Василий Гроссман - Несколько печальных дней (Повести и рассказы)
Спас его приход доктора, как всегда опоздавшего к обеду. Доктор не выносил, когда разговор шел без его участия. И сейчас, усевшись, он потер руки, беспокойно посмотрел на Фактаровича и сказал:
- Позвольте, позвольте минуточку, я вам лучше расскажу нечто более интересное.
И он принялся рассказывать. Все давно уже пообедали, Поля убрала со стола, а доктор все выкладывал да выкладывал одну новость за другой.
- Вам нездоровится? - спросил доктор у Фактаровича. - Могу вас порадовать: сегодня заезжал ко мне городской инженер и обещал через два дня пустить станцию, штаб армии дает ему восемь вагонов каменного угля.
В это время кто-то робко постучал в дверь и спросил:
- Доктор, вы скоро? - Это, очевидно, был ходок от ожидавших в приемной больных. Доктор вскочил и убежал.
После обеда Москвин и Фактарович сидели на кроватях. Уныние охватило их. Покачиваясь и зевая, они смотрели друг на друга...
- Эта жирная жратва угробит нас, - убежденно проговорил Фактарович.
- Да, - сказал Москвин, - давай поговорим с Верхотурским - нужно выбираться отсюда.
- Тут, наверное, есть подпольный комитет, но как с ним связаться?
В это время вошел Верхотурский. Он оглядел унылые фигуры товарищей, уселся рядом с Москвиным, обнял его за плечи и сказал:
- Дети мои, может быть, вам и следует еще пожить здесь и полечиться, но мне лично пора прекратить пытку сливочным маслом и цыплятами, труба зовет.
- Мы не останемся, - в один голос крикнули Москвин и Фактарович.
Верхотурский изложил им свой план:
- Я говорил с доктором. "Культура культурой, - сказал я ему, - но если нас обнаружит дефензива, то тебе не поздоровится". Вы знаете, что он горит желанием помочь нам, ему это легко сделать. У него громадные связи, все извозчики его знают. Доктор сегодня был у одного промышляющего контрабандой, он должен вернуться через два дня, и в следующий рейс мы поедем с ним. Вот и все.
- А как же он нас провезет? - усомнился Москвин. - Вдруг начнут документы проверять?
Верхотурский рассмеялся:
- Ну, милый мой, вы не знаете этих бородатых мошенников: они провезут на подводе дредноут, не то что трех добропорядочных людей. - Он снова рассмеялся: - Я вспоминаю, как при налаженной границе возил через Дунай кипы нелегальщины; единственное, чего боялся мой гид, это как бы лодка не утонула от чрезмерного груза.
- Не знаю, - сказал Фактарович, - а по-моему, нужно искать связей с подпольным комитетом, я не верю этой сволочи.
- Что же, Факир, ищите, - ответил Верхотурский, - я вам не запрещаю.
- Буду искать, - сказал упрямо Фактарович, - я не верю этой накипи.
Он ушел из комнаты и в коридоре столкнулся с Колей.
- Верхотурский здесь? - спросил Коля. - Я хочу у него узнать, не ошибся ли я, когда записал...
- Он спит, - перебил Фактарович и отвел Колю к вешалке.
- И я пойду, - умоляюще прошептал Коля и схватил Фактаровича за руку. Потом Коля принес в ванную комнату охапку своей одежды, и Фактарович надел Колину серую курточку, а свою гимнастерку бросил в корзину для грязного белья. Курточка пришлась ему впору - он был узкоплеч и мал ростом.
Взявшись за руки, они вышли через кухонную дверь.
За ужином обнаружилось, что Фактаровича и Коли нет дома. Поля сказала, что видела их, - они ушли вместе. На дворе было уже совсем темно. Марья Андреевна посмотрела на часы, потом на темные окна и схватилась рукой за грудь - у нее начался сердечный припадок. Марью Андреевну уложили на диван, и доктор, стоя над ней, громко шептал, отсчитывая валериановые капли. Вдруг она зарыдала и протянула вперед руки - в дверях стоял Коля. Лицо у него было грязно, рубаха порвана.
- Пей, пей, - плача от радости, закричала Марья Андреевна и протянула сыну приготовленный для нее стакан с валериановыми каплями.
- Оставь меня в покое, пей сама, - сердито сказал Коля и быстро спросил: - Он не пришел?
- Нет, - ответил Москвин и сразу все понял.
Ясное дело - Фактарович попался. Да, Коля подтвердил это. Они вышли на улицу и на углу увидели бегущих людей. "Назад, назад!" - кричали люди. Они не успели убежать, их окружили солдаты и погнали на главную улицу. Там их присоединили к толпе задержанных.
Конный офицер ездил вдоль колонны и хлыстом указывал на некоторых людей, велел им выйти из толпы; указал он и на Фактаровича.
- Учуял, гад! - сказал Москвин.
- Ну, и их увели под конвоем, - рассказывал Коля, - а нас погнали на товарную станцию грузить мешки в вагоны.
- С чем мешки? - спросил доктор.
- Зерно и сахар, - всхлипывая, ответил Коля. - Наверное, сто вагонов.
- Это в обмен на каменный уголь, - сказал Верхотурский.
- Да, в обмен, - подтвердил Коля. - А потом один пьяный, я не знаю, кто он, в коротеньком мундире, вынул шашку и начал резать одному старому еврею бороду, и у того пошла из лица кровь, и он стал кричать, а он начал его бить сапогом. И все стали кричать и плакать, чтобы его отпустили, и тогда они начали бить всех саблями не насмерть, а плашмя, по лицу и по голове. И поднялась паника, а там еще кругом стояли женщины, и они ужасно закричали и заплакали, тогда я проскочил под вагон и убежал. Да, и еще, когда всех начали бить, возле меня стоял один грузчик, и он вдруг страшно закричал и ударил того, коротенького, по морде, и он упал, а я сам видел, как они его зарубили.
- Боже мой, - вдруг вскрикнула Марья Андреевна, - ведь ребенок был на волосок от смерти!
Она обхватила Колю за плечи и, прижав к себе, начала целовать в щеки, а он вырывался и сурово говорил:
- Да оставь ты эти глупые нежности!
- Чего ради вас понесло на улицу? - спросил доктор.
- Просто вышли погулять!
В комнате-кладовой Коля рассказывал секретные подробности Верхотурскому и Москвину.
- Да скажи мне, пожалуйста, куда он хотел идти? - спрашивал Верхотурский.
- К машиностроительному заводу, в рабочие кварталы.
Верхотурский ударил себя обеими руками по ляжкам:
- Вот уж действительно совершенный ребенок! Что же, он хотел в рабочих кварталах стать на углу кварталов и останавливать прохожих: "Простите, вы случайно не член подпольного комитета?" Он тебе не говорил, что собирался делать в кварталах?
- Пойду искать, - решительно сказал Москвин.
- Что?! - гаркнул Верхотурский. - Хватит того, что один уже провалился возмутительно, по-дурацки; не терплю этого картонного героизма, не сообразного ни с какой целью.
- Может, и несообразный, - сказал Москвин, - а я Фактаровича так не оставлю.
- О господи! - вздохнул Верхотурский и принялся убеждать Москвина.
Почти до утра по коридору раздавалось топанье Полининых босых ног, разволновавшаяся Марья Андреевна принимала лекарства и пила чай. Но Москвин не вышел в коридор, он сидел на кровати, держась руками за голову, и тихо вопрошал:
- Эй, Фактарович, дружба, что же это?
Верхотурский лежал молча, и не было известно, спал
он или думал, глядя в темноту.
VII
Это был тяжелый день. Утром доктор ссорился с женой. Из спальни были слышны их злые голоса.
- Ты превратила наш дом в конспиративную квартиру, - говорил доктор. Теперь этот человек на допросе укажет, что скрывался у нас, потом найдут этих двоих... Ты понимаешь, что это все значит?
- Это не твое дело, - отвечала Марья Андреевна, - я буду отвечать за все, а не ты.
- Ты нас погубишь, сумасбродка!
- Не смей учить меня! - крикнула Марья Андреевна. - Ни один человек не посмеет сказать, что я ему отказала в помощи, слышишь ты или нет?
Москвин, сидя в столовой, слышал этот разговор. Он ушел на кухню.
- Эх, дурак, не знаешь ты, что такое Фактарович, - бормотал он и ругал доктора.
На кухне тоже был тяжелый день - стирка. Поля, стоя среди мятых холмов грязного белья, терла тяжелые мокрые скатерти на волнистой стиральной доске. Серый столб пара поднимался до самого потолка, воздух в кухне был тяжелый, как мокрая грязная вата. Потное лицо Поли казалось совсем старушечьим, глаза выпуклыми и злыми. Она стирала с пяти часов утра, но вызывавшая ярость и тошноту груда белья не хотела уменьшаться. В дни стирки все боялись Поли, даже Марья Андреевна предпочитала не ходить в кухню и, заказывая обед, робко говорила:
- Варите сегодня что хотите, что-нибудь полегче.
В день стирки кошка сидела в коридоре, вылизывая бока и нервно подергивая лопатками, нахлебник-пес уходил на нижнюю площадку кухонной лестницы и уныло взирал на полено, которым в него метнуло обычно ласковое существо, царившее среди сладких костей и великолепных запахов кухни.
Но Москвин не знал этого, и потому он не мог по-настоящему оценить улыбку нежности, которой встретила его Поля. Мрачно кивнув ей, он пошел к плите и взялся за кочергу, "поднимать давление". Лишь несколько раз искоса поглядев, как мечутся под сорочкой Полины груди, Москвин спросил:
- Что, замучили тебя?
Поля, распрямившись, повела плечами, стряхнула с рук трещавшую мыльную пену, упавшую в серо-голубую, казавшуюся почему-то холодной воду, вытерла пот со лба.
