Мария Рыбакова - Братство проигравших
От воодушевления голос доцента срывался иногда на верхние ноты. Он не просто преклонялся перед великими людьми человечества, он был одним из них, но жизнь не предоставила ему возможности открыться. В это верил он, и я в это верил. Он родился не в свое время. И в ложном теле - он был узкогруд, худ. Он редко ел, а если его приглашали на обед, то говорил много, и еда остывала на тарелке.
Я был одним из внимательнейших его учеников, и он ценил это. В сущности, кроме коллег, он почти никого не знал в городе. Иногда он приглашал меня к себе домой. Раскрывая книги, он вел меня по таким потайным коридорам истории, о которых я не подозревал. Он хотел, чтобы я называл его Яном и мы перешли на "ты". Он предлагал мне дружбу, что значило для него больше, чем для иных людей брак или постриг. Но я отверг ее.
Желая быть как все, я пугался лихорадки, исходившей от этого человека. Мои ровесники делились на две группы. Одним были важны деньги, карьера, образование. Другим - политические протесты и постель. Я не принадлежал ни к тем, ни к другим, но умел притворяться. Я научился охлаждать себя, я не хотел дрожать от внутреннего напряжения. Я был осторожен тогда и не подозревал, что ничего нет хуже опасливости. Сейчас мне хотелось бы отыскать того английского доцента, который даже не был, кажется, англичанином, и попросить его посвятить меня в рыцари проигранных дел. Он и сам не всегда был таким, он говорил мне: "Когда-то я был равнодушен и боязлив, но потом вдруг как будто спрыгнул с утеса - и лечу!"
Но я уже не очень хорошо помню, каким он был. Только его облик, больше ничего.
Ян, достигший середины жизни, все еще напоминает подростка с тонкой шеей. Он так и не научился полностью повелевать слишком длинными руками и ногами. Иногда в комическом ужасе он сжимает маленькую стриженую голову широкими ладонями. Его большие, чуткие уши против воли улавливают любой шум, и оттого Ян никак не может выспаться. Его лицо сосредоточено в своей верхней половине: глазах, обведенных темными кругами, ушах, носе, до того похожем на клюв, что Ян казался не человеком, а сказочным существом. В серых отглаженных брюках, с крохотными очками на кончике носа, он как фламинго бродит по классу - залетевшая в Чанчунь райская птица - и, рассказывая, улыбается медленно и широко.
Когда-то: выставка в музее - звери. Звери в египетском искусстве. Я думал, что в Египте только бальзамированные трупы, сухие папирусы и книги мертвых. В Египте все движения застыли, все головы повернуты в профиль, а плечи, наоборот, развернуты. Египет: геометрическая форма пирамид. Но оказалось, когда я пошел на эту выставку, что там было и совсем другое: звери, полностью верные природе. Звери, как они скачут и рыщут в лесах. Или в дельте Нила. Через изображения зверей Египет улыбнулся мне. А сквозь Яна тогда, в коридорах университета - что-то еще улыбнулось мне.
Когда Клара заглядывает к нему на урок, он показывает слайды с изображениями зверей и называет их английские имена. Ученики хором повторяют слова - они любят отвечать хором. Снова и снова раздается щелчок, и на стене возникает полевая мышь с острой мордочкой, цапля, сложившая длинные ноги. Нежные быки несут на рогах солнце. Крокодил на упругих лапах, с наморщенным лбом, с острыми зубами: брюшко мягко, спина бугриста. Синий бегемот с прилипшим цветком лотоса на боку. Жук-навозник катит катыши, змея кусает свой хвост, волк вытягивает лапы.
До этого Кларе снился сон: будто она была в парке, где полным-полно диких животных. Чтобы она их не боялась, ей дали в руки пистолет. Она поддалась страху и выстрелила сначала в одного зверя, потом в другого. При выходе из сада волна раскаяния настигла ее: зачем она убила этих красивых животных? И вот, ее раскаяние приняло вид сторожа, который, подходя к ней, говорил: "Три дня штрафных работ!" Трудясь над грядкой, она уже готова была себя извинить. Из ее к себе снисхождения выросла фигура коллеги, что работал рядом с ней, расплачиваясь за похожее преступление.
Ян был воспитан в католической семье, о чем говорил не иначе как с насмешкой. Однако он представляет себе чистилище как ряды непрочитанных книг: попав туда, он будет с жадностью читать их. В ожидании подобного наказания Ян не замечает, что окружает его при жизни: например, как плох, темен и пылен его дом. Груды книг в его обиталище как сталагмиты вырастают с пола, загромождают стол, шкаф, подоконники. Ян говорит, что знает, как умрет: груда книг рухнет с этажерки на кровать и придавит его спящего.
Две книги из тех, что громоздятся в его комнате, он написал сам. "Поэтические фрагменты Филита Косского" и комментарий к эллинистическим папирусам. Ян слыл когда-то восходящей звездой в науке о древностях. Те, кто знал Яна еще в Европе, говорили, что им вдруг овладело равнодушие: подчиняясь ему, он покинул науку, дом, город и стал преподавать английский там, где в нем была потребность. Но те, кто так говорил, знали Яна лишь поверхностно - как, впрочем, и друг друга. Наоборот, Ян был погружен во внимание, даже ночью прислушивался к своим снам и в книгах пытался найти объяснение тому, что занимало его уже несколько лет. Это началось зимним утром, когда на улице кто-то, шедший рядом с Яном, поскользнулся и упал, а Ян, даже не покачнувшийся, продолжавший идти дальше, вдруг почувствовал острую боль в колене.
Когда-то я мечтал вписать себя как красивую, легкую фигуру в ландшафт времени. Время я представлял себе как стену дома, украшенную росписями: будто случилось землетрясение и дом рухнул, а эта стена одна устояла. Я думал, что если посвятить всю жизнь единственному, пусть даже не очень значительному делу, то мое лицо будет запечатлено где-нибудь в углу этой сохранившейся фрески.
Мне хочется заглянуть в раннюю жизнь Кассиана. Мне знаком почти каждый день его жизни, начиная с того путешествия, когда он встретил Ксению. Но что было до того? Я не могу представить себе его детства, его юности. Он возникает перед моими глазами из ниоткуда, как в том сне про комнату, и пропадает в незнакомый мне, далекий от меня Чанчунь, куда я никогда не приеду, то есть он исчезает опять-таки в никуда. Я пытаюсь вообразить себе его жизнь в Маньчжурии, но мне так же хотелось бы увидеть его мальчиком. Любого человека мне хотелось бы увидеть с начала и до конца, младенцем и стариком. Обычно же мне дан только случайный срез. Прохожий подобен камню, падающему в воду. Тот, кто смотрит, подобен поверхности этой воды.
Сырость затаилась в соснах и пропитала облетевшие листья, заволакивающие землю. Несколько деревьев преждевременно покрылись коричневым румянцем. Я продолжаю надеяться, что солнце еще выглянет. Каждый год я надеюсь, что осень, вопреки законам природы, не наступит, будто бы когда-то были такие времена, когда лето стояло круглый год.
Дом слишком велик для нас, в некоторых комнатах мы никогда не бываем, я только захожу проверить, не протекла ли крыша. Никогда раньше я не замечал, в каком удивительном здании мы живем. За то время, что я провел здесь с братом, я полюбил этот дом почти как живое существо. Полюбил за расположение комнат, за пропорциональность частей. У Ксении была такая же спокойная красота, и я так же пытался удержать в памяти равновесие ее черт. Дом стоит на холме, почти все окна обращены к озеру. В основании дома - тяжелый камень, прикрытый кустами роз. Стены бежевые, а деревянный балкон и эркеры темно-коричневые. Странный дом: он мог бы быть и итальянским (судя по башенке и по оконцам), и русским (по скату крыши), а балкон такой длинный, как бывает в швейцарских домах. Из наших окон мы наблюдаем весь дневной поход солнца, от красного начала до алого конца: ежедневные болезненные процедуры. Усыпанная гравием дорожка описывает полукруг перед окнами, даром что по ней уже год никто не ходил. Дальше - фонтан в виде гигантской ракушки, в ней каменный лев бесцельно разевает сухую пасть. Статуи в саду кажутся оживленнее нас. Они глядят на восток, и оттого камень их тел нагревается утром. Я подхожу потрогать: теплота камня на секунду притворяется человеческой плотью.
Возвратившись домой, смотрю, как брат рисует. На этот раз он изобразил город как будто бы с птичьего полета. Я не знаю, какой это город, - думаю, город его снов. Улицы видны сверху, а дома положены на бок. По улицам друг за другом движутся автомобили и пешеходы. Поверхность распластанных домов поделена на квадратики окон. В верхних углах рисунка - два круглых лица: вероятно, солнце и луна. Несколько деревьев цветут в кадках, там же столярные инструменты. Длинная труба венчает здание, состоящее из прямоугольников. Это фабрика, самая большая постройка в городе. Из трубы валит густой дым. Синий рукав реки поделен черточками мостов. Наша деревня совсем не такая. Не знаю, где он видел индустриальный город. Может, родители возили нас когда-то... Когда я проезжаю мимо странного места и у меня нет времени остановиться, чтобы рассмотреть его, я без сожаления еду дальше, бросив лишь беглый взгляд. Я знаю, что рано или поздно эта местность явится передо мной во сне и позволит изучить ее во всех подробностях. Так и брат (я думаю) гуляет в своем бреду по улицам когда-то виденного города. Теперь он начертил его план. Этот план повторится в его рисунках еще несколько раз почти без изменений. Каждый чертеж свидетельствует о посещении.
