Дан Маркович - Последний дом
Он так себе был, попивал, компания дурацкая... в общем пустоватый малый. А после этого удара другим стал. Раньше и своей-то жены не жалел, а теперь всех людей жалеет. Санту-Барбару смотрит, плачет и смеется. Рычит, стонет... У них в саду яблонь много, они постоянно меня яблоками снабжают. Я-то даже огорода не имею, несколько раз пытался, брал шесть соток. Дело не пошло, зарастали стежки-дорожки... Я бесполезные растения люблю. А то заботились, выращивали, ублажали... а потом съели?.. Мне не нравится.
Генка издевался:
- Ты почище любого вегетарьянца...
- Нравится - не нравится... Выбирать не привык, ем что попадается. Геркулес люблю...
- Значит, питаешься трупами семян.
Не отстанет!.. Ему палец в рот не клади...
К Ольге с Толиком заходить было приятно, всегда рады мне.
У них маленький песик жил, Кузька. Бегал как Вася, сам по себе, только недалеко отходил, вокруг дома крутился.
Как-то прибегает Ольга, плачет - Кузьку на новой дороге задавило. Она сама не видела, ей женщина сказала, из девятого дома. На старой дороге он бы не погиб, не мчатся там как ненормальные. Я недаром всем своим говорю, говорю... Днем не переходите!..
Кузька бежал за велосипедом, облаивал, он их не любил, двухколесных, и не заметил грузовик... Мы пошли вдоль дороги по обочине, сказали, он там лежит. Он белый, лохматый, Ольга его вчера вымыла, сегодня хотела расчесать, он убежал погулять и не вернулся... Из окна кто-то показывает нам - "вон лежит..". Мы не заметили его, прошли мимо. Он лежал в густой траве, и я подумал, что бумага, такой он маленький и плоский. Ошейник на нем, крови нигде не было, будто прилег отдохнуть. Но видно, что мертвое тело - голова откинута, и уже собрались, вьются синие мухи, они первые узнают. Ольга наклонилась над ним - "хорошенький мой..." - говорит... Я взял одной рукой за ошейник, другой за шерсть на спине, поднял и положил подальше в кусты. Пошел за лопатой...
Похоронили Кузьку у оврага. Толик появился только вечером, приехал с огорода. Узнал, заплакал. Никогда не видел, чтобы так плакали - беззвучно, а слезы ручейками текут...
После Кузьки они собак не брали.
- Нельзя ему, - Ольга говорит про мужа, - второй раз не вынесет, если что случится...
Васю она любила, добрая душа. Свитер мне связала из его шерсти. Вася линял, а я собирал по углам, шерсти много накопилось. Ольга говорит, надо спрясть, только простую нитку купи, вплету для прочности... Купил, и она спряла, а потом связала мне теплую вещь, уже после Васиной смерти было. Много лет прошло, а я до сих пор ношу Васин свитер, в самые большие холода. Так что мы с ним не расстались.
***
Еще в нашем отсеке жили Галя и Толян. Галя тоже добрая женщина, копия Ольги, только волосы темные. Толян бывший сантехник в институте, пенсионер. Он спокойный, но ядовитый, есть такие, под старость все плохое в себе выкормили. Лежит на диване с утра до ночи, глазеет в телевизор. Никого не трогает, только словами пачкает всех. И даже ест отдельно, по ночам. Идет на кухню, залезает головой в холодильник и все съедобное жует напропалую. Празднует жизнь до утра, а потом спит или смотрит телек. "Я от унитазов устал, - говорит, - теперь жизнь полной грудью вдыхаю..." Пьет, но об этом скучно говорить, он все время пьян. Не покупает, у них постоянно свое капает. В квартире темный чуланчик, Толян проснется среди ночи, и туда. Техника! Сипит, булькает, день и ночь капает понемногу... Отвернет Толян краник, нальет сколько ему надо, выпьет, добавит, и еще... Галя вздыхает, но привыкла. Главное, чтобы в холодильнике было. Она разделочница на мясокомбинате, так что у них с едой в порядке. Ездит, разделывает туши, раньше посменно было, потом с восьми до пяти. Приедет, наготовит то, что принесла, и спать до следующего утра.
Толян не хочет со мной дружить - скучно, я редко пью. А с Галей любим потолковать о том, о сем... Она все больше о детях. Есть такие люди, обязаны другим служить, а их будто и нет на свете. Я сам немного такой, только семьи нет. Зато друзей полна земля.
Галя мясца, бывало, принесет, стучится:
- Знаю, знаю, не ешь... Обрезочки это, бери, найдешь пристроить кому...
Как не найти...
*** Мне не раз говорили - "что ты там окопался... Город в другую сторону полез, а ты как был, в последнем доме, так и остался, блин... Ты же способный был! "
Я не спорю, отшучиваюсь, зачем обижать... Не могу же сказать, "лучше в последнем доме жить, зато на своей земле." Не поймут. Этого теперь не понимают, смеются - "дурила, ищи, где глубже..."
Ночью проснусь в темноте, лежу, луну встречаю, тени по стене ползут... Я дома. А если уеду, буду ночами вспоминать, обратно стремиться... Зачем ехать, куда?..
Каждый за свою жизнь горой, чужую правду на дух не выносим. Не хотим себе настроение портить, никому не докажешь ничего. Вот и я, как увижу знакомое лицо, нервничать начинаю, глаз дергается... Делаю вид, что не заметил, разглядываю небо, деревья... Знакомые говорят - "совсем свихнулся..." Пусть... Радуюсь, если успеваю отвернуться. Но иногда не успеваю, и случаются неприятные минуты. Не знаю, кто прав, вижу только, они мне чужие. А свои... это свои.
- Вечно ты упрощаешь, - Генка говорит.
- А мне сложность надоела, сил нет...
Слушаю, терплю, а сам жду, чем же кончатся слова.
Противно смотреть на говорящие рты.
................................................................
Я рано состарился, еще в молодости поседел. Потом, с возрастом выправился, стал почти как все.
Давно это случилось, в 68-ом. Я в другом месте жил, призвали в армию. И я в Праге дезертировал. Сбежал, хотя некуда было. Для меня это был удар, то, что мы там вытворяли. Но я бы стерпел, если б не тот парнишка с ведром...
Мы на танке сидели, на площади, он вышел из подъезда, рядом дом, и пошел к нам. Спокойно идет... Большое ведро, белое, эмалированное, с крышкой. Я еще подумал, как аккуратно у них все, даже ведро красивое...
Он мимо проходит... Вышел на середину площади, остановился, крышку снял... И быстро, мгновенно опрокидывает на себя. Потом я понял, почему ведро, а не канистра - чтобы скорей!.. А зажигалку не видел, он мгновенно вспыхнул - весь! Ни звука. Наверное, сразу сознание потерял, а тело дергалось, извивалось, живое тело...
Сделать ничего, конечно, не успели.
Наши суетились потом, кричали - "псих, псих..."
Теперь ему памятник стоит, народный герой.
Я вынести не смог, вечером из части ушел. Не помню, где был...
Утром нашли, привезли обратно, лечили. Но об этом не стоит...
Через год выпустили. С тех пор у меня справка. Каждый, кто раньше жил, знает, что это такое. Зато никому не нужен, с вопросами не пристают. Такая жизнь была, могли в любой момент пристать. А так всем ясно.
Нет, нормальный, если для себя, только с людьми мне трудно, долго не выношу их. Не всех, конечно, есть и у меня друзья, вон сколько насчитал...
Но справка у меня в крови, навсегда.
Но это не страшно, я художник, а они тогда многие со справками были. Нет, не учился, все сам. Кисточку люблю, и гуашь, а с маслом у меня нелады. Неплохо зарабатывал. Были и голодные годы, но это как у всех, ничего интересного.
Потом настали новые времена, про эти справки забыли.
Сейчас никому до другого дела нет, тоже небольшая радость.
***
Что слова... Иногда достаточно промолчать - и все ясно становится.
Когда-то у меня славная соседка была, Настя. Она жила с мужем, он шофер, значит, постоянно пить нельзя ему. Худой парень, из-за недопития нервный стал, лицо длинное, угластое, изрыто оспой или другой болезнью, не знаю. И он свою Настю очень ревновал. Она маленькая белая толстушка, милое личико, глазки сиреневые, носик тонкий... птичка-невеличка.
- Мой супруг ругается матом... - она его так называла - "супруг"...
А я был тогда женат, но об этом не интересно. Сам себе надоел. У меня родители культурные люди, надеялись на меня. И все напрасно. Мне навсегда перед ними неудобно, не оправдал. Учиться не хотел, "двигаться по лестнице", как меня учили. А теперь все чаще думаю - пусть... Как случилось, так и получилось... Жизнь смутна, непонятна... куда идти, зачем стремиться?.. Потерялся. Сначала горевал, потом успокоился - пройду уж как-нибудь незаметно по земле, а что?.. Недолгое дело. Не так уж и страшно, люди слабей меня живут и умирают, неужто я не смогу... Мимолетно пролечу из дыры в дыру, как Генка говорил.
Но иногда бес вселяется, и больно, и тошно, и жду чего-то, и тоскую... и страшно мне... Не знаю, что делать, не знаю... Нет, я не буян, робкий малый, только годам к тридцати немного разошелся. Оказалось, рисовать могу... К тому времени родители уже умерли. Но если б жили, все равно бы не обрадовались. Всем кажется, дети должны быть получше нас. Но откуда им взяться - лучше... наоборот, хуже, слабей получаются. То ли климат изменился, то ли еда другая...
Значит, Настя... Иногда заходила, яйцо попросит или стакан молока. Она все больше к жене... Потом жена уехала от меня, я начал в дверях появляться, и Настя чаще заходила. Соль, спички... телевизор заглох, к чему бы это... Перекинемся словом, и она обратно бежит. Ничего особенного. Потом кое-какие нежности сами собой возникли. Я на многое не надеялся, надолго испуган был, после брака-то...
