Михаил Осоргин - Свидетель истории
Едва усевшись в вагоне, она вынула этот флакон, извлекла из него притертую пробку со стеклянной палочкой, слегка смочила духами платок и положила флакон обратно. Сидевшая напротив дама повела носом и недовольно отвернулась. Духи были очень сильные, а в вагоне и без того душно. Дама подумала: "Для кого она старается? Такая морда!"
Когда поезд тронулся, в купе оказались трое: прибавился еще мужчина, по виду - торговый комиссионер. Плотно усевшись, он тоже повел носом: сильно пахло духами и еще чем-то пряным и неприятным.
Ехать пришлось ночь. Дама вынула легкий плед и большую пуховую подушку и заняла весь диван. Мужчина приподнял верхнюю койку, грузно залез, обнаружив толстые нитяные носки, и, покашливая, разлегся с удобством. Девушка, для которой освободилась нижняя скамейка, вынула из чемодана свою думку и, убедившись, что дама лежит к ней спиной, опять извлекла флакончик и обтерла стеклянную пробку о наволочку подушки. Снова едкий аромат духов "Иллюзион" наполнил купе. Лежавший на верхней койке завозился и уткнулся в сложенный под головой пиджак. Затем девушка легла, пригнув коленки и закрыв юбкой ноги.
Все трое дремали, и все трое страдали от духоты и сладкого запаха. Несколько раз за ночь мужчина закуривал - и как будто от табачного дыма ему становилось легче. Каждый раз, когда чиркала спичка, девушка пугливо приподымалась и подбирала под себя маленькую подушку.
Ей дремалось всех тревожнее: у нее кружилась голова. Кроме того, ей было неудобно лежать, и она все время поправляла и одергивала неуклюже сидевшую на ней кофточку, которая сползала и топорщилась. Девушка задыхалась от жары и от неудобной одежды, часто кашляла в кулачок, выходила в коридор подышать воздухом и снова пыталась заснуть.
На финляндской границе, в Белоострове, по вагону прошел жандарм, затем, один за другим, несколько штатских. Когда к купе приближались шаги, девушка закрывала глаза и притворялась спящей.
В Петербург прибыли благополучно и в срок. При выходе даму пригласили в особую комнату для осмотра багажа, а на девушку не обратили внимания.
Вот и еще раз она выполнила свою обычную миссию. Взяв извозчика, она велела ехать на Васильевский остров, сошла на углу 10-й линии, прошла пешком две улицы, убедилась, что герань на окне повернута цветком в левую сторону, вошла в подъезд и позвонила.
- Никого не завезли, Фаня?
- Никого. На улице пусто. Здравствуйте.
- Много привезли?
Она передала подушечку, оказавшуюся тяжелой, затем, отвернувшись, стала расстегивать кофточку.
- Не смотрите сюда.
- Ладно, ладно, я не смотрю.
Стесняясь, она сняла с себя что-то вроде плотного жилета, тяжелого и неуклюжего. К телу он прилегал резиновой стороной, а снаружи был простеган прочными шнурами. Когда снимала, протаскивая его через расстегнутую кофту,в лицо ей пахнуло удушливым теплым запахом, смесью эфира и карболки. Сняв радостно потянулась.
- Надышались, Фаня?
- Ужасно! Особенно тяжело было ночью. Мне все казалось, что щиплет тело.
- Чему щипать? Ведь подкладка резиновая.
- И все-таки казалось. А главное - согнуться невозможно, как в латах. Ну, ничего.
- Голова не болит?
- Она всегда немножко болит, но я привыкла. Вот только тошнит.
-- Вам бы теперь прогуляться и проветриться. Или в бане попариться вот хорошо! Мелинит* - вредоносная штука! Что-то вы все кашляете?
* Мелинит - взрывчатое вещество, тринитрофенил.
- Ничего. Я вообще кашляю. И в вагоне дуло.
- Нет, это не годится. Надо бы вас кем-нибудь заменить.
- Некем. Да и не нужно. Я привыкла, а другому будет трудно. И я незаметная.
Она вправду была незаметной: низенькая, невзрачная, с худым лицом. Теперь, сняв тяжелый жилет, стала совсем тоненькой, и ее помятая кофточка собралась в складки.
- Ночуете в Петербурге?
- Нет, я в двенадцать еду обратно. Хотелось бы поспать, да уж лучше я пройдусь, времени всего два часа.
- Ну, как хотите. Да будьте осторожны!
Уж она ли не осторожна! В пятый раз привозит из Финляндии мелинит и динамит, дышит им целую ночь, отравляет себя через легкие и через поры своего худенького тела,- и даже слежки ни разу за ней не было. Делает дело маленькое, но очень важное и ответственное. Никого не видит, кроме двоих товарищей,- того, который передает ей посылки в Гельсингфорсе, и вот этого, который их принимает здесь. Больше ни с кем она видеться не должна; она даже и не знает почти никого, и не хочет знать, хотя могла бы. Настоящих героев она не видит, только слыхала имена некоторых. И впредь будет так же, если только здоровье позволит ей и дальше быть маленькой участницей великого дела.
Робко спрашивает:
- Нужно еще привозить?
- Еще два раза по стольку же. Вы там скажите, Фаня. И поскорее, хотя нехорошо вам часто ездить.
- Хорошо, я скажу. До свиданья, товарищ Максим.
- До свиданья, Фаня. Кланяйтесь, скажите, что пока все идет ладно.
- Я скажу.
Вот он, должно быть, такой же, из незаметных, хотя, конечно, не ей чета. Он должен знать больше. Хотелось бы поговорить с ним, а нельзя. Даже если он и захотел бы сам - все-таки нельзя.
Выйдя, она тихонько оглядывается и повертывает в первый переулок. Потом еще делает несколько поворотов, на всякий случай, прежде чем выйти к мосту на Петербургскую сторону. С Тучкова моста она долго смотрит на воды Малой Невы, радуется прохладе и старательно - и потому, что это приятно, и потому, что это нужно,- дышит чистым речным воздухом. Вспоминает, что с утра ничего не пила и не ела. Нужно будет зайти в кондитерскую, и там можно себе позволить и кофе со сливками, и два, три, четыре сладких пирожных.
Ей велели хорошо есть и хорошо одеваться и вообще держать себя так, будто она никогда не знала нужды. Быть по виду буржуазной! Другие так и поступают, даже иногда кутят по-настоящему. Но им это необходимо в целях конспирации, а ей непривычно и не нужно. Так лучше.
Все-таки, выйдя из кондитерской, она заглядывается на витрины магазинов. Новую кофточку нужно бы купить или хотя бы новый твердый воротничок к блузке. И еще она давно решила купить новую шляпу с большими полями, чтобы и лицо закрыть, и вообще изменить внешность - давно пора! Старая шляпка могла приглядеться шпикам за частые ее поездки. Она холодеет при мысли, что вот - зайдет и купит дорогую синюю шляпу с лентами, падающими на спину! Денег ей дали много - но хорошо ли тратить деньги на роскошь? И она уходит от соблазна: еще раз можно проехать в старой, а купить что-нибудь подешевле в Финляндии, для новой поездки.
До часа отхода поезда, усталая и неспавшая, она бродит по улицам со своим чемоданчиком. Встречаются молодые и веселые лица, женщины в дорогих светлых нарядах, мужчины с дерзкими глазами. И дети, которых она так любит,а у нее не будет, конечно, ни мужа, ни детей. Как и других, ее ждет арест и, может быть, ранняя смерть. И тогда узнают ее имя, и ее маленькое участие в важном деле будет отмечено в истории революции. Вот и оправдание жизни!
У самого вокзала она покупает в дорогу пакетик смородины. Днем ехать еще жарче, и теперь можно третьим классом. Зато не придется душиться из флакончика.
Когда она в толпе проходит через вокзал, человек в коричневом пиджаке и грязноватом воротничке толкает в бок другого:
- Эту вот, жидовочку, который раз вижу. Все взад-вперед ездит.
- Ту, с чемоданом?
- Ну да. Главное - жидовочка.
- Может быть, дачница?
- Нет, все с дальним поездом.
- Понаблюдай. Только одета плохо, а они теперь больше рядятся под господ.
- Как-нибудь вещи бы осмотреть, как опять приедет.
- Ты скажи.
Мимо проходит высокого роста господин с перекинутым через руку пальто на шелковой подкладке. Рыжий пиджак опять толкает соседа:
- Видел?
- Вижу. Ступай, скажи Земскому, чтобы принял.
- Он на платформе?
- Там. Гони живо!
И рыжий, расталкивая толпу, спешит на платформу.
В ВЫСОКОМ УЧРЕЖДЕНИИ
-- Портфельчик потрудитесь оставить здесь.
Отец Яков замялся:
- А у меня тут бумаги. В сохраннности ли будет?
- Помилуйте, батюшка, в полной сохранности! Это только правило такое, чтобы с собой не брали ни палок, ни зонтиков, никаких пакетов.
Принимая портфель отца Якова, молодой человек, очевидно - помощник швейцара, подмигнул глазом и тихо сказал:
- У вас-то, батюшка, у лица духовного, ничего нет, а ведь другой человек мало ли что пронесет в залу. Может неприятность выйти!
- Разумно, разумно,- сказал отец Яков и подошел к зеркалу расправить бороду. Расчесывая ее гребешком, подумал: "Может быть, каких револьверов опасаются. Оно - предосторожность нелишняя".
И сразу стало и интересно и лю-бо-пытно! В Государственной думе этого нет, там проще. Там народ бывалый, да и толпа густа. А здесь - и пышность, и благолепие, ну и осторожность. Люди большие - Государственный совет! И министры, и бывшие министры, и будущие министры, коли их Бог доведет и сподобит.
