Лев Толстой - Том 11. Драматические произведения 1864-1910 гг
Матрена. А то дело, как тебе на свете прожить.
Никита. Как на свете прожить? Люди живут, так и я.
Матрена. Старик-то, должно, нынче помрет?
Никита. Помрет, царство небесное. Мне-то что?
Матрена (все время говорит и поглядывает на крыльцо). Эх, сынок! Живой живое и думает. Тут, ягодка, тоже ума надо много. Ты как думаешь, я по твоему делу по всем местам толкалась, все ляжки измызгала, об тебе хлопотамши. А ты помни, тогда меня не забудь.
Никита. Да о чем хлопотала-то?
Матрена. О деле о твоем, об судьбе об твоей. Загодя не похлопотать, ничего и не будет. Иван Мосеича знаешь? Я до него тоже притолчна. Зашла намедни. Я ему, ведашь, тоже дело одно управила. Посидела, к слову разговорились. Как, говорю, Иван Мосеич, рассудить дело одно. Примерно, говорю, мужик вдовый, взял, примерно, за себя другую жену и, примерно, только и детей, что дочь от той жены да от этой. Что, говорю, как помрет мужик этот, можно ли, я говорю, войти на вдову эту в двор чужому мужику? Можно, я говорю, этому мужику дочерей замуж отдать и самому во дворе остаться? Можно, говорит, да только надо, говорит, старанья тут много. С деньгами, говорит, можно это дело оборудовать, а без денег, говорит, и соваться нечего.
Никита (смеется). Да уж это что говорить, только подавай им деньги-то. Денежки всем нужны.
Матрена. Ну, ягодка, я и открылась ему во всех делах. Первым делом, говорит, надо твоему сыночку в ту деревню приписаться. На это денежки нужно, — стариков попоить. Они, значит, и руки приложат. Все, говорит, надо с умом делать. Глянь-ка сюда (достает из платка бумагу). Вот и бумагу отписал, почитай-ка, ведь ты дошлый. (Никита читает, Матрена слушает.)
Никита. Бумага, известно, приговор значит. Тут мудрости большой нет.
Матрена. А ты слухай, что Иван Мосеич приказывал. Пуще всего, говорит, тетка, смотри, чтоб денежки не упустить. Не ухватит, говорит, она деньги, не дадут ей на себя зятя принять. Деньги, говорит, всему делу голова. Так мотри. Дело, сынок, доходит.
Никита. Мне что? Деньги ее, она и хлопочи.
Матрена. Эка ты, сынок, судишь! Разве баба может обдумать? Если что и возьмет она деньги, где ж ей обдумать, — бабье дело известно, а ты все мужик. Ты, значит, можешь и спрятать и все такое. У тебя все-таки ума больше, коли чего коснется.
Никита. Эх! женское ваше понятие необстоятельное совсем.
Матрена. Как же необстоятельно! Ты заграбь денежки-то. Баба-то у тебя в руках будет. Если случаем и похрапывать начнет или что, ей укороту можно сделать.
Никита. Ну вас совсем, пойду.
Явление девятнадцатоеНикита, Матрена и Анисья (выбегает бледная из избы за угол к Матрене).
Анисья. На нем и были. Вот они. (Показывает под фартуком.)
Матрена. Давай Микитке, он схоронит. Микитка, бери, схорони куда.
Никита. Что ж, давай.
Анисья. О-ох, головушка, да уж я сама, что ли. (Идет к воротам.)
Матрена (хватает ее за руку). Куда идешь? Хватятся, вон сестра идет, ему давай, он знает. Эка бестолковая!
Анисья (останавливается в нерешительности), О, головушка!
Никита. Что ж, давай, что ль, суну куда.
Анисья. Куда сунешь-то?
Никита. Аль робеешь? (Смеется.)
Явление двадцатоеТе же и Акулина (идет с бельем).
Анисья. О-ох, головушка моя бедная! (Отдает деньги.) Никита, мотри.
Никита. Чего боишься-то? Туда запхаю, что и сам не найду. (Уходит.)
Явление двадцать первоеМатрена, Анисья и Акулина.
Анисья (стоит в испуге). О-ох!.. Что как он…
Матрена. Что ж, помер?
Анисья. Да помер, никак. Я снимала, он и не почуял.
Матрена. Иди в избу-то, вон Акулина идет.
Анисья. Что ж, я нагрешила, а он да что с деньгами…
Матрена. Буде, иди в избу, вот и Марфа идет.
Анисья. Ну, поверила я ему. Что-то будет. (Уходит.)
Явление двадцать второеМарфа, Акулина, Матрена.
Марфа (идет с одной, Акулина с другой стороны. К Акулине). Я бы даве пришла, да к дочери пошла. Ну, что старик-от? Аль помирать хочет?
Акулина (снимает белье). А кто его знает. Я на речке была.
Марфа (указывая на Матрену). Это чья ж?
Матрена. А из Зуева, Микиты мать я, из Зуева, родимая. Здравствуйте. Изныл, изныл сердечный, братец-то. Сам выходил. Пошли мне, говорит, сестрицу, потому, говорит… О! да уж не кончился ли?
Явление двадцать третьеТе же и Анисья (выбегает из избы с криком, хватается за столбик и начинает выть).
О-о-о, и на кого-о-о и оставил и о-о-о и на ко-ого-о-о по-ки-и-нул о-о-о… вдовой горемычной… век вековать, закрыл ясны очи…
Явление двадцать четвертоеТе же и кума. Кума и Матрена подхватывают ее под руки. Акулина и Марфа идут в избу. Народ приходит.
Один голос из народа. Старух позвать, убирать надо.
Матрена (засучивает рукава). Вода в чугуне-то есть, что ли? А то и в самоваре, я чай, есть. Не вылили. Потружусь и я.
Занавес
Действие третье
Аким.
Никита.
Акулина.
Анисья.
Анютка.
Митрич — старик работник, отставной солдат.
Кума Анисьи.
Изба Петра. Зима. После второго действия прошло девять месяцев. Анисья ненарядная сидит за станом, ткет. Анютка на печи. Митрич, старик работник.
Явление первоеМитрич (входит медленно, раздевается). О, господи помилуй! Что ж, не приезжал хозяин-то?
Анисья. Чего?
Митрич. Микита-то из города не бывал?
Анисья. Нету.
Митрич. Загулял, видно. О господи!
Анисья. Убрался на гумне-то?
Митрич. А то как же? Все как надо убрал, соломкой прикрыл. Я не люблю как-нибудь. О господи! Микола милослевый! (Ковыряет мозоли.) А то бы пора ему и быть.
Анисья. Чего ему торопиться. Деньги есть, гуляет с девкой, я чай…
Митрич. Деньги есть, так чего ж не гулять. Акулина-то почто в город поехала?
Анисья. А ты спроси ее, зачем туда нелегкая понесла.
Митрич. В город-то зачем? В городу всего много, только бы было на что. О господи!
Анютка. Я, матушка, сама слышала. Полушальчик, говорит, тебе куплю, однова дыхнуть, куплю, говорит; сама, говорит, выберешь. И убралась она хорошо как: безрукавку плисовую надела и платок французский.
Анисья. Уж и точно девичий стыд до порога, а переступила — и забыла. То-то бесстыжая!
Митрич. Вона! Чего стыдиться-то? Деньги есть, так и гуляй. О господи! Ужинать-то рано, что ли?
Анисья молчит. Пойти погреться пока что. (Лезет на печь.) О господи, матерь пресвятая богородица, Микола-угодник!
Явление второеТе же и кума.
Кума (входит). Не ворочался, видно, твой-то?
Анисья. Нету.
Кума. Пора бы. В наш трактир не заехал ли. Сестра Фекла сказывала, матушка моя, стоят там саней много из города.
Анисья. Анютка! а Анютка!
Анютка. Чего?
Анисья. Сбегай ты, донюшка, в трактир, посмотри, уж не туда ли он спьяна заехал?
Анютка (спрыгивает с печи, одевается). Сейчас.
Кума. И Акулину с собой взял?
Анисья. А то бы ехать незачем. Из-за нее дела нашлись. В банку, говорит, надо, получка вышла, а все только она его путает.
Кума (качает головой). Уж и что говорить.
Молчание.
Анютка (в дверях). А коли там, сказать что?
Анисья. Ты посмотри только, там ли?
Анютка. Ну что ж, я живо слетаю. (Уходит.)
Явление третьеАнисья, Митрич и кума. Долгое молчание.
Митрич (рычит). О господи, Микола милослевый.
Кума (вздрагивая). Ох, напугал. Это кто ж?
Анисья. Да Митрич, работник.
Кума. Ох, натращал как! Я и забыла. А что, кума, сказывали, сватают Акулину-то.
Анисья (вылезает из-за стана к столу). Посыкнулись было из Дедлова, да, видно, слушок-то есть и у них, посыкнулись было, да и молчок; так и запало дело. Кому же охота?
