Пантелеймон Романов - Русь (Часть 3)
В усадьбе была тишина. Из-за зелени деревьев возвышался, блестя на солнце верхними окнами, старый дом. Ирина зашла со стороны сада, где были когда-то цветники, теперь густо заросшие крапивой, которая стояла, высоко выкинув свой высеменившиеся макушки. Ирина решила войти через террасу в стеклянную дверь.
И здесь все было тихо, пустынно, мертво, точно никто не жил здесь.
Ей пришла в голову мысль, что ее увидит прислуга, и это будет неудобно: барышня одна пришла утром в чужую усадьбу. Но она чувствовала, что ее не остановит ничто.
В гостиной, куда она тихо вошла через стеклянную дверь балкона, покрытого еще утренней тенью, было пусто, стояла в чехлах старинная мебель с диваном, с масляными портретами в рамках. И был тот неуловимый запах старинного дома, который она почувствовала, едва вошла в эту комнату.
В раскрытые двери был виден зал со спущенными белыми шторами, на которых радугами играло утреннее солнце, очевидно отражавшееся от пруда; дальше виднелись еще какие-то белые двери.
Все было запущено, покрыто пылью, на рояле валялась тряпка. Ирине вдруг захотелось са-мой все это привести в порядок, навести чистоту. Она почувствовала в себе при этом и шаловли-вый задор, и странное чувство нежности к человеку, которому она украдкой, точно волшебница, устроит порядок в доме. Ей только хотелось теперь это сделать, чтобы никто ей не помешал.
Ирина взяла тряпку, закрыла рояль, обтерла на нем пыль, обойдя его кругом легкими шага-ми в своих туфельках. Ее так заняла эта мысль, что ей даже хотелось потом уйти так, чтобы он ее не заметил и не понял, какой это невидимый дух проявляет о нем заботу.
Ее маленькие руки брали вещи, быстро вытирали их и ставили на место. Но в это время од-на из белых дверей коротко пискнула, и она, оглянувшись с тряпкой в руках, увидела на пороге Митеньку Воейкова.
Когда он поднял глаза и увидел перед собой Ирину, он так растерялся от изумления и неожиданности, что споткнулся, зацепившись одной ногой о другую.
- Да что же это такое! - сказал Митенька. - Вы это или не вы?
Ирина молча смотрела на него и улыбалась.
- Как вы сюда попали?
- Мне захотелось видеть вас и узнать, почему вы забыли своих друзей. Я гуляла и дошла до вашего дома, - говорила Ирина. Она смотрела на растерянную фигуру Митеньки, и ей было немножко смешно, и в то же время у нее была нежность к человеку, который сейчас был слабее, беспомощнее ее, благодаря тому, что был занят чем-то важным и о нем некому было позаботи-ться и присмотреть за всем.
В ней точно проснулся и заговорил тысячелетний инстинкт женщины, друга и помощника, принимающего на свои плечи тяготу повседневных мелочей, чтобы расчистить путь своему другу-герою, который не должен знать никаких забот во имя того главного, что он несет в себе.
И то, что у Митеньки, споткнувшегося на пороге, был совсем негеройский вид, это еще более пробудило в Ирине материнское к нему чувство.
- И вот видите - я пришла сама; захотела и пришла, - сказала Ирина.
- А тряпка в руках зачем?.. - спросил Митенька, потирая рукой наморщенный лоб, как будто все еще чего-то не понимая.
- Тряпка?.. Я ее нашла на рояле, и мне захотелось убрать немного здесь.
Митенька оглянулся кругом и покраснел.
- Здесь такой беспорядок, - сказал он. - Это все Настасья. Я ничего не могу сделать с ней... я здесь редко бываю, а она... ей очень некогда, вдруг кротко прибавил он.
Ирина, глядя на него, улыбалась. В ее улыбке было и что-то насмешливое, и в то же время нежное.
- Ну, ведите же меня куда-нибудь, - сказала она.
- Только не сюда!.. - сказал испуганно и растерянно Митенька Воейков, когда Ирина сде-лала шаг по направлению к двери его кабинета, из которого он вышел, - там еще не убрано... Я ничего не могу сделать со своей прислугой... - сказал он и вдруг покраснел, вспомнив, что второй раз говорит ту же самую фразу.
- Вы там тоже редко бываете? - спросила Ирина, глядя на него смеющимися глазами.
Ей нравилось то, что она может приводить его в состояние такой растерянности и смуще-ния. И чем больше проявлялось у него это смущение, тем больше она чувствовала к нему нежность.
Они прошли в сад и сели на скамеечке под кленом.
- Нет, все-таки что с вами? Что вы делаете теперь? - спросила Ирина, повернувшись к Митеньке.
- Ради бога, не спрашивайте об этом, - сказал Митенька, - мне не нужно сейчас гово-рить. Я только скажу, что у меня теперь совсем все другое. Я переменил... всего себя. Все прежнее было ошибкой... И я проклинаю его.
Ирина, сощурив глаза, несколько времени смотрела неподвижным взглядом перед собой.
Митенька, с выражением провинившегося ребенка, несмело взял ее руку. Ирина, не изменяя выражения, пассивно дала свою руку. Наконец она медленно перевела свой взгляд на него.
- Я, должно быть, очень дурная, - сказала она, - у меня в последнее время так все труд-но, я злюсь на всех, не верю, подозреваю и раздражаюсь.
- Этого не надо! - как бы с горячим сожалением и просьбой воскликнул Митенька. - Не надо. С другими мы все равно ничего не можем сделать, и чем больше будем устремлять на них внимание, тем они нам будут казаться хуже. Все, что мы можем, это только исправлять себя. Здесь такая необъятная работа.
- А вы?.. Вы теперь тоже исправляете себя? - спросила девушка таким тоном, в котором не было насмешки, как будто она сама искала для себя выхода и хотела свериться с другим человеком.
Но Митенька, закусив губы, как бы с выражением страдания, тихо сказал:
- Не спрашивайте меня пока ни о чем. И не зовите меня к себе... прибавил он еще тише.
Ирина молча смотрела на него с таким выражением, как будто в ней боролось желание женщины узнать все, что есть сейчас в близком человеке, самой разделить с ним его тяжесть или взять от него мудрое знание о пути жизни. Но, видимо, она поборола в себе это желание, чтобы не помешать ему.
- Когда определенно и твердо окрепну на новой дороге, тогда я приду к вам к первой. И это будет значить, что ваши сомнения во мне не оправдались, я - победил! - сказал Митенька.
- А если вы не придете?.. Или придете не ко мне?.. - спросила медленно девушка, перево-дя на него странно сосредоточенный и напряженный взгляд.
- Этого не может быть! - сказал испуганно Митенька.
Серьезные глубокие глаза Ирины смотрели молча на него. И Митенька невольно выбирал, какое выражение придать своему лицу, чтобы она не подумала, что он колеблется.
- Завтра день моего рождения, - сказала задумчиво Ирина. - А когда это будет? Скоро? Впрочем, нет, я буду терпелива. Я все выдержу, - прибавила она, встав, и глаза ее засветились вдруг твердой радостной решимостью. Иду, пора... Жду...
Она протянула Митеньке руку, и он тихо в первый раз целовал ее то в пальцы, то в теплую, нежную ладонь.
Потом так же тихо потянул их к себе. Ирина, подавшись, сделала шаг к нему, положила руки на плечи, несколько мгновений смотрела ему в глаза, потом, вдруг покраснев, быстро и сильно поцеловала его в губы и, оттолкнув, отошла от него. Митеньке показалось, что тут нужно бы, как пораженному громом, воскликнуть:
- Ирина! Совершилось!
Но он пропустил момент. Ирина была уже по ту сторону канавы и, оглядываясь, быстро шла по дорожке к своей усадьбе. Митенька стоял и смотрел ей вслед, ожидая, оглянется она или нет. Уже издали только мелькало ее белое платье в спелой ржи, и вдруг, перед тем как скрыться в березовой роще, она оглянулась и быстро скрылась.
XVII
Проводив Ирину, Митенька с новым порывом заперся в кабинете. Он выработал себе осно-вные правила, которых нужно было держаться:
1) Решать все с одного раза.
2) Не позволять воле двоиться.
3) Каждое дело доводить до конца.
4) Не начинать одновременно десяток дел.
5) Ничего не откладывать на завтра.
6) Вести аскетический образ жизни, такой же, как в период настроения общественности, избегать женщин, как самого опасного зла, но уже из внутренних побуждений, для себя, а не для масс.
7) Не увлекаться внешним знанием. Бояться красоты, так как всякая красота содержит в себе элемент соблазна и расслабляет.
8) Не употреблять насилия. Кротостью и отсутствием в себе зла к людям можно пробудить в них больше хорошего, чем внешними мерами.
- А главное, - сказал Митенька, - ни в чем не допускать торопливости, неосновательно-сти и хаоса. Это будет 9-е.
- Хорошо, если бы получилось десять, ровнее было бы... - сказал Митенька. Но десяти не получилось, и он уже хотел было какую-нибудь заповедь разделить на две части, но вдруг вспо-мнил, что, к счастью, осталась пропущенной одна важная часть: дисциплина тела - гимнастика, обтирания.
Вышло ровно десять.
Весь этот день ушел на расписание и распределение занятий, так что самая жизнь началась только на следующий день.
Едва проснувшись, со слипающимися от сна глазами, Митенька бросился к умывальнику и начал тереть себя щеткой с холодной ледяной водой и делать гимнастику.
