Сулейман Велиев - Триглав, Триглав
После первой мировой войны итальянские фашисты развернули насильственную итальянизацию - спешили доказать, что город по праву принадлежит им. В 1923 году правительство Италии издало постановление о замене в городе и окрестных селах всех словенских названий итальянскими. Словенские и хорватские школы были закрыты. Исторические памятники, созданные этими народами, безжалостно уничтожались. В 1927 году Муссолини приказал населению заменить словенские фамилии итальянскими. Даже на надгробных камнях фамилии стали переделывать на итальянский лад. Не считаясь с волей простых итальянцев и словен, их всячески старались разъединить, натравливали друг на друга. Успеха в этом, однако, фашисты не добились.
Когда режим Муссолини пал, Гитлер поспешил заткнуть южную брешь в своей обороне. Конечно, о Триесте немцы не забыли, и в конце 1943 года горожане увидели, их на улицах города.
Тогда народ взялся за оружие. К августу 1944 года в Триесте и его окрестностях против оккупантов действовали уже значительные силы. Подпольщиков и партизан, разумеется, нельзя было увидеть. Они работали на предприятиях, в булочных и столовых, в мастерских, на судах, в порту. Они не собирались в зримые роты, батальоны, хотя и принадлежали каждый к определенному подразделению, твердо знали свои обязанности, получали задания от командиров и начальников, которых порой не видели и в глаза, а по выполнении приказа возвращались на свои места, к станкам и машинам, за прилавки магазинов, к рабочим столам, снова готовые в любой момент следовать туда, куда прикажут, и делать то, что следует делать.
Один из руководителей городских подпольщиков, известный под именем Павло, когда-то мечтал стать поэтом. Судьба распорядилась иначе, и он стал артистом. Этому способствовал сосед-фокусник, которому как раз требовался помощник. Кто-то назвал ему Павло. Фокусник познакомился с юношей, взял его к себе учеником. Увлечение стихами он высмеял.
- Дорогой мой, выбрось из головы пустые мысли, - сказал он. - Многие в юности увлекаются поэзией, да из этого ничего не выходит. Не губи себя. Пойми, стихи пишут тысячи, а поэтами становятся единицы. Ты ведь не надеешься превзойти Данте и Гёте? Быть поэтом, да еще средненьким, незаметным - что может быть глупее! Ты же запросто пропадешь с голоду! Даже наверняка. В наш век людям не до поэзии. Надо идти в ногу со временем, заняться каким-нибудь стоящим делом.
Взгляды Павло на жизнь были совсем иными, но ему надо было кормить престарелых родителей, и он пошел работать.
Было ему тогда восемнадцать лет. Фокусник, человек добрый, видимо, полюбил своего смышленого помощника и решил по-настоящему посвятить его во все тайны своего искусства. После каждого выступления на площади Опчины он добросовестно делил с учеником выручку.
- Наша профессия - не из лучших, но она всегда даст тебе кусок хлеба. Под старость ты передашь ее другому - будет кому вспомнить нас добрым словом.
После смерти учителя Павло продолжал работать один. Дела шли успешно, зрителям он никогда не надоедал, и вскоре его пригласили в городской цирк.
За полгода он прославился. На афишах аршинными буквами писали его имя, реклама трубила о нем вовсю, и он приобрел такую популярность, что девушки становились в очередь, чтобы получить у него автограф. Высокий, худощавый, элегантный артист покорял сердца зрителей мягкой улыбкой, интеллигентными манерами. Еще издали люди узнавали его по быстрой, энергичной походке... Он никогда не отказывал зрителям в их просьбах и охотно повторял номера. Но дорого обошелся ему успех. Завистники (а их оказалось немало) решили избавиться от опасного конкурента. Во время очередного выступления лестница под ногами Павло неожиданно зашаталась, он упал...
Из больницы вышел без ноги. Так кончилась его артистическая карьера. Павло заявил о покушении в полицию; там на его жалобу не обратили даже внимания: ведь он был словеном. Один из сотрудников прямо заявил: "Допустим, мы найдем виновника и накажем его. Но от этого нога у тебя не вырастет". Остальные полицейские захохотали.
И Павло долго упрекал себя за то, что обратился к полицейским. Разве уважающий себя человек станет жаловаться этим гадам?
С осени 1943 года особенно много местных жителей уходило в горы. Павло, установив связь с партизанами, действовавшими в горах, разыскал Августа Эгона, предложил ему свою помощь. Нетерпеливый, он рвался на самые отчаянные дела. Август, глубоко уважавший его, требовал терпения и выдержки. Он привлек Павле к формированию партизанских подразделений. Для непосвященных Павло все еще был всего-навсего шеф-официантом в кафе-баре "Шток" при отеле "Континенталь" (он устроился туда после крушения своей артистической карьеры), а для руководителей партизанского движения он - командир подпольных партизанских групп. Правда, в кафе, где он работал, все, от шеф-официанта до уборщицы, были бойцами тыловых партизанских подразделений, но из них тоже далеко не все знали, кто их возглавляет....
Уйма опасных дел свалилась с тех пор на плечи Павло. Однако он не забыл заветов своего учителя и находил минуты для того, чтобы помочь Силе овладеть ювелирным мастерством фокусника...
А в другое время часами сидел Павло в маленькой комнате за буфетом, щелкая костяшками счетов, подсчитывая, однако, не доходы кафе, а ущерб, нанесенный фашистами городу и партизанами - фашистам.
То и дело на пороге появлялись официанты.
- В шестой номер просят ужин.
- В третий вселяется новый жилец. Кушать желает в номере...
Павло достает из ящика стола бланки заказов, подает официантам. Изредка он как бы между прочим бросает:
- Скажите дежурному: в номер такой-то явится гость. Пусть хорошо примет.
- Пожалуйста! - отвечают официанты таким тоном, словно говорят "Есть!", и быстро выходят... И походка у них очень похожа на походку военных.
И Павло улыбается им вслед.
Давно уже фашисты и их прислужники не показывались по ночам на улицах города. И хотя Триест находился в их руках, оккупанты жили в постоянном страхе. Недаром на столбах у дорог, ведущих в села, висели дощечки с надписью: "Геферлих!"*
______________
* "Опасно!" (нем.)
Горожане, опасаясь, что их примут за партизан, тоже без крайней нужды не покидали своих жилищ. И по ночам лишь лучи прожекторов скользили над портом, освещая улицы, дома, строения...
Но однажды ночью яркий луч прожектора выхватил из темноты высокого узкоплечего человека. Человек зажмурился, юркнул в тень, прижался к стене. Едва свет прожектора погас, человек торопливо зашагал к отелю "Континенталь". Лишь у подъезда он облегченно вздохнул, приподнял голову.
Многое видало старинное здание отеля за сотни ушедших лет. Много тайн хранили пышно отделанные невозмутимые стены; множество людей, потерявших совесть, способных на любое преступление, обитало теперь за ними.
Здесь помещалось местное гестапо. В нижних этажах допрашивали и пытали людей. Толстые стены заглушали крики и вопли.
В то время как англичане и американцы продолжали возносить до небес Михайловича*, называя его "народным полководцем", он проводил здесь тайные совещания с фашистами. Отель "Континенталь" стал резиденцией реакционеров...
______________
* Михайлович - военный министр лондонского эмигрантского королевского правительства Югославии. Сформированные им отряды четников сотрудничали с немцами.
У входа в отель высокого узкоплечего человека встретил дежурный. Спросил пропуск. Предъявив свои документы, ночной посетитель сказал:
- Мне нужен полковник фон Берг.
- Следуйте за мной.
Они поднялись по мраморным ступенькам на третий этаж. Длинный широкий коридор был обставлен роскошно. Всюду массивная мягкая мебель. Пышные узорчатые ковры на полах, большое сферическое зеркало в вестибюле. Пришелец в зеркало не взглянул и не стал приводить себя в порядок: очень спешил.
Дежурный проводил его до шестой комнаты.
Гость постучал.
- Войдите, - ответил хриплый мужской голос. Гость робко вошел. Дежурный помедлил у дверей, затем, оглядевшись, исчез в смежной комнате.
...Человек с одутловатым, болезненно-бледным лицом поднял голову и взглянул на вошедшего.
- Ну-с, как ваши успехи, господин Ежа?
Ежа (а ночной посетитель был не кто иной, как он) сгорбился еще больше. Да это и понятно: нелегко держать ответ перед этим могущественным лицом. Крутой нрав полковника хорошо знали все, кому приходилось иметь с ним дело. Командуя немецкой дивизией, дислоцированной в Триесте и его окрестностях, он фактически осуществлял власть над всеми соседними частями, координируя их действия, руководил сетью агентов, шпионов и осведомителей. Население его ненавидело, подчиненные перед ним трепетали. Вот почему Ежа виновато, едва слышно пробормотал:
- Мои подозрения, господин полковник, не оправдались. Это не дочь Августа Эгона.
Подперев щеку пухлой волосатой рукой, полковник молча слушал подробный рассказ Ежи. Маленькие, бутылочного цвета глаза улыбались то едко, насмешливо, то как будто добродушно.
