и осталась полновластной хозяйкой квартиры. А совсем недавно, говорят, она выскочила замуж за какого-то то ли немца, то ли австрийца, а иные утверждают даже, что - еврея, родила дочку и - вот новости! - собирается уехать туда. Да, впрочем, лучше бы и уехала, уматывала к такой матери!..
* * *
Зоя очнулась - ей послышались шаги в коридоре. Хотела вскочить с кресла, но занемевшие ноги подкосились. В комнате уже угнездилась ночная темь. Луна широкоскулой китаянкой во все глаза заглядывала с любопытством в незашторенное окно. Зоя, преодолевая мурашливую боль в икрах, поднялась, включила люстру, запахнула занавески, глянула на часы - начало двенадцатого. Вот так-так! На шуточки это уже мало похоже. Сердце Зои сжало-стиснуло предчувствие. Неизвестность становилась невыносимой. Вдруг его опять где-нибудь по голове ударили и уже - насовсем? Что, что делать? Боже мой!
Она пошла в прихожую, обулась, накинула поверх халата плащ, взяла ключи, достала из шкафа фонарик. Пораздумывала, скинула босоножки, сходила на лоджию, прихватила косырь - огромный широкий нож для подкопки моркови, редьки, свеклы и прочего подземного овоща. При случае же, как теперь, вполне можно испугать лихого человека - а в их громадном доме лихих людишек по коридорам да извилистым переходам лестничным можно встретить в любое время дня и ночи.
Внизу, в вонючей духоте подъезда, Зоя, задерживая бурное дыхание, долго возилась с замочком почтового ящика. Сквозь дырочки она уже видела - там что-то есть. Наконец, одолела замочек, распахнула дверцу - конверт, опять чистый. Она схватила и сразу увидела странность, нижняя часть пакета округло выпукла, словно в нем лежит тюбик помады. Зоя, зажав фонарик под мышкой, стараясь не поранить саму себя косырем, надорвала конверт цилиндрический бумажный сверточек. Развернула - там еще целлофан. И...
Зоя вскрикнула, чуть не отшвырнула пакет, но удержалась, лишь упустила фонарик. Он тюкнулся о бетонный пол, исчез. Зоя присела, судорожно начала шарить, но хватала и хватала пальцами лишь мерзкий мусор, всякую дрянь. Это она, скомкав, зажала в одной руке с косырем и держала на отлете. Наконец плюнула на фонарик, кинулась вверх по темной лестнице. На второй площадке вспомнила - ключи остались в дверце ящика. Вернулась ощупью. И тут запнулась, к счастью, о фонарик...
В квартире, задыхаясь и уже всхлипывая, Зоя развернула сверток. На окровавленном лоскутке целлофана лежал человеческий палец - мизинец. На желто-белой коже ярко синела кривая буква "ь", похожая на ять. Зою затошнило. Она завыла, заплакала навзрыд от ужаса, боли и тоски.
И не сразу, чуть погодя, на клочке бумаги-обертки увидела строку печатными буквами, начертанных красным кровавым фломастером: "Еще ровно сутки".
Еще сутки!
V
Для Игоря день этот начался и длился спокойно. Отлежавшись, он чувствовал себя бодрее, боли приглушились, и - вот чудеса! - опохмелиться не тянуло. Что значит благородные напитки употреблять.
Рано утром светловолосый сводил его, так же в сумке-капюшоне, в туалет. Сторожил снаружи. Игорь, освободив голову, обнаружил себя в деревянной будке - домов в городе с такими удобствами во дворе имелось полно даже в центре. Ни щелочки, ни дырочки в стенах, черт побери! А так хотелось сориентироваться в пространстве.
